«У нас всегда найдется достаточно средств, чтобы составить себе суждение о характере Иисуса. Мы можем измерять этот характер тенью или лучше светом, который бросил Иисус на мир. Мы можем судить по тем великим плодам, какие произвели Его слова и Его жизнь. Что был мир до Него? Чем он сделался после Него? Предлагая эти вопросы, мы не можем ошибиться в ответе на них. Большие и всеобщие результаты христианского движения достаточно ясны и не зависят от подлинности и достоверности одних книг. Если мы находим меру для выражения перемены, какую произвело на мир христианство, то еще лучшую меру мы можем найти для выражения величия Христа…»
«Во Христе мы напрасно станем искать величия самодержца, государственного мужа, политика-экономиста, повелителя, метафизика, ученого исследователя, поэта, историка, художника. Он не владел никакими внешними и, так сказать, осязательными знаками величия. Нам стоит только попристальнее взглянуть на внутренний мир, чтобы видеть следы Его дела, и мы поймем все Его величие. Но и при этом мы не можем еще ручаться за верность наших воззрений, потому что существуют различные точки зрения, с которых можно смотреть на внутренний мир. Те, которые смотрят на Христа с рационалистической точки зрения и ищут в Нем собственно человеческого достоинства, которое Он вполне заслужил, обыкновенно обращают свое внимание только на нравственную сторону учения и видят в Нем величайшего нравственного мирского реформатора. Действительно, Его можно считать реформатором, но Он остается неизмеримо выше обыкновенных реформаторов»…
«Факт обновления человеческого рода – самый важный факт из всех явлений нравственного мира. Ничто не может сравниться с его влиянием на всю жизнь и характер людей. Поэтому, если хотят рассуждать о величии такого религиозного учителя, каким был Христос, то не должны этого, самого важного, факта упускать из виду. Мы не можем обойти этот факт молчанием и спрашивать только о морали или теологии, проповеданных Христом. Мы должны спросить: имел ли Он что-нибудь такое, после чего человечество почувствовало себя способным сделать огромнейший шаг, – перейти от невозрожденной к возрожденной жизни?»
«Если мы действительно будем судить по тому влиянию, какое Он произвел на жизнь человечества, то окажется, что это-то и составляет такой пункт, который невольно открывает пред нами величайшие следы Его дела. Если сравним древний мир с новым, языческий мир с христианским, то найдем, что общий характер представляет совершенную аналогию с тем, что мы называем относительно отдельного человека невозрожденным и возрожденным. Конечно, и до Пришествия Христа можно найти немало великих людей между евреями, греками, индейцами – у всех народов и во всех языках. Несомненно, с другой стороны, и то, что миллионы невозрожденных и по нынешний день насчитываются в человеческой семье, – и после Пришествия Христова. Однако, несмотря на все это, с Пришествием Христа мы находим во всемирной истории следы нового духа, закваску, проникшую в целые массы душ. В древнем мире все было совершенно в своем роде. Человек осуществлял свой идеал, совершал прекрасное и благородное, к которому он стремился. В новом мире, напротив, ничего нет совершенного; а все влечет в высоту, к Богу и недостижимому совершенству святости. Язык древнего мира, как он говорит нам в искусстве, поэзии и философии, всегда один и тот же: «он поощрял делать добро, открывать истину, жить для добра и благородного. Я сделал доброе, нашел истину и жил для добра и благородного». Вот характеристика древнего человека. Язык нового мира, как он слышится нам в тысячах наречий, «есть продолжительный вопль томительнейшего желания: ах, если б я мог сделать прекрасное! Если б я мог найти вечную и абсолютную истину! Если б возможно было жить мне для добра, благородного и святого»!
«Древний мир вырос извне и был по внешности симметричен. Новый мир растет изнутри и не симметричен, и не будет никогда таким, так как в сердце своем он носит семя вечного и нескончаемого прогресса. Древний мир строил храмы, ваял свои статуи, изображал своих философов и писал в честь их знаменитые эпопеи и драмы, так что ко всему этому не оставалось ничего прибавить».
«Новый мир в своем искусстве, философии и поэзии неопытен, неискусен, но всякое дело исполняет с живым духом, который выходит далеко за пределы древнего мира. К Парфенону, спустя час после его сооружения, нельзя было прибавить ни одного камня. В Милане же и Кельне алтари и церкви, статуи и башни в каждом столетии были дополняемы».
