Мысль Афанасия движется въ следующихъ комбинацияхъ. Истинно сущее есть только Божество и Ему исключительно принадлежитъ действительное бытие. Все же со–творенное, какъ происшедшее изъ небытия, есть нечто текучее и разрушающееся (φίσιν ρενστήν οί σαν και διαλυομένην). Въ своей собственной природе оно не имевтъ основы бытия и всегда можетъ подвергнуться разрушению, — возвратиться въ небытие. Чтобы тварь получила не только простое бытие, но и прекрасное бытие и твердо стояло въ своемъ существовании, для этого необходимо, чтобы тварный миръ былъ принятъ къ соучастию къ подлинному и истинному бытию, проявляющемуся въ Логосе. И вотъ всемогущий, всесовершенный святой Логосъ Отца (а не какая–нибудь посредствующая природа), низшедши во вселенную, повсюду распространяетъ силы свои. озаряя видимое и невидимое, въ себе все содержитъ и скрепляетъ, ничего не оставляя лишеннымъ своей силы, но оживотворяя и сохраняя все и во всемъ, и каждую вещь въ особенности и вдругъ все въ совокупности. Только причастиемъ къ подлинному бытию, Логосу, тварный миръ поддерживается въ своемъ существовании. «Усматривая, что всякая сотворенная природа, поскольку зависитъ отъ заключающихся въ ней причинъ, есть нечто текучее и разрушающееся (въ другомъ месте : текущее, немощное, смертное), съ тою целью, чтобы вселенная не подвергалась разрушению и не разрешилась опять въ небытие, Богъ все сотворилъ Своимъ вечнымъ Логосомъ и, осуществивъ тварь (т. — е., приведя въ бытие), не попустилъ ей увлекаться и обуреваться своей собственной природой, отъ чего угрожала бы ей опасность снова прейти въ небытие, но, какъ благой, управляетъ вселенною и поддерживаетъ ее въ бытии Логосомъ Своимъ, Который есть Богъ. Всякая тварь, по Афанасию, слагается, такимъ образомъ, изъ двухъ элементовъ: текущей, склонной иостоянно къ разрушению собственной природы тварнаго существа и чисто физическому соединению съ ней Логоса, налагающаго на каждую вещь какъ бы свой отпечатокъ и подобие. Лишь причастие Логоса делаетъ все бытие премудрымъ и достойнымъ деломъ Божиимъ, и самый миръѵ а не только человекъ, становится въ немъ образомъ Божиимъ. Какъ искусный музыкантъ, соединяющий все различные тоны въ одно сладкогласие и опытный регентъ, стоящий во главе хора поющихъ детей и женъ, стариковъ и молодыхъ и помогающий имъ выводить одну стройную песнь, Логосъ примиряетъ все противоположности, существующия въ мире и приводитъ ихъ въ одну чудную и подлинно божественную стройность. Изъ всего, что существуетъ и бываетъ, нетъ ничего такого, что произошло бы и состоялось не въ Логосе и не Логосомъ. Онъ надъ всемъ владычествуетъ, ο всемъ промышляетъ и все благоустрояетъ и только благодаря соучастию Его, тварь твердо стоитъ въ своемъ бытии и не уничтожается.
