— Что же, вы думаете, и вправду есть рай и ад?
— Думают неверующие и сомневающиеся, а я просто знаю.
— В это мне трудно поверить. Я сейчас только в одно верю.
— Во что же?
— В вас.
— Ну и дурак. Я кто? Всего лишь человек. Да, я протоиерей. Но что собой представляю? Отголосок, отблеск. А верить надо в Бога.
— Да как же в него поверишь-то?
— Очень даже просто. У тебя отец был? Был. У отца отец был? Был. У твоего деда отец был? Был. И так далее. У каждого был отец. Но ведь был какой-то первоотец. Он и есть Отец наш небесный. Творец всего.
— Нам в школе говорили, первоисточник всего — материя. Она первична.
— А её кто создал?
— Она сама себя создала.
— Чтобы такого, как ты, дурачить. То, что создало материю, и есть Бог.
— А говорили ещё, что мы от обезьяны произошли.
— Ну, это кто как. Гитлер, возможно, и имел своими предками обезьян. Кто от кого произошёл, тот в того и верит. Я верю в Бога, в то, что мой прапредок был им создан. А хочешь верить в обезьяну, ходи в обезьяний храм.
Луготинцев рассмеялся.
— Что, представил себе этакое и смешно стало? То-то же. Я читал, будто в Африке есть племя, которое считает своё происхождение от ящериц или иных каких-то гадов. Ну и на здоровье! Фашисты, возможно, тоже от какого-то изначального шутштафеля происходят. Но всё же им не одолеть тех, кто ведёт своё начало от Адама и Евы. Победа будет за нами, Алёша! Я тебя сегодня нарочно кормил одной постной кашей. Когда утром проснёшься, вот почитай тихонечко вслух, я тебе загнул страницы, откуда и докуда. Прежде, чем покинешь суворовскую шапку, причастишься. И тебя Бог сбережёт, когда ты к своим партизанам отправишься. Путь-то неблизкий до Гдова и далее.
— Отец Александр, всё забываю вам сказать одну вещь, у нас в отряде был политрук. Наум Невский.
— Невский?!
— Это псевдоним. Настоящая его фамилия у меня выпала из башки. У меня вообще после этого ранения многое из памяти будто в болото провалилось. А псевдоним не простой. Этот Наум Захарыч перед войной взрывал храмы, и всё ему попадались храмы Александра Невского. За это ему и присвоили такой почётный псевдоним.
— Ничего себе почётный!
— И он страшно мечтает взорвать и ваш храм, а вас самого поставить к стенке.
— Отчего ж такая ненависть?
— Не знаю. Но хорошо, что я вспомнил вас предупредить. Если такой появится, будьте начеку. Перед тем как мы немецкий аэродром должны были атаковать, этот Наум ночью исчез и всё тут. Может, каким-то образом в плен попал, но мне кажется, он догадывался, что всех нас перебьют, вот и дал дёру, сволота.
— А сам-то ты как спасся?
— Не помню, батюшка. Меня сначала в руку ранило, потом как шарахнуло в голову, я дальше ничего не помню. Очнулся на другой день вдалеке от места нашей гибели. Мы ведь все там полегли, кроме меня, дурака.
— Нет, не все, Лёша. Четверых ваших к нам сюда привезли и на площади устроили публичную казнь. У меня на имена удивительная память. Как сейчас в ушах слышится: «приговорить Александра Табака, Игоря Муркина, Фёдора Ильина и Тамару Лебедеву к смертной казни через повешение».
— Игорёк! Сашка! — застонал Луготинцев. — Ведь это же мои лучшие товарищи! Что же вы не пали в бою-то!
— Знай, что они прошли через казнь с достоинством. И к народу успели воззвать: «Товарищи!»
— Ильин, тот был из полицаев, к нам переметнулся. По-настоящему парень хотел свою вину искупить. А Тамара... Её Сашка Воронов, тоже в нашем отряде сражался, из одной деревеньки зазвал. Любовь у них была. Сашку, наверное, под аэродромом убило. А Тамарка, стало быть... Вечная им память! Что же меня-то спасло?
— Бог. Ты ещё свой страшный грех многими делами искупить должен. Добром.
— Какими делами, отец Александр?
— Сам поймёшь, если что.
Луготинцев задумался. Долго молчал. Потом промолвил:
— Нет, батюшка, я в Бога не верю.
Отец Александр загадочно усмехнулся и произнёс:
— А Бог в тебя верит!
На другой день отец Александр в течение всей праздничной литургии чувствовал необычайный подъём духовных сил. Будто не было войны, смертей, концлагерных бараков, виселиц, а наступил мир, и всё в природе и людях ликовало. И когда в конце службы в очередной раз пели: «Величаем, величаем тя, святый благоверный княже Александре...», в сладостный миг отцу Александру показалось, что вот-вот, и он взлетит под купол храма. В то же мгновение ему померещилось, будто он находится не здесь, а в каком-то огромном архиерейском храме, при многочисленном стечении первоиерархов, которые творят что-то важное и весьма торжественное. Видение исчезло, заронив в душу батюшки радостную тревогу.
