(151) Это мною по силам моим найдено и сказано, добрый сын мой. Если же тебе или кому-либо другому представится истинным иное, только бы на основании Писания и отеческого и канонического Предания, при помощи и собственного разумного соображения, то и мы готовы последовать и охотно желаем просветиться светом других, весьма нуждаясь в свете.
51. К нему же (I, 51)[408]
Три действия произвело на меня настоящее письмо твое, возлюбленный сын: я изумился, и возрадовался, и воспел; первое – о беззаконных, второе – о соблюдающих законы, третье – о Боге, укрепляющем поборников закона Его. О святом моем Афанасии и тех трижды возлюбленных, что вместе с ним, также и о мужественнейшем моем Феососте и богохранимой его общине из семнадцати человек не стану говорить здесь, так как достаточно сказано в моих к ним письмах[409], хотя они и достойны больших речей и похвал, [Col. 1097] подвизавшись и еще подвизаясь свято и мужественно.
Перехожу к главному предмету речи. Какой христианин слыхал когда-либо о таких беззаконных и безумных делах, какие совершены бесчестными прелюбодеями, которые называются епископами, а на самом деле совершенные святотатцы по суду апостольскому и отеческому, даже и помимо их ереси? Какая человеческая, не говорю – христианская, но варварская рука, [когда-нибудь] бичуя, бичевала так (двести шестьдесят шесть ударов и потом, спустя немного, четыреста ударов ремнями по спине!), как благородный архиепископ или, лучше, лжеепископ Фессалоникийский, (152) и не кого-нибудь из простых людей, но монаха, притом игумена, и весьма благочестивого, по имени Евфимий, поистине соименного благодушию (ζύυμία). Ужаснулось об этом небо, и вострепетал я[410], несчастный, и, думаю, всякий человек, имеющий естественную сострадательность и жалость, слыша об этом. Тот, кто должен представлять собою образ Христа и, получая удары, не воздавать ударами, оказался свирепее зверей, не имея в себе никакого следа христианского, а тем более – епископского.
И для чего это истязание? Для того, чтобы заставить подвижника Христова поминать его как епископа. Но – о мужество и твердость блаженного! (Ибо справедливо так сказать). И после столь многих ударов и такого пролития святой крови, что обагрились подошвы ног присутствовавших там и прах в здании церкви Божией сделался пурпуровой грязью, лежа почти уже бездыханным и безгласным, на вопрос терзавших, будет ли он поминать тирана[411], говорю я, а не архиепископа, блаженный отвечал: «Нет»; так он сохранил ум непреклонным почти до смерти и не отступил от того, в чем православно был убежден!
Едва не опустил я самого важного [в данном случае], а именно, что преторией Пилата (ср. Мф. 27:27–31) был храм Божий. Ибо там, то есть в так называемом храме Архангела, говоришь ты, был бичуем этот мученик, которого жестокие истязатели оставили полумертвым; а некто, подражающий Христу, взял его в свой дом и, приложив к кровавым ранам и язвам телесным свежую кожу убитого ягненка, оживил этого мужа, немного и постепенно укрепив, отпустил его тайно ввиду письменного приказания. Таким образом он избег, быв уже мертвым и дивно воскресши для утверждения Православия и торжества над лжеучителями.
Что нечестивее этого? Кто из православных когда-нибудь поступал так с еретиком? Но чтобы и отсюда открылось, каково нечестие прелюбодействующих и кто чей ученик, Христов ли бичуемый и страждущий, подобно Ему, и диаволов ли бичующий, – для того епископ таким образом старается устрашать и мстить за себя. Будем, брат, избегать участи его, а первому сочувствовать со всеми (153) благочестивыми[412]. Воззри, Господи, Господи, на такое бедствие и пощади народ Твой, устроив мир Православия нашей Церкви. Ничего другого не можем мы сказать при настоящих обстоятельствах, кроме того, что надобно охотно переносить всё за имя Его.
