11
Низшее служение при храме, назначаемое для левитов, также как высшее служение священников будет сводиться к двум главным родам: страже и, собственно, священнослужению (ср. ст. 16). Под руководством священников левиты будут стражами у ворот храма (для чего последние снабжены комнатами — XL:7) и прислужниками при жертвоприношениях. Этот последний род церковнослужения ("прислужники у храма") будет состоять в закалании всесожжении и других жертв для народа; для князя жертвы, по-видимому, закалали сами священники — XLVI:2; они же одни закалали жертвы за грех и преступление — XLIII:19; остальные жертвы по Моисееву закону, по-видимому, предоставлялось закалать самому жертвователю: Лев. I:5, 11; III:2; IV:28, 38, — который, если затруднялся сделать это или просто не желал, поручал опытному левиту. Таким образом, служение левитов было не столько Богу (ср. ст. 16), сколько народу: слав. "станут пред людьми (стоять пред кем-либо = служить: Быт. XLI:46; Втор. I:38 и др.; рус. неясно: "пред ними") еже служити им". Но так как оно касалось и Бога и происходило в непосредственной близости к Его святилищу, то оно было и должно быть почетным и вожделенным для каждого (Пс. LXXXIII:11), а посему противозаконно поручалось ранее иноплеменникам (см. объяснение ст. 7). Замечательно, что и после плена левитов в сравнении с священниками оказалось так мало (340-360, из них только 74 состоящих при священниках, тогда как последних было 4289, — по Езд. II:36-41; Неем. VII:43-45; Ездра позже разыскал еще только 38), что пришлось недостаток их восполнить нефинеями, прежними иноплеменными служителями храма.
Идолослужение левитов непростительнее им, чем народу, так как они предназначены были для непосредственного служения Богу, а стали служить идолам; зато теперь, в новом храме они и будут служить не столько Богу, сколько народу, которого они своим авторитетным примером ввели в соблазн ("соблазн к нечестию", слав.: "мучение неправды", см. объяснение в VII:19 "поводом к беззаконию"). Бог с клятвою ("поднял на них руку Мою" см. объяснение XX:5) обещает им кару за этот возмутительный (отсюда клятва) грех.
Определив положительно обязанности левитов, пророк определяет их отрицательно, чем ярко и не без горечи характеризуется невысокая, но вполне заслуженная их степень. Они не могут приближаться к Богу на такую близость как священники (ХL:46; ХLII:13; XLIII:19) а) через непосредственное священнодействие (возложение жертв, каждение и т. п.), б) через приступание (слав. "приносити") неточный перевод (греч. προσάγειν) к святыням (вместо "Моим" LXX имеют определение "сынов Израилевых" gen. subjecti, вместо objecti), евр. миквашим, которое, имея в других местах значение "святилища", здесь вероятно, как показывает мн. ч., означает жертвы, святейшие из которых, напр., жертва за грех и преступление (предназначенные только для священников), далее названы "святынь святых", как b XLII:3; Чис. IV:19.
Левиты будут таким образом только стражами ("стражи" здесь в более широком смысле, чем в 11 ст.) — в смысле низших служителей храма во всех его священнодействиях.
Левитам отступникам противополагаются потомки Левия, происходящие от Садока (потомка Елеазара, сына Ааронова), самое имя которого означает праведность и который при вступлении Соломона на царство остался верным Давиду и помазал Соломона, тогда как первосвященник Авиафар (потомок Ифамара сына Ааронова) принял сторону Адонии (3 Цар. I:7, 25), за что лишился первосвященства, отошедшего с того времени к Садоку (3 Цар. II:26, 27). Садок совершил и первое жертвоприношение в Соломоновом храме. Верность Садока Давиду и Соломону (3 Цар. II:35) была как бы залогом верности его потомков истинному Богу. Сыны Садока и впоследствии во время "отступления" Израиля (см. объяснение ст. 10) "стояли на страже святилища", отстаивали законность богослужения в одном Иерусалиме и его храме (высоты) и одному истинному Богу. Посему они и теперь одни из потомков Левии "будут приближаться" ко Господу "чтобы служить" Ему (см. объяснение XL:46) и "будут предстоять пред лицем" (см. объяснение ст. 11) Господним "чтобы приносить ему тук и кровь" (см. объяснение ст. 7). В этом уверяет их Господь словом Своим. По мнению критич. школы, Иезекииль здесь ратует за привилегии, постепенно присвоенные себе Иерусалимским священством (Садокидов) пред священством провинциальным ("высот") и за притязание его на исключительное право священнослужения (из нов. Сменд, Берт., Кречм.).
