Днем я творил Иисусову молитву и занимался рукоделием. Молитва и рукоделие — это был мой устав. Ночью несколько часов я делал поклоны — не считая. Службу не вычитывал, заменял ее молитвами по четкам.
Чтобы меня не донимали любопытные, зеленой масляной краской я нарисовал на скалах черепа с костями — знак опасности. Как-то раз один немец-турист захотел подняться ко мне. Увидев черепа, он решил, что попал на минное поле, но, видимо, был в таких делах специалистом и, ступая очень осторожно, все-таки добрался до моей кельи. Я наблюдал за ним сверху. Я дал ему подняться, потом зашел в пещеру святого Галактиона и завалил вход в пещеру охапкой колючих веток. Он меня искал, но, не найдя, ушел».
Старец чрезвычайно упростил свою жизнь и всеми своими силами, не отвлекаясь на что-то еще, отдался подвижничеству. «Пустыня избавляет человека от страстей. Если ты отнесешься к пустыне с почтением и подстроишь себя под нее, то она даст тебе прочувствовать свое утешение», — с ностальгией говорил Старец позже. Так в немногих словах он выражал свой опыт жизни в Синайской пустыне.
Старец любил посещать места, где жили подвижники. Он восхищался маленькими аскетическими пещерами. Где-то он находил сохранившийся колодец, в другом месте скала была почерневшей от огня, на котором изредка готовили себе пищу те, кто подвизались там раньше. Эти древние места аскетических подвигов вдохновляли и умиляли Старца. Он посетил также аскетирий святого Георгия Арселаита. Это было совершенно пустынное место, удобное для жизни отшельников. Великий пост Старец провел в аскетирии святого Стефана (о нем говорится в «Лествице»[68]), расположенном немного ниже Святой Вершины. Старец провел Великий пост, не вкушая почти ничего. У него была с собой только маленькая жестяная баночка, в которой он приносил себе воду из колодца, располагавшегося чуть ниже, в аскетирии святого пророка Ильи.
У Старца было правило не надевать ботинок. Его пятки потрескались, и из них сочилась кровь. Ботинки он носил в своей монашеской сумке и обувался, только спускаясь в монастырь либо встречая кого-то на дороге.
Тот, кто бывал в пустыне, знает, насколько болезненно идти босиком по скалам или по песку. Днем песок и камни раскаляются так сильно, что бедуины, зарывая в раскаленный песок яйца, их варят. А когда приходит ночь, скалы настолько остывают, что, идя по ним, ступаешь, будто по льду.
В монастырь отец Паисий спускался каждое воскресенье, либо раз в пятнадцать дней. Он помогал читать и петь на службе, причащался. В монастыре у него была маленькая уединенная келейка в башне, где в прежние времена держали сосланных на Синай. Старец принимал участие в общих монастырских работах, плотничал и помогал братьям в обрезке масличных деревьев. Но, несмотря на свою помощь монастырю, он не обременял обитель ничем. Продукты, которые ему полагались, он раздавал остальным отцам. Он не брал себе даже ту скромную денежную сумму, на которую тогда имели право все насельники Синайского монастыря.
Некоторые из насельников монастыря советовались с ним и получали пользу от его опыта и рассуждений. У Старца был послушник — Евфимий Склирис (впоследствии насельник монастыря Ставроникита на Святой Афонской Горе монах Афанасий), который, хотя и жил в монастыре, пользовался духовным руководством Старца Паисия.
Но и тогдашний Синайский архиепископ Порфирий — добрый и смиренный иерарх — благоговел перед Старцем и прислушивался к тому, что тот ему советовал делать для того, чтобы в монастыре возродилась монашеская жизнь.
Вначале, приехав на Синай, Старец решил подняться в аскетирий и прожить там две недели, не спускаясь в монастырь. Он сообщил об этом отцам, попросив, чтобы его не беспокоили. Один из монахов, отец Софроний, спросил его: «Геронда, а ты выдержишь там, наверху?»
— Постараюсь. Буду просить Бога о том, чтобы выдержать.
Позже Старец рассказывал: «Что я пережил там, наверху, от диавола за эти пятнадцать дней, нельзя выразить. Это невозможно себе представить! Я чувствовал себя так, словно был пригвожден ко Кресту. Потом, на второе воскресенье, я спустился в монастырь, чтобы быть на Божественной Литургии. Причастившись, я особым образом почувствовал вкус Божественного Причащения. Это были Тело и Кровь Христовы».
Получив силы от этого знамения и глядя из монастыря на аскетирий, Старец сказал диаволу:
— Если хочешь, приходи, вот теперь повоюем.
