В середине 1906 года Шри Ауробиндо практически покинул Бароду. В декабре следующего года он вернулся туда на непродолжительное время (после суратской сессии Конгресса), когда и встретил Леле и пережил решающую духовную реализацию. Во время своего короткого пребывания там он встретился с махараджей Бароды по его просьбе. Когда махараджа захотел встретиться с ним еще раз, Леле запретил эту встречу, и Шри Ауробиндо, таким образом, не смог еще раз увидеться с правителем. Этот этап его жизни в Бароде завершился; пробудившаяся Бенгалия звала его к себе, и он ответил на этот призыв, погрузившись с головой в истинную жизнь, полную бурь и волнений.
Калькутта
(национализм – йога)
1907–1910
Из Бомбея Шри Ауробиндо отправился в Калькутту, делая по пути короткие остановки. Где бы он ни появлялся, повсюду его ожидал взволнованный прием, каждое его слово воспринималось с особым вниманием. В Нагпуре он выступил с обращением к огромному числу собравшихся – нескольким тысячам человек, в том числе и крестьян, и его речь была переведена на хинди доктором Муунджи. Даже по возвращении в Калькутту его все время просили выступить с речью по актуальным вопросам современности. Все устные и письменные выступления Шри Ауробиндо того времени представляли собой вариации на одну основную тему – национализм, с той лишь разницей, что теперь они содержали еще один новый элемент – обращение к национальным духовным корням. Национализм с этого момента перестал быть для него просто убеждением, пропагандой или программой действий и превратился в нечто большее. По его собственным словам, «национализм – это религия, ниспосланная нам Богом… Это не просто наша работа, но нечто более великое, что побуждает нас к действию, – пока все препятствия не будут сметены и Индия не предстанет миру свободной». Отныне письменные и устные выступления Шри Ауробиндо подкреплялись особой убежденностью, особым умонастроением или же, если говорить точнее, ниспосланным ему более высоким замыслом. В нем говорило, писало или действовало уже не внешнее «я» Шри Ауробиндо; внешнее оказывалось лишь посредником, инструментом Божественной Души, который необходим ей для исполнения своей задачи поистине космической важности. Подобный духовный подход к насущным проблемам нельзя назвать абсолютно новым или чуждым индийскому духу; однако находилось немало людей, подвергавших Шри Ауробиндо резкой критике за то, что он смешивает духовность с политикой; среди них были и такие, кто считал, что он скатывается с пьедестала высокой культуры, и те, кто жаловался, что Шри Ауробиндо с его сентиментальным национализмом уже исчерпал все свои возможности. Однако «Банде Матарам» сумела противостоять и критикам, и клеветникам, выступив с краткой отповедью их аргументам.
Примерно в 1907 году Бариндра и двенадцать или четырнадцать его соратников переехали в Маниктола-Гарденз, фамильную собственность Шри Ауробиндо. Расположенная в самом центре города и все же отделенная от него, территория эта занимала около двух с половиной акров земли, включая сад, пруд, несколько манговых деревьев и одноэтажное строение, частично разрушенное. Молодые люди превратили это место в миниатюрный Бхавани Мандир,[178] сделав его центром тайной революционной деятельности. Обосновавшись в Маниктола-Гарденз, они вели там по-спартански простую жизнь, и в программу их ежедневных занятий входили медитация, изучение Гиты и революционной литературы, занятия по стрельбе и изготовление бомб![179] Если «Югантар», помимо вербовочного, был их издательским центром, открыто проповедовавшим насилие и печатавшим статьи о современных принципах ведения войны, то Маниктола-Гарденз фактически стала тайным испытательным полигоном для военных действий. Этот центр революционной деятельности в Маниктоле напрямую не подчинялся Шри Ауробиндо; главным здесь был Бариндра. Однако Шри Ауробиндо был осведомлен о том, что там происходит. Нельзя сказать, что сам он не признавал насилия ни при каких обстоятельствах. Он вовсе не был приверженцем Ахимсы,[180] вошедшей в моду во времена Гандиджи. Он подчеркивал, что порабощенная нация имеет все права воспользоваться любыми средствами ради защиты своей свободы. Доказывая, что он не является ни бессильным моралистом, ни слабаком-пацифистом, Шри Ауробиндо однажды сказал: «Правило ограничения политических действий пассивным сопротивлением на той стадии национального движения было признано наилучшей тактикой, но вовсе не было ни составной частью проповеди, призывавшей отказаться от насилия, ни пацифистским идеализмом. Мир – это составная часть высочайшего идеала, однако этот идеал должен быть духовным или по меньшей мере психологическим в своей основе; без изменения природы человека он не приведет к желанному завершению. Если же попытаться достичь его на любой другой основе, на принципах морали, проповеди Ахимсы или на какой-либо еще, это закончится провалом или усугублением положения дел… Шри Ауробиндо никогда не скрывал своего мнения, считая, что нация, если возможно или если нет другого варианта, имеет право добиваться свободы насильственным путем, а вот стоит или нет решаться на этот шаг – зависит от того, какой вариант с политической, а не этической точки зрения является наилучшим. Позиция Шри Ауробиндо по этому вопросу и его практическая деятельность совпадала с позицией Тилака и других лидеров национализма, которых никак нельзя было назвать пацифистами или приверженцами Ахимсы».