— Я тут ни при чем, Наташ. Просто молил Бога, а теперь получаю то, что просил.
Ночью у Наташи отошли воды и Сергей отвез ее в родильный дом. Перед тем, как за женой закрылась дверь, она смущенно улыбнулась и помахала ему ладошкой.
Вторник Светлой седмицы для Сергея с Наташей стал днем рождения их сына: «здорового младенца мужского пола, доношенного, четыре килограмма двести грамм, пятьдесят три сантиметра». Они назвали его Александром в честь великого Свирского преподобного, которому, подобно Аврааму, явилась Святая Троица.
На рассвете Сергей вернулся в опустевшую квартиру, сел на стул и понял, что он абсолютно счастливый человек.
Спать не хотелось. На душе столько всего накопилось! Необходимо было с кем-то этим поделиться. Он вышел из дому, прошел с километр по пустым улицам, потом поднял руку и почти сразу остановил частную машину. Через несколько минут Сергей входил в студию. Он не ошибся: его такой же сумасшедший друг Василий работал над огромным полотном. Увидев Сергея, художник вытер руки, скинул фартук и обнял друга.
— Вася, у меня сын родился! Александр.
— Слава Тебе, Господи! Сережа, поздравляю! Так, может, отметим? — указал он на бар.
— Я без вина пьян, брат. Мне это непонятно: каково быть отцом сыну?
— Ну, это обычно со временем проходит. Еще поймешь.
— Знаешь, Вась. Может быть это на фоне усталости или переживаний последних дней — не знаю… Я тут представил себе отцовское будущее. Пока ехал сюда к тебе, написал стишок. Помнишь, мы как-то обсуждали фильм «Реальная любовь»? Послушай мою версию.
Крошка сын пришел ко мне. Глаза его сияли.
(На стол легли ботинки 43-го размера.)
Дышал он глубоко и пальцы рук дрожали.
Он дерзко говорил, забыв хорошие манеры:
«Ты помнишь, старый, то кипение в крови
И горечь, и тревогу душной ночи,
Холодный пот и жар, и сладкое томление любви,
Космическую неба черноту — и там её сверкающие очи?»
Я поднял руку. Он осёкся. Я спросил:
«И эти похотливые страстишки, и эту аритмию,
Скачки давленья крови, распыленье сил
И воли паралич, и духа анемию —
Любовью ты осмелился назвать?»
«А разве я не прав?» — очнулся он опять.
Послушай, сын, ведь мы — родная кровь.
Я объясню тебе, что есть реальная любовь.
Созревший виноград срывают, бросают в чан и мнут.
И сладость солнца и земли бурлит кипеньем…
Но это не вино! — закваска бродит, оседает муть.
В холодной темноте, в суровом заточенье,
Под пылью скучных лет живёт оно
И нарастает крепость, аромат — рождается вино.
Послушай, сын, ведь мы — родная кровь.
Я объясню тебе, что есть реальная любовь.
Когда твоя любимая поблекнет, растолстеет;
Глаза потухнут, а душа пожухнет;
Тогда предательств мелких плесень
Затянет чашу брака золотую…
Когда укоры, злоба, ревность, ссоры
Покроют пылью всё, что ты любил…
А дети посмеются над тобою
И неудачником отца объявят пред толпою…
Родителей своих, друзей похоронив,
Ты станешь одинок, как шелудивый пес…
Тогда сойдешь в подвал сырой и тёмный,
Откроешь бочку и вина нальешь.
И опьянеешь, осушив бокал до дна,
Поднимешься на свет и вдруг поймешь,
Что любишь ты мучителей сполна,
И потому — только потому — живешь!
— Силён бродяга! — воскликнул Василий. — А говоришь, не знаешь, что такое отец. Все ты знаешь, брат. Тебе Господь открывает.
— Прости, Васенька, но ты не можешь быть объективным судьей: ты меня любишь.
— А тут ты не прав, Серега! Любовь — это единственно верный критерий истины. Если это, конечно, любовь христианская, братская…
— Ну, ладно, братуха, убедил. Ты прав, потому что любишь.
— И несть лести в устах твоих!
— Можно посмотреть, над чем ты работаешь?
— Что ж, взгляни. Это идея твоего друга — игумена Максима.
— А что, он уже игумен? Я не знал.
— А он об этом никому не говорит. Я сам случайно узнал. А идея картины такая: авангард. Смотри, видишь, в окопе, на переднем крае обороны, принимают бой воины Христовы. Вот монахи, старец, священник, православные молитвенники, иконописцы, писатели и поэты, что от Бога… Видишь, на них со всех сторон лезут, как саранча, враги. Они отбиваются из последних сил. Они предельно устали. Их одежды оборваны, сами все изранены. Но они бьются до последней капли крови, потому что там, за их спинами те, кого они любят. За кого умирают, отдают жизнь. А с Небес к ним протягивают руки Спаситель, Пресвятая Богородица, Святые, Ангелы.