Рукоделием Старца была резьба по дереву. Он рассказывал: «Я вырезал на дереве иконы, изображающие пророка Моисея, получающего скрижали с заповедями. Дерево для рукоделия я заготавливал сам. Возле ручья, если идти по направлению к келье Святых Бессребреников, росли нужные мне деревья — один из видов левкады — это дерево, похожее на серебристый тополь. Я пилил эти деревья, сушил древесину, делал дощечки и вырезал иконки. Часто, даже ночью, я приоткрывал дверь кельи и при свете луны, творя Иисусову молитву, шлифовал и подготавливал дерево к резьбе. Вместо инструментов у меня были только два маленьких ножичка. Я сделал их из ножниц фирмы «Зингер», которые привез с собой из Греции. Я разобрал эти ножницы на две части, заточил их и покрыл зеленой масляной краской, чтобы они не отражали солнечные лучи и не слепили мне глаза. Вначале на одну икону у меня уходило три дня. Потом я заканчивал икону в одиннадцать часов.
Рукоделие я отдавал в монастырь для продажи. Эти иконки шли у паломников нарасхват. Деньги за иконы я отдавал знакомым таксистам из Каира и просил купить на них одежду, шапочки, печенье, продукты и тому подобное. Потом я набивал этими вещами рюкзак и выяснял, где были стоянки бедуинов. Я подходил к их палаткам, подзывал бедуинских детей, отводил их в сторонку и раздавал им эти благословения.
Как-то раз, когда я пришел в палатку одного бедуинчика, которого звали Сулейман, он от благодарности поймал петуха и уже собирался его заколоть, чтобы угостить меня обедом. Он хотел таким образом отблагодарить меня за те вещи, которые я принес в благословение. "Да оставь ты, Сулейман, этого петуха, — сказал я. — Оставь, съедим его в другой раз". Ну как еще я мог ему объяснить, что не ем мяса?»
От многой любви к людям — творениям Божиим — Старец ставил себя на последнее место, он выбивался из сил, чтобы им помочь. Именно поэтому он не поехал в паломничество в Иерусалим — чего так хотел — не желая, чтобы "бедуинчики" лишились его благословения. И эти простодушные люди, понимая великую любовь Старца, в которой не было никакой личной выгоды и корысти, любили его сверх меры. Каждый раз, когда к ним приходил их любимый «Абуна Паизи» (по-бедуински «отец Паисий»), они от радости устраивали настоящее торжество.
Когда бедуины с потрескавшимися, израненными ногами — ведь они ходили босиком — приходили в аскетирий Старца, он замазывал трещины на их ногах воском и давал им по паре сандалий. Другим он раздавал шапочки — чтобы солнце не пекло им голову — или другие вещи, которые у него были. Однако бедуинов стало приходить так много, что денег, которые Старец выручал от рукоделия, уже не хватало.
Тогда он оказался перед выбором: «Для чего я сюда пришел: помогать бедуинам или молиться о всем мире?» Он решил поменьше заниматься рукоделием, надеясь, что Бог устроит все наилучшим образом.
В тот самый день, когда Старец принял это решение, его посетил один грек-врач, живший за границей. Старец заговорил с ним так, словно знал его многие годы: «Заходи. Я тебя ждал». Старец просидел с ним несколько часов, беседуя с любовью. Дал ему несколько добрых советов и, кроме того, открыл некоторые вещи из его жизни, о которых никто не знал.
Тогда, находясь под впечатлением от дарования Старца, врач дал ему сто золотых монет со словами: «Возьми эти деньги, чтобы помогать бедуинам, не нарушать распорядка своего дня и не оставлять молитвы».
«Я не мог удержаться от слез, — рассказывал впоследствии Старец. — Я оставил его во дворе, зашел в келью, потому что не мог сдержать слез оттого, что Бог столь быстро дал мне ответ. Промысл и любовь Божия привели меня в такое состояние, что я рассыпался в прах».
Потом Старец проводил врача до монастыря по короткой тропинке, потому что уже наступила ночь.
Деньгами, выручаемыми от рукоделия, Старец также помогал одному не имевшему родителей юноше, который учился на богословском факультете в Греции.
«И бе в пустыни искушаемь...»
Однажды, сидя на скале, на краю глубокой пропасти, Старец занимался рукоделием, творя Иисусову молитву. Внезапно ему явился диавол и сказал:
«Прыгай вниз, Паисий. Обещаю, что ты останешься цел и невредим». Старец невозмутимо продолжал творить молитву и заниматься рукоделием. Он оставил диавола без внимания. Но лукавый подзадоривал его броситься в пропасть, повторяя свое «обещание». Эти «уговоры» не прекращались около полутора часов.
