Следующие две строки, в которых дается прекрасное описание шестого далай-ламы, известны всем тибетцам:
В Потале он Ринчен Цаньян Гьяцо,
а в Шоле и Лхасе – он молодой, веселый парень!
Что думали тибетцы о том, почему августейший Ченрези явился им в образе столь странного аватара? Вера заставляет видеть все в особом свете; несмотря на эксцентричность Цаньяна Гьяцо, большинство тибетцев продолжали верить в него.
Но китайцы, которые в то время продолжали захватывать власть в Тибете, проявляли меньшую терпимость. Они сместили слишком пылкого далай-ламу и в конце концов убили его, что вызвало большое недовольство у тибетцев. Напрасно предлагали они другого ламу, выбранного ими юношу, ссылаясь на то, что Цаньян Гьяцо не был настоящим аватаром и был назначен по ошибке. Верующие отказались признать его новым шестым далай– ламой и нетерпеливо ждали перевоплощения несчастного Цаньяна Гьяцо.
Считается, что по этому поводу Цаньян Гьяцо оставил следующее предсказание. Как и предыдущие стихи, оно очень популярно в Тибете:
О белый журавль, моим зовам внемли!
Дай мне сильные крылья свои.
В дальних краях не задержусь,
только слетаю в Литанг и вернусь.
И действительно, в провинции Литанг (Восточный Тибет) был найден ребенок, который отвечал всем условиям, необходимым для признания в нем воплощения покойного далай-ламы.
Все вышеизложенное представляет собой исторические факты. Я так подробно остановилась на них по той причине, что хотела ознакомить вас с необыкновенной личностью Цаньяна Гьяцо.
По-видимому, он был посвящен в некоторые методы, которые позволяют или, возможно, даже поощряют то, что нам кажется развратом, каковым это и было бы в случае любого другого человека, но только не в случае «посвященного» в такую исключительную тренировку, о которой трудно говорить, не прибегая к медицинской терминологии.
Подозревать, что Цаньян Гьяцо был адептом этих практик, наряду с другими сведениями, заставляет нас одна явно фантастическая история, символизм которой тем не менее совершенно ясен любому, кто знаком с этой тренировкой. Вот эта история.
Однажды Цаньян Гьяцо был на террасе своего дворца в Потале в окружении тех, кто был возмущен его безнравственным поведением.
«Да, у меня есть возлюбленная, – сказал он в ответ на их упреки, – ведь и у вас, обличающих меня, они тоже есть, но неужели вы думаете, что обладание женщиной значит для меня то же самое, что и для вас?»
Затем он приблизился к краю террасы и помочился через балюстраду. Жидкость попала на фундамент Поталы, а потом вознеслась к верхней террасе и вернулась в великого ламу тем же путем, каким была выпущена. Великий лама обратился к окружающим:
«Сделайте-ка то же самое, – сказал он, – а если не можете, то поймите, наконец, что мои отношения с женщинами не такие, как у вас».
Изложенная таким образом история кажется просто пародией, но мы можем считать ее искаженной версией реально случившегося события.
Определенная группа тибетских оккультистов изучает такой вид упражнений, которые отчасти физические, отчасти психологические, включающие в себя такие необычные действия, как возвращение в тело семенной жидкости, либо готовой извергнуться, либо уже извергнутой.
Для объяснения пользы таких упражнений приводятся довольно любопытные доводы. Во-первых, вопрос не только в удержании внутри себя энергии, вместилищем которой, как считают тибетцы, является «семя жизни» (это естественным образом выполняется аскетами, соблюдающими строгий целибат), а в возбуждении этой скрытой энергии с последующим сохранением ее в себе. И во-вторых, считается, что энергия мужского семени во время совокупления может обогатиться элементами женской энергии, которую оно впитывает и уносит с собой в момент обратного поглощения.
Некоторые думают, что таким способом они могут практиковать утонченный вампиризм путем по– глощения психической энергии тех отмеченных особыми знаками женщин, которых считают воплощенными дакини.
Отличительным признаком налджорпа, способных на столь необычный подвиг, являются длинные волосы, заплетенные в одну косу, спадающую на спину. Однако в наше время многие так называемые налджорпа стали носить такую прическу, «не имея на это права», как сообщил мне один «посвященный».