— Как же тебя угораздило взяться за такое масштабное полотно? Ты же камерный художник.
— Сам не знаю. Вот так сколотил подрамник, натянул холст, взял краски и сделал первый мазок… А остальное — Господь дал. Ты же знаешь, что такое молитва монаха, который отказался от состояния, который гоним и болен. Вот это — реальное воплощение его молитв. А я так, только руку с кистью подставил, а меня за эту руку самого водят.
— А ты здесь теперь один? — Сергей оглянулся.
— Да разве можно тут быть одному. Ты же знаешь, это проходной двор. Самое главное приходится ночью делать.
— Борис заходит? Что-то совсем он пропал с моего горизонта.
— Да ничего… Устроился на телевидение. Строчит сценарии. Купил иномарку. Сирена его по имени Мария по-прежнему с ним. Ты, Сережа, помолись о нем. Ладно? Все ж крестник мой.
— Думаешь…
— Я тебе уже говорил, Сережа, что я думаю. Нужно терпеть. Трудно, скучно, уныло… А от нас требуется лишь одно — немного потерпеть. Бывает так, что именно в самые скучные и болезненные дни растет душа наша, как зеленый росток, пробивающий асфальт. А Господь за это смиренное терпение дает то, что ты назвал реальной любовью.
Через день Сергей с Василием на машине встречали Наташу из родильного дома. Последние дни он покупал детские вещи по Наташиному списку: конверт, пеленки, памперсы, одеяльца, кроватку, коляску. Забил холодильник диетическими продуктами. Пропылесосил квартиру, дважды вымыл полы. По всем комнатам расставил букеты цветов. Все это время солнце сыпало с небес рассеянным радужным светом, птицы пели днем и ночью. На душе стояла такая тихая радость… Он каждый день ездил в роддом и передавал роженице письма, полные признаний в любви.
Наконец, открылась белая дверь и вышла Наташа со свертком на руках. Сергей поцеловал жену, дрожащими пальцами приподнял уголок конверта и увидел личико сына. Младенчик удивленно смотрел на отца, пускал пузыри и кряхтел. Глаза у него были мамины — янтарного цвета, волосики почти черные. Но остальное — вылитый отец. Наташа стояла рядом и, втянув голову, как школьница на экзамене, ожидала отметки в аттестат. «Боже, как я люблю этих двоих чудиков», — прошептал папаша, и все засмеялись.
Когда они вошли в дом, Наташа стала раздевать ребенка. Переодела его и понесла показывать квартиру. Сергей шел рядом и сам почувствовал себя школьником на экзамене. Но Наташа ахала и хвалила мужа:
— Посмотри, Санечка, как наш папочка постарался! Ты только посмотри, как всюду красиво, чистенько, цветочки стоят. Ты видишь, как папа нас любит?
— Ну вот, — подытожил отец семейства, — семья в сборе. Наш дом снова ожил и засиял. Ура.
Василий открыл шампанское, они звонко чокнулись хрустальными бокалами и чуть-чуть пригубили. Через минуту Сергей проводил друга, вернулся к семье. Наташа с сыном лежали на кровати в обнимку и мирно спали. Сергей прикрыл ноги жены краем одеяла и вздохнул:
— Вот это и есть наша реальная любовь. Какие же вы потешные, ребята!
— А вот и папа из командировки вернулся! Здравствуй, родной!
— Привет, Натуль! А это что за неопознанный младенец?
— Да это соседка Маня своего Витюшу принесла, пока сама в магазин сбегает.
— Так ты его что — своей грудью кормишь?
— А что такого! У меня всегда молоко после Оленьки остается.
— Мать-кормилица, понимаешь!
— Все нормально!.. Сашуля, выбирайся из своего танка. Иди сюда быстрей!
— Это что еще за новости! Кто в мои тапки надул?
— Это Марсик, он еще совсем маленький. Прости его, Сереж.
— Па, не кричи на маму!
— Тоже мне, защитник белобрысый нашелся! Нарисовался из картонной свалки, как бомж.
— Это не свалка — это танк Т-96!
— Так ты меня обнимешь, или будешь дальше ворчать? Ну, здравствуй, сын.
— Здравствуй, папа. Я без тебя скучал…
— Приятно слышать, сынок. Я тоже. Так! Мне тапки неподписанные даст кто-нибудь?