[181] Однако концепция вооруженного восстания, которой придерживался Шри Ауробиндо, и его готовность к этому шагу представляли собой две совершенно разные вещи. Он выступал за вооруженное революционное восстание по всей Индии, но в точно определенный момент, на подготовку которого может уйти еще тридцать или больше лет; то же, чем занимались тогда некоторые группы экстремистов, попросту было ребячеством, например, избиение судей, покушение на отдельных должностных лиц и тому подобное. Позднее эти действия оборачивались актами терроризма и бандитизма. Однако в качестве частичного оправдания деятельности экстремистов следует указать здесь, что разгулу терроризма в немалой степени способствовала грубая политика репрессий, проводимая правительством, его потворство хулиганским действиям во многих районах Восточной Бенгалии. Судя по тем диким приговорам, которые некоторые законодатели налагали на политических лидеров и их соратников, было похоже, что они просто были вне себя от ярости. Взять хотя бы случай с юношей Читтараньяном, безжалостно избитым полицией, причем побои не прекратились даже тогда, когда он упал на землю, истекая кровью, – вся вина которого сводилась к тому, что, корчась от боли, он продолжал выкрикивать: «Банде Матарам!» Приведем и другой пример, с неким Кингсфордом, окружным судьей Калькутты, который приказал пороть в суде в своем присутствии пятнадцатилетнего мальчика Сушила Сена, пока тот не потерял сознание. Вина последнего сводилась к потасовке с полицией. Взрыв негодования, вызванный подобной жестокостью, легко понять, из чего неизбежно напрашивался вывод, что бюрократическое правительство само провоцировало беспорядки. Двое молодых людей, Кхудирам Босе и Прафулла Чаки,[182] принадлежавшие к одной из революционных групп, решили принять вызов и ответить теми же методами сторожевым псам правительства. Их выбор пал на судью Кингсфорда, который, словно почуяв опасность, добился своего перевода в Музаффарпур. Юноши отправились следом, и 30 апреля 1908 года Кхудирам Босе бросил бомбу в коляску, отъезжавшую от клуба в Музаффарпуре. Он был уверен, что рассчитался с намеченной жертвой, но, к несчастью, в коляске оказались две совершенно невинные женщины, жена и дочь местного адвоката Кеннеди. В результате взрыва бомбы госпожа Кеннеди и ее дочь погибли. Это событие мгновенно распространилось по всей стране, подобно огню по сухостою, все европейское землячество пришло в панику, дав тем самым повод правительству, давно уже поджидавшему такого удобного случая, разразиться бурей репрессий. Когда о трагедии стало известно Шри Ауробиндо, он попросил Бариндру вместе с друзьями собрать все детали взрывных механизмов и взрывчатые вещества и немедленно покинуть Маниктола-Гарденз. Бариндра подчинился, но не совсем: когда в ночь на 2 мая 1908 года полицейские, действуя по наводке шпиона, ворвались в Маниктола-Гарденз и перевернули все поместье вверх дном, им удалось обнаружить и бомбы, и взрывчатые материалы. Бариндра и несколько проживавших вместе с ним соратников были взяты под стражу. Среди революционеров, находившихся в Гарденз и арестованных вместе с другими, оказался Шри Нолини Канта Гупта, который позже в своей книге «Воспоминания» описал происходящее следующим образом: «По прошествии некоторого времени все мы стали замечать одну вещь: когда и куда бы ни отправлялся кто-либо из нас, будь то выход за покупками или визит к друзьям, нам стало казаться, что кто-то следит за нами – на некотором расстоянии, конечно, – но так, чтобы не выпускать нас из виду. Мы обсудили это между собой и пришли к выводу, что это, должно быть, и есть слежка, а поэтому нам следовало быть сверхосторожными. До сих пор мы ни с чем подобным не сталкивались. Наше общество было тайным только по названию, во всем остальном мы действовали открыто. Любой человек в любое время мог свободно проникнуть на территорию Гарденз и свободно там находиться, поскольку территория эта даже не была обнесена оградой. Именно поэтому в ночь ареста вместе с нами забрали еще двоих юношей, проживавших по соседству. Они принялись умолять полицейских: «Мы ни в чем не виноваты, мы просто пришли сюда прогуляться». Вот бедолаги! В тот вечер, накануне ареста, уже стемнело, и мы собирались ложиться спать, как вдруг до нас донеслись какие-то странные голоса, а в темноте стали видны перемещающиеся огни. «Кто там? Что вы здесь делаете?» – спросил чей-то голос. Мы что-то уклончиво ответили им. «Хорошо, тогда мы вернемся утром и получше все разузнаем». С этими словами незнакомцы, казалось бы, удалились. Было ли это предупреждением? Несмотря на всю нашу тупость, мы, по крайней мере, смогли понять, что дело принимает серьезный оборот и что нужно быть осторожными и предусмотрительными. Прежде всего мы решили покинуть это место еще до рассвета и постараться рассеяться по городу. В тот же час мы принялись за дело: стали уничтожать следы своей деятельности, сжигая или пряча все, что могло вызвать подозрения против нас. Это было первое, что пришло нам в голову. В доме Шри Ауробиндо было два-три ружья. Их охранял Абинаш Бхаттачарья, живший с ним вместе и управлявший его делами. Ружья нужно было немедленно унести, их ни в коем случае нельзя было оставлять в доме. Если бы полиция обнаружила их в доме Шри Ауробиндо, было бы невозможно добиться его освобождения. Ружья, а также несколько револьверов, которые были у нас, и необходимые для изготовления бомб материалы мы упаковали в два ящика, скрепленные железными обручами, и закопали в землю… Сделав все, что могли, мы отправились спать в надежде, что успеем убежать на рассвете. Однако побегу не суждено было состояться. В ранние предрассветные часы нас разбудил странный, наводящий ужас шум. Мы вскочили с постелей. Что там происходит? По всей территории мелькали какие-то тени, мы слышали скрип сапог и топот ног. Внезапно из темноты до нас донесся разговор.