Новички тренируются в этом упражнении, втягивая жидкость (воду или молоко) через мочеиспускательный канал. Можно много рассказать об этой особой стороне тайной науки Тибета. Однако, какой бы смехотворной или вредной нам ни казалась такая практика, можно с уверенностью сказать, что для увлеченных ею в ней нет ничего распутного или похотливого, и они никоим образом не стремятся к чувственным удовольствиям.
Индийцы также знакомы с только что упомянутой особой тренировкой. Мы находим ее описание в различных трудах по хатха-йоге. Заимствовали ли ее тибетцы через непальцев, с которыми они поддерживали постоянные отношения на протяжении многих столетий с момента проникновения буддизма в их страну? Вполне возможно, но, тем не менее, происхождение этих упражнений, как и вообще всей тантрической системы, с которой они связаны, все еще остается для нас тайной.
Как в Индии, так и в Тибете некоторые полагают, и не без основания, что выражения, используемые в описании этих практик, в действительности не связаны с теми объектами, на которые они указывают. Действительно, у тибетцев есть мистический язык, называемый «языком дакини», слова которого, заимствованные из обычного разговорного языка, имеют совершенно особый смысл для «посвященных».
И поэтому можно только догадываться, правы ли те, кто объявил единственно правильным иносказательную интерпретацию учения, которое первоначально было сугубо материалистическим, или же просто другие приверженцы материалистического толкования исказили изначально чистое духовное учение, низведя его до уровня грубой материальной практики.
Вероятно, никакая другая альтернатива и не придет на ум западному человеку, но в случае восточных людей это не так, ибо они не устанавливают между телом и психикой того непроницаемого барьера, к которому побуждают нас столетия нашего западного образования.
«Посвященный» в поисках переживаний, простой раб излишне пылких чувств, а может быть, то и другое одновременно, шестой далай-лама оставил по себе очень добрую память. Добрые жители Лхасы создали вокруг него неофициальный полутаинственный культ. В этом городе тайными красными знаками отмечены несколько домов, где, по преданию, Цаньян Гьяцо встречался со своими прекрасными подругами. Иногда в знак почитания молодого вольнодумца, который был аватаром мистического Господа Безграничного Сострадания, простые люди тайком прикасаются к этим знакам своим лбом[103].
Поскольку Цаньян Гьяцо дал мне повод поговорить о столь необычных вещах, я расскажу одну слышанную мной историю, связанную с затронутой темой.
Героем этой истории является знаменитый ведантийский философ Шри Шанкарачарья (учитель Шанкара); ему брахманы обязаны возвращением себе привилегированного положения, которое было сильно скомпрометировано из-за распространения рационалистического и антиритуалистического учения Будды.
Личность этого учителя, судя по его биографиям, на три четверти состоящим из легенд, была чрезвычайно незаурядной. К сожалению, кастовая политика затушевала остроту его интеллекта, сделав Шанкару приверженцем губительных социальных теорий, полностью противоречащих проповедуемому им возвышенному пантеизму.
Следующая далее история очень хорошо известна в Индии, где она передается на протяжении многих веков, причем ученики великого философа так и не смогли понять, что их учитель в ней высмеивается. В последние годы, возможно под влиянием западных идей, заимствованных во время обучения в английских колледжах, некоторые индийские интеллектуалы осознали гротескный характер приписываемого Шанкаре приключения и теперь отказываются признавать эту историю правдивой. Тем не менее некоторые адепты индуистского тантризма защищают ее подлинность и придают ей такой смысл, который имеет отношение к той разновидности тренировки, в которую, вероятно, был посвящен и Цаньян Гьяцо. Правда, следует сразу же отметить, что такого мнения придерживаются лишь немногие тантрики.
Итак, Шанкара странствовал по Индии в поисках именитых противников, с которыми он, по обычаю тех времен, мог бы помериться силами в философском поединке. Он вызвал на диспут учителя по имени Мандана, ученика знаменитого Бат– ты, который проповедовал ритуалистическое учение карма-мимансы, согласно которому спасение достижимо только через совершение религиозных ритуалов, таинства, жертвоприношения богам и т. д. Шанкара же, напротив, утверждал, что спасение является результатом постижения Знания.