[Col. 1100] Ты же, возлюбленный сын мой, хотя ты и заключен под стражей в другом месте, как сообщаешь, радуйся: ибо тебе сплетается много венцов. И хотя Леонтий[413], некогда бывший учеником, а теперь отступник, будет игуменствовать в том месте, в котором ты заключен, не удивляйся этому: ныне время долготерпения Божия, дабы искусные явились (1 Кор. 11:19) и да царствует сын Тавеилев в Вифлееме (Ис. 7:6). Что касается покаявшегося и просившего себе епитимии, то она хорошо назначена ему; я соглашаюсь с твоим ответом ему, что, если он не хочет подвергнуться епитимии за умерщвление врагов, то пусть и не перестает умерщвлять, и мы не будем судить; а если он желает подчиниться правилам Церкви, то ему надобно избрать одно из двух: или, умерщвляя, пользоваться почестями, или не оставаться без епитимии. Впрочем, ради последнего не надобно отвергать первого, ибо такие достойны похвал, как говорит божественный отец, но им надобно принимать и епитимию; так и в древности Моисей Боговидец оставил израильтян, возвращавшихся с победой после войны с мадианитянами, вне стана на семь дней, без сомнения, по внушению Божию, сказав так: всяк, убивый душу и прикоснувыйся убиеному, да очистится в третий день и в день седмый, вы и плен ваш (Чис. 31:19). Этим руководствуясь, кажется мне, или, лучше, – по вдохновению Божию, Василий Великий назначает таким епитимию на три года и научает, как может соблюдать икономию назначающий ее[414]. Ибо назначение епитимии таким людям, конечно, касается предмета случайного, а не необходимого[415].
Будь здрав о Господе, возлюбленный сын мой, молясь обо мне, грешном, и о приветствующем тебя вместе со мною возлюбленном сыне моем, а твоем брате Григории.
52. К диакону Филиппу (I, 52)[416]
(154) Не думай, священный муж, что я затворяю дверь покаяния, – это дело новациан[417]; но я не хочу открывать дверь греха желающим. Не таково ли и то, о чем ты извещал в прежнем письме своем? Девица, давшая обет, хотя бы жених ее и выздоровел, уневестить себя Христу, а после, когда тот выздоровел, захотевшая сочетаться с ним, с отвержением второго [Жениха], ищет врачевства против этого. Мы отвечали тебе самым лучшим образом, и не может иначе отвечать тот, кто предпочитает дела Божии человеческим. Ибо кто назначает епитимию тому, кто еще не согрешил, а только намеревается [согрешить]? Или какой врач лечит прежде болезни, а не предохраняет, чтобы не заболел имеющий наклонность к тому? Обязанность врача или сохранять имеющееся здоровье, или восстанавливать потерянное. Но, прости, безрассудно было бы лечить болезнь еще не существующую, а только воображаемую, как бы существующую: это дело не врача, а убийцы, вовлекающего в болезнь то, что еще не болит. Так рассуждай и касательно девицы. Я не говорю о том, что если кто намеревался сделать что-нибудь доброе, но не привел этого в исполнение, [Col. 1101] тот будет подлежать суду, как определил божественный Василий (ср. Иак. 4:17). А здесь как бы предшествовало и дело, волею совершенное посредством прошения и божественного обета.
Нет ничего неисцелимого для желающих.
Остерегайтесь же, возлюбленные, шутить этим, слыша слова: благо тебе еже не обещаватися, нежели обещавшуся тебе, не отдати (Еккл. 5:4); Чем ты владел, не твое ли было? Ты солгал не человекам, а Духу Святому (Деян. 5:3–4). Следующее за этим прохожу молчанием, как злословие. И не потому я говорю так, чтобы я презирал (155) эту девицу: я жалею ее, как зеницу ока моего, и ради нее самой, желающей врачевания от моего смирения, и ради госпожи матери ее, которую почитаю и уважаю как преподобную мать мою, – но потому, что страшусь приговора, который предстоит в день Суда каждому – и спрашивающему, и отвечающему, так что нам невозможно избежать того, н чтобы и за случайное праздное слово не отдать отчета неподкупному Судии (Мф. 12:36). Поэтому если девица еще не сочеталась, то ответ наш один и тот же, а не иной, пред Богом и людьми, которого и вам следует держаться. Если же она сочеталась – увы, мое несчастье! – то надобно известить, и тогда мы назначим епитимию, ибо нет ничего неисцелимого для желающих исцелиться.
53. К чтецу Стефану и находящимся с ним (I, 53)[418]
Я получил письмо от ревнующей по Богу любви твоей, посланное по надписанию от одного, а по смыслу от различных лиц. Но от одного ли или от многих – я, спрошенный, обязан дать удовлетворительный ответ, сколько это возможно для моего неведения. И, во-первых, те похвалы, которыми превознес меня многоглаголивый язык твой, не относятся ко мне, как грешнику и проводящему неисправную жизнь. А если есть во мне что-нибудь, то это Божий дар, дарованный по молитвам духовно родившего меня отца и на будущее время могущий сохраниться невредимым по молитвам вас, любителей благочестия. Во-вторых, я не знаю, как мне составить ответ, (156) когда вопрос предложен неясно. По моему разумению, вопрос, конечно, касается бывшего патриарха Тарасия.