Что касается христологическаго отдела въ богословской системе Афанасия, то онъ представляетъ собой лишь второе издание Иринеевой христологии, дополненной и усиленной благодаря влиянию неоплатонизма. Человекъ состоитъ изъ техъ же элементовъ, изъ которыхъ слагается и всякое другое тварное бытие. По закону тварнаго бытия онъ не имеетъ силъ требовать всегда и есть смертенъ, какъ происшедший изъ ничего. Действительное бытие онъ получаетъ лишь постольку, поскольку въ его суще–стве соучаствуетъ Логосъ. «Люди, разсуждаетъ Афанасий, по природе тленны, но они избегаютъ свойствеанаго имъ по природе (т. — е., уничтожения, смерти) по благодати, какъ причастники Логоса (χάριτι της του λόγου μετονοίας)». Въ этомъ своемъ состоянии человекъ ничемъ не отличается отъ прочихъ тварей, которые также обязаны Логосу своимъ непрекращающимся бытиемъ. Но человекъ—предметъ особенной заботливости Божией. Поэтому, Богъ сжалился надъ человеческимъ родомъ преимущественно предъ всеми другими творениями и создаетъ человека не просто, какъ всехъ безсловесныхъ животныхъ, но творитъ его по образу Своему, чтобы при такой благодати, — представляя Себе образъ, — разумею Логосъ Отца, — они могли приобретать понятие о Самомь Себе. Человекъ созданъ разумнымъ и свободнымгь съ безсмертной душой, а потому можетъ понимать вещи совсемъ иначе, чемъ неразумныя животныя, и приближаться къ Богу, познавать Его бытие и вечность. Духовность, безсмертие по душе, свободная воля и сравнительная возможность познавать Божество—это качества, присущия всему челове–ческому роду и отличающия его отъ мира животныхъ. Эти прерогативы человеческаго рода остались въ немъ неприкосновенными и после того, какъ, по падении, человекъ возвратился въ свое естественное состояние. Познание Бога можетъ быть достигнуто уже изъ наблюдения надъ величиемъ и красотой творения, а также изъ разсматривания своей души, когда душа слагаетъ всю излившуюся на нее скверну греха и соблюдаетъ чистый образъ и какъ въ зеркале созерцаетъ въ немъ образъ Отца— Логоса, и въ Логосе уразумеваетъ Отца. Понятие и созерцание безсмертия также никогда не оставляетъ душу, и путь къ Богу (въ смысле познания) всемъ открытъ: «все мы вступили на этотъ путь и всемъ онъ открытъ, хотя и не все идутъ имъ, но многимъ желательно оставлять его, потому что влекутъ ихъ со вне житейския удовольствия».
Но первозданный Адамъ былъ не просто человекъ. Богъ, умилосердившись надъ родомъ человеческимъ, сообщилъ первому человеку нечто болъшее, чемъ всемъ прочимъ людямъ. Онъ даровалъ ему силу Своего собственнаго Логоса, чтобы онъ былъ счастливъ и жилъ невинною жизнью въ раю. Въ Адаме Богь вступилъ чрезъ Свой Логосъ въ совершенвю особыя, исключительныя отношения къ человеку: Онъ уподобилъ его Себе и далъ ему мысль и ведение и собственной своей вечности, чтобы сохраняя это тожество (ταυτότητα), онъ никогда не удалялъ отъ себя представления о Боге. Реальное соединение въ Адаме сверхъестественнаго принципа съ естественной природой человека повлекло за собой сверх–физическия последствия. Его бытие и жизнь обожествились, потому что Логосъ сталъ не только силой его жизни, но и самой жизнью. «Богъ не только создалъ насъ, но также даровалъ намъ и божественную жизнь по благодати Логоса». Жизнь перваго человека сделалась божественной, онъ собеседовалъ съ Богомъ, жилъ какъ Богъ и въ известной степени самъ былъ богомъ. Эти блага даны были первому человеку не только по причине соприсутствовавшаго ему Логоса, но вследствие его особой духов–ной и, такъ сказать, умственной близости къ Богу. Богъ сделал его созерцателемъ и знателемъ (θεωρητηκόν καί επιστημονα) сущаго (των σντων). Ни въ чемъ не имея препятствия къ ведению, человекъ по чистоте своей непрестанно созерцаетъ Отчий образъ—Бога Логоса, по образу котораго и сотворенъ, и приходитъ въ изумление, уразу–мевая промышление Отца обо всемъ чрезъ Логосъ, возносясь выше чувственнаго и выше всякаго телеснаго представления, силою ума своего касаясь божественнаго и мысленнаго на небесахъ. Постоянное общеніе съ Богомъ чрезъ Логосъ и непрестанное памятование ο Боге удерживали Адама отъ всякихъ чувственныхъ наклонностей, какими онъ обладалъ въ той же мере, какъ и всякий другой человекъ. Онъ былъ счастливъ въ раю, жилъ невинною, подлинно блаженною и безсмертною жизнью, и собеседовалъ съ Богомъ.