Когда в храме после службы остались только ближайшие, отец Александр весело взял чашу с остатками святых даров и сказал:
— Пойду причащу барабанного жителя. Последний денёчек он у нас спасается.
Матушка укоризненно вздохнула, Торопцев улыбнулся, дьякон Олег, который тоже уже знал о барабанном жителе, сделал вид, будто ничего не слышал.
Поднявшись в подкуполье, отец Александр застал там Луготинцева, готового, собранного.
— С праздником тебя, Алёша! С Александром Невским!
Приняв у грешника короткую исповедь, он причастил его и вновь озарился задорной мыслью — такого не бывало! Чтобы священник причащал кого-то не в самом храме, а в барабане под куполом храма. В этом было одновременно и что-то особо таинственное, и торжественное, и озорное. Будто они были двое мальчиков, затеявших некую игру.
— Причащается раб Божий Алексий во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь, — произнёс батюшка, возвращаясь душой к важности совершаемого действия. Ибо это на самом деле была никакая не игра.
И когда Алексей причастился, в сей миг вновь отца Александра посетило странное видение. Всё тот же большой архиерейский храм, множество свечей, стройное многоголосое пение, Московский митрополит Сергий Страгородский в патриаршей мантии, и другой славный первоиерарх — Ленинградский митрополит Алексий Симанский — вручает ему патриарший жезл...
— Ах! — только и воскликнул отец Александр, когда видение, мигом мелькнув, исчезло. Он пришёл в себя, улыбнулся: — Поздравляю тебя, Алёша, с принятием святых тайн. Вот тебе просфорочка, перекуси, а чуть позже Николай Николаевич тебе принесёт обедать.
До полного разгрома немцев под Сталинградом Гитлер находился в своей украинской ставке «Вервольф», что означало «Волк-оборотень». В первых числах марта вылетел из Винницы в восточно-прусскую ставку «Вольфшанце», «Волчье логово», которую он любил больше. Хотя бы потому, что в неё к нему чаще приходили добрые вести с фронтов, а туда, в «Оборотня», поступали донесения страшные. Из «Вольфшанце» он уехал в Германию, некоторое время пробыл на Оберзальцберге, а к началу Курской битвы вернулся в Восточную Пруссию. Здесь ему суждено было пережить поражение в летней кампании 1943 года. В сентябре он ездил в Мюнхен для составления нового правительства из числа преданных ему фашистов, а потом снова вернулся в «Волчье логово».
Во время одного из долгих вечерних чаепитий с бесчисленными пирожными за одним столом с Гитлером сидели неразлучный с фюрером начальник оперативного отдела верховного главнокомандования Йодль, рейхсминистр восточных территорий Розенберг, начальник штаба верховного главнокомандования Кейтель, министр иностранных дел Риббентроп, руководитель политического отдела рейхскомиссариата «Остланд» Трампедах, руководитель группы четвёртого отдела РСХА штурмбаннфюрер СС Нейгауз, руководитель СД Кальтенбруннер, министр внутренних дел Фрик, секретарша Шрёдер, адъютант Гюнше и камердинер Линге. Разговор шёл важный. Говорил Розенберг:
— Избрание в Москве Патриарха — вынужденный ход Сталина. Йозеф хочет выслужиться перед союзничками, которые всегда упрекали его в гонениях на религию. Понятное дело, русские добиваются от англо-саксов открытия второго фронта. В Москву приехала делегация англиканских попов во главе с архиепископом Йоркским Кириллом Гарбеттом. Её встречал новый Патриарх, который, как уверяют, до этого сильно болел и был чуть ли не при смерти, а как только его избрали, мгновенно исцелился.
— Очередная поповская махинация, — поморщился Гитлер.
— Тем не менее то, что Сталин стал заигрывать с Богом, даёт ему дополнительные очки в большой игре с русским народом, — продолжал Розенберг. — Если мы сейчас начнём сворачивать Псковскую миссию, о чём вы говорили недавно, то, напротив, потеряем множество очков в нашей игре с русскими.
— Спаржа и кольраби сегодня были восхитительные! — похвалил Гитлер недавнюю еду. — А каковы сейчас нам поданы эклеры, а? Йодлю явно понравились. Подайте ему ещё штук пять. Русского Патриарха надо заблокировать. Пусть все русские попы, которым мы позволяем вести свою деятельность на территории рейха, соберут конференцию и грозно произнесут анафему Московскому Патриарху. Пусть они объявят его кем угодно — мошенником, антихристом, самим сатаною. Пусть они скажут: «Московский Патриарх извлечён из кармана Сталина и весь пропах его табачными крошками». Пусть выплеснут на свет всю подноготную, все помои, которыми только можно испохабить имя этого Патриарха. Вот и всё. Всё гениальное просто, как спаржа, Альфред.