Кроме обязанностей на внутреннем дворе храма у жертвенника Господня приношение тука и крови — ст. 15, священники садокиды будут иметь еще более высокие и почетные обязанности в самом "святилище" (в собств. смысле), у "трапезы Господней"; как назван еще в XLI:22 (см. об.) алтарь курений, где они будут а) служить Господу (через курение фимиама и должно быть кропление крови на этот алтарь; если же в Иезекиилевом храме предполагается стол для хлебов предложения и светильник, то здесь разумеется и служение, связанное с этими священными предметами) и б) соблюдать стражу Господню в святилище, т. е. заботиться всесторонне об этой святейшей части храма.
Святость прямых служителей Божиих священников виднее и рельефнее всего выражается через необычайно строгие требования даже относительно их одежды этой самой внешней и на первый взгляд неважной частности в человеке, на которую однако человек смотрит, как на продолжение во внешнем мире его существа. Главное требование относительно этой одежды, что она не должна быть шерстяною. Основание для этого требования не указывается, если не считать намеком на него замечание ст. 18: "в поту они не должны опоясываться", — что в шерстяной одежде тело скорее потеет и пот, это грязное выделение организма, сохраняется шерстью навсегда и не может быть отмыто с нее, как со льна. Вероятно основание для этого требования какое-либо другое, более глубокое и символическое (может быть: шерсть своего рода падаль, мертвечина). — На служении своем как во всем внутреннем дворе, начиная от его ворот, т. е. главным образом у жертвенника, так тем более "внутри храма", в святилище, священники должны быть в льняных одеждах, за свою чистоту и белый цвет усвояемых и являющимся на земле небожителям (IX:2; Дан X:5; XII:6 и д.). Льняная материя здесь названа пиште, настоящий лен (означает и лен на корню), тогда как в Пятокнижии бад (волокна). По Моисееву закону только нижнее платье ("от чресл до голеней" — надраги, брюки) должны быть у священников льняное (бад), а верхнее — хитон и кидар — висонные (хлопчатобумажные), следовательно, пророк Иезекииль усиливает здесь требование Моисея об одежде священников и возвышает идею чистоты их. Переодеваться в такие, льняные, одежды священники должны у самых "ворот внутреннего двора" т. е. северных или южных (восточные были большею частью закрыты и ими не входили: XLVI:1-2) может быть, в устроенных у них комнатах для певцов XL:44; план 3 — С и D, а снимать эти одежды в комнатах XLII:14 (Н и Н'). Таким образом священники выходят из внутреннего двора не теми воротами, которыми входят, как то определеннее требуется от мирян в XLVI:9.
Даже "увясла" (головные повязки, греч. κιδάρεις, слав. клобуки, евр. пеер, но в Пятокнижии мигбаа, а у первосвященника мицнефет, пеер — обыкновенные мирские повязки: XXIV:17, 23; Ис. III:20 и др.), как и исподняя одежда (слав. "опоясание", но греч. περισκελη̃, Вульг. leminalia, евр. микнесаим, соб. короткие брюки (И. Фл. Ant. III, 7, 1; в Исх. XXVIII:42 слав. "надраги") должны быть льняными у священников. Далее у пророка, по-видимому, указывается и основание для такого требования: "в поту они не должны оставаться", замечание, которое допускает и такой перевод: "потнаго (яза άπ. λεγ., но близкое к зев Быт. III:19 "пот") они не должны, одевать" (см. объяснение ст. 17). LXX: "и да не препоясются крепко βία" — не должны перезатягиваться в одежду, что стесняет свободу движений и вызывает потение.
Священные одежды при выходе священников к народу, т. е. на внешний двор, должны сниматься в особых священных комнатах, чтобы ими "не освятить народа" (рус. по Тарг. "не прикасаться", но LXX: "да не освятят людий"). До того должна быть оберегаема святость от приражения чего-либо мирского: хотя она прикосновением своим освящает мирское, но этим освящением нужно пожертвовать для соблюдения ее во всей ее кристальной чистой. До того трансцендентна у Иезекииля идея Божества. Критическая школа несправедливо видит здесь крайнее материализирование святости: это глубокий символизм.