«Новый мир совершенно отличен от древнего. Этот великий феномен истории, без сомнения, указывает на соответствующее великое событие, произведшее переворот в человеческой судьбе. Для того чтобы определить, где окончился старый порядок и начался новый, довольно одной минуты. Необходимо было произвести сильное действие на души, действие, которое было бы в состоянии уничтожить прежнее направление и открыть век прогрессивной жизни. Когда же это случилось? Что было первым актом этого бесконечного прогресса? Кто открыл это время»?
«Здесь только мы чувствуем себя на твердой почве. Здесь мы не считаем нужным утверждать подлинность и достоверность отдельных Священных книг или примирять противоречащие рассказы, чтобы дать ответ на предложенные нами вопросы. Здесь общий голос истории человечества помимо нашей воли и неумышленно представляет неопровержимое свидетельство. Поворотный пункт от древнего мира к новому был началом христианского движения. Влияние, сообщившее человеческой природе новое направление, заключалось в учении и примере Христа. Христос открыл время бесконечного прогресса».
«Таким образом, точка зрения, с которой мы, кажется, можем сделать единственно приличную и прекрасную оценку характера Христа, будет та, которая смотрит на Него как на великого преобразователя человеческого рода. Его пришествие на землю было для жизни человечества тем же самым, чем возрождение для жизни индивидуума. Это не есть сомнительное заключение, выведенное из спорных биографий, а широкий и простой вывод из всемирной истории человечества. Мы можем оспаривать те или другие частности, а этот великий результат стоит непоколебимо, возвышаясь над всевозможными критиками. Мир изменился, и виновником этой перемены история считает Христа. Следовательно, почитание, которого желает от нас Христос, должно стоять параллельно с нашим уважением к возрождению человечества. Он не есть исключительно нравственный реформатор, проповедавший чистую мораль, не просто исправитель религии, уничтожавший древние теологические заблуждения и учивший высшей идее Бога. Он всем этим был и мог всегда быть; но все-таки этого мало для того, чем действительно Он был. Он мог очень легко научить мир лучшей нравственности и богословию, но этого недостаточно для того, чтобы внести в человечество новую жизнь, которая с тех пор неудержимо течет через его артерии и проникает все малейшие его жилы. Что действительно сделал Христос, то выходит за пределы разума и научного богословия, превышает область совести и ее долга. Дело Христа было делом сердца. Он превратил закон в Евангелие. Рабство иноплеменника Он обратил в свободу чад Божиих, Он добродетель возвысил до святости, религию до благочестия и обязанность до Любви…»
«Когда исполнилось предопределенное время, когда детская вера отжила свой век в мире и на устах каждого вращался беспокойный вопрос: «Кто покажет нам добро?», когда в сердцах человечества пробудилось отвращение от греха, и оно устало от несчастия, тогда Бог даровал Одному (т. е. Иисусу) для всего человечества тот самый благословенный дар, который дает Он немногим для многих. Христос, этот старший брат в семье человечества (см.: Евр. 2, 11. 12), был Спаситель человечества…»
«Кто может теперь решить вопрос: каким образом совершил Христос возрождение мира? Было ли это только следствием Его великого, святого слова; или это произошло от того только, что Он возвестил людям, что Бог есть Отец всех, – что Он рассказал о праведниках и неправедниках; – рассказал об отце, прощающем блудного сына, о пастухе, который усердно отыскивал свою заблудившуюся на краю пустыни овцу и который, отыскав наконец такую ничтожность, с радостью принес ее домой? Не подействовал ли Он на сердца людей тем, что возвестил людям, что любовь к Богу и ближним есть исполнение закона и пророков? Не зависело ли это возрождение от Его настолько чистой и святой жизни, что люди как в наглядной притче увидели возлюбленного Сына Божия, стоящего в таком же единении с Отцом, в каком все люди должны быть с Ним? Не возбудил ли Он таким образом в человеческой природе непреодолимого влечения к сыновству и единению с Богом? Или Его слово и жизнь увенчались и достигли своей цели в мученической смерти, – в смерти, которая навсегда дала миру новый идеал славы; и крест – это поносное орудие смертной казни и жертвы для всех времен – превратила в образец чего-то такого, что возвышается над всем земным величием и радостями; так что люди перестали смотреть на эту смерть как на человеческий позор и обратили ее в предмет Божественного почитания? Не возродил ли, спрашиваем, Христос на этом кресте мира?»