Но особая благодать, дарованная Адаму въ раю, коснулась его только со вне (εξωθεv) и не была приспособлена къ телу. Тело и стало виновникомъ падения перваго человека. Пока умъ Адама устремленъ былъ къ созерцанию Бога, онъ отвращался отъ воззрения на тело, но тело и телесныя чувства были ближе къ нему, и первый человекъ по совету змия впалъ въ плотское вожделение и обнажился от созерцания Божества (γυμνοί της των θειωνθεωρίας). Преступление заповеди возвратило человека къ его естественному состоянию (εις το κατά φίαιν επέστρεπεν), чтобы они, какъ сотворены были изъ ничего, такъ и въ самомъ бытии, (είς το είναι) со временемъ потерпели тление. Отсюда видно, что тление (φθορά) κοснулось не только физическаго состава человека, но и его духовнаго организма. Следствиемъ падения рода человеческаго было — усиление въ немъ чувственныхъ удовольствий и страстей и, какъ прямой ихъ результатъ, убийства, хищения и безконечныя войны и затемъ понижение самого познания человека, потемнение въ немъ образа Божия, сказавшееся въ идолопоклонстве.
Уже при сотворении человека по Своему образу Богъ принялъ на Себя какъ бы обязательство возстановить первоначальное назначение человека. Если бы смерть безъ конца овладевала родомъ человеческимъ, то все совершенное Богомъ дело погибло бы. И то было бы недостойно благости Божией, если бы сотворенное Богомъ растлевалосъ отъ обольщения диавола. Порча, внесенная въ совершенное творение Божие, требовала исправления. Такимъ исправлениемъ и явилось искупление. И вполне естественно, что это дело искупления взялъ на Себя Логосъ, какъ творецъ мира. Ему, Который былъ устроителемъ делъ (δημιονργον τών εργων), надлежало принять на Себя и обновление (άνανέωσιν) делъ, чтобы Ему, сотворенному (χτιζομένου) ради насъ, все возсоздать въ себе (άναχτίοηται). Отсюда и все искупление понимается Афанасиемъ отчасти, какъ возстановление первобытнаго состояния человека. Это—точка зрения, на которой остановился Ириней, но Афанасий идетъ дальше. Возстановление первоначальнаго состояния человека не есть, по Афанасию, только фактическое повторение дела создания человека. Для творения мира и человека достаточно было одного мановения (πνεύματι μόνφ), чтобы создать изъ ничего; но въ спасении имело нужду не что–нибудь несуществующее, для чего достаточно было бы одного повеления, напротивъ, растленъ былъ и погибалъ целый человекъ. «Если бы повеление не допустило смерти до тела, темъ не менее, оно по общему закону тела оставалось бы смертнымъ и тленнымъ», т. — е., по Своему всемогуществу Богъ могъ бы на мгновение изгнать смерть изъ мира, но пользы отъ этого было бы мало: тело человека, по общему закону телъ, оставалось бы по прежнему смертнымъ и тленнымъ. Эту свою мысль Афанасий еще подробнее разъ–ясняетъ въ другомъ месте. Богъ могъ бы по Своему всемогуществу разрешить клятву и соделать человека такимъ, какимъ былъ до преступления Адамъ, но тогда человекъ могъ бы оказаться еще худшимъ, потому что онъ уже научился преступать законъ. Α въ такомъ случае онъ снова былъ бы обольщенъ змеемъ, Богу опять еще разъ нужно было бы изрекать повеление и разрушать клятву, и такъ дело продолжалось бы безконечно, и люди всегда оставались бы виновными, раболепствуя греху. И покаяние недостаточно было для спасения человека. Оно прекращаетъ грехи, но не выводитъ его изъ естественнаго состояния смертности и тленности.
