Ипполит: — Я уже воспользовался вашей схемой. Хотелось бы найти простейшие соответствия.
Лакан: — Говоря о первичных соответствиях, реальному изображению, которое вмещает одни реальные объекты и одновременно исключает другие, мы можем придать значение границ собственного Я. Однако если вы придаете одну функцию некоторому элементу модели, то другой элемент необходимым образом получает другую, поскольку здесь важны именно отношения.
Ипполит: — Можно ли, например, допустить, что реальный объект означает Gegenbild, сексуальное подобие собственного Я? В схеме с животным самец находит Gegenbild, т. е. некую половину, дополняющую его в структуре.
Лакан: — Если уж нужен Gegenbild…
Ипполит. — Это слово Гегеля.
Лакан: — Сам термин Gegenbild подразумевает соответствие некоторому Innenbild, что возвращает нас к соответствию InnenweltVLUmwelt.
Ипполит: — Именно это и привело меня кмысли, что если реальный объект, цветы, представляет собой реальный объект, коррелятивный животному, субъекту восприятия, то реальное изображение горшочка с цветами представляет собой вооброжаемую структуру, являющуюся отражением данной реальной структуры.
Лакан: — Лучше и не скажешь. Именно это происходит, когда речь идет лишь о животном. Как раз так и обстояло дело в моем первом построении, где было лишь сферическое зеркало и когда опыт ограничивался тем, чтобы показать, как реальное изображение сливается с реальными вещами. Именно таким образом мы можем представить себе Innenbild, позволяющий животному отыскать своего особого партнера, подобно тому как ключ отыскивает замочную скважину или замочная скважина — ключ, и направить свое либидо туда, куда это необходимо для размножения вида. Я уже замечал вам, что в этой перспективе мы можем отчетливо ощутить существенную переходность характера индивида в отношении к типу.
Ипполит: — Круговорот вида.
Лакан: — Речь идет не только о круговороте вида — особь настолько полно находится в плену типа, что в отношении к этому типу она исчезает. Как, по-моему, сказал Гегель, хотя я в этом не уверен: особь уже мертва в отношении к вечной жизни вида.
Ипполит: — Комментируя данный вами образ, я процитировал бы следующую фразу Гегеля: в действительности знание, т. е. человечество, является провалом сексуальности.
Лакан: — Мы немного поторопились.
Ипполит: — На мой взгляд, важно допущение, что реальный объект может быть реальным, относящимся к порядку вида, дополнением реальной особи. Однако в результате некоторого развертывания в воображаемом данное дополнение становится в сферическом зеркале реальным изображением, которое пленяетуже само по себе, даже в отсутствии спроецировавшегося в воображаемое реального объекта — изображение, которое завораживает особь и захватывает ее даже в плоском зеркале.
Лакан: — Вы знаете, сколь трудно судить о том, что воспринимает и что не воспринимает животное, поскольку у него, как и у человека, восприятие, похоже, выходит далеко за рамки того, что можно выделить в экспериментальных, то есть искусственных, действиях. Нам случается замечать, что животное может делать выбор при помощи тех вещей, о которых мы даже неподозреваем. Тем не менее, мы знаем, что когда животное захвачено циклом инстинктивного поведения, у него происходит сгущение, конденсация, помутнение восприятия внешнего мира. Животное тогда как бы затягивается в ловушку некоторых условий воображаемого, и именно там, где оно не должно было бы ошибаться, мы легче всего можем его обмануть. В определенном смысле, либидинальная фиксация предстает тут как своего рода воронка.
Именно из этого мы будем исходить. Однако для человека требуется создать более сложный и хитроумный механизм, поскольку у людей все происходит иначе.
Раз уж именно ваши настойчивые вопросы послужили толчком сегодняшнему обсуждению, я не вижу причин, почему бы нам не начать с упоминания основной гегелевской темы: человеческим желанием является желание другого.
Именно это выражено в модели плоским зеркалом. Именно тут мы обнаруживаем классическую стадию зеркала Жака Лакана; этот переломный момент в развитии, где индивид подвергает собственное зеркальное изображение, себя самого, триумфальному испытанию. Исходя из некоторых соответствий в поведении ребенка мы можем понять, что здесь впервые речь идет о предвосхищении господства над собственным телом.
Тут же мы можем ощутить и нечто другое, что я назвал Urbild, Bild (в ином смысле, нежели тот, которым вы только что пользовались) — самую первую модель, где намечается задерживание, отставание человека по отношению к собственному либидо. В результате такого зазора возникает радикальное различие между удовлетворением желания и движением по завершению желания — желание по сути является негативностью, возникшей не обязательно в исходный, но в решающий, поворотный момент. Сперва желание смутно улавливается в другом. Соотнесенность человеческого желания с желанием другого известно нам во всякой реакции, где имеет место соперничество, конкуренция, и так — во всем развитии цивилизации, включая фундаментальную эксплуатацию человека человеком, конца которой мы не можем разглядеть, поскольку она является чисто структурной и составляет, будучи раз и навсегда принятой Гегелем, саму структуру понятия труда. Конечно, речь там идет уже не о желании, а ополном опосредовании собственно человеческой деятельности, вовлеченной на путь человеческих желаний.
Субъект намечает и изначально распознает желание через посредничество не только собственного образа, но и тела себе подобного. Именно в этот момент у человеческого существа происходит отделение сознания в качестве самосознания. Обмен производится в той мере, в которой он распознает свое желание в теле другого. И в той степени, в которой его желание пришло с другой стороны, он ассимилирует тело другого и распознает себя как тело.
Ничто не позволяет утверждать, что животное обладает отдельным сознанием собственного тела как такового, что его телесность является для него объективированным элементом…
Г-н Ипполит: — Статутным, в двояком смысле слова.
Лакан: — Совершенно точно. Хотя нет сомнений, что если есть для нас какая-то фундаментальная данность, предшествующая даже появлению регистра несчастного сознания, то это различие нашего сознания и нашего тела. В результате такого различия наше тело остается чем-то ненастоящим, и хотя наше сознание не способно от него отделиться, оно понимает себя возможно, я подобрал не самые подходящие термины — как отличное от него.
Различение сознания и тела происходит в той внезапной взаимозамене ролей, которая совершается в опыте зеркала относительно другого.
Вчера вечером Маннони сказал нам, что в межличностных отношениях всегда вводится нечто ненастоящее — проецирование другого на нас самих. Это, безусловно, связано с тем фактом, что мы распознаем себя в качестве тела в той мере, как другие, необходимые для распознания желания, также обладают телом, или точнее, что мы, как и они, обладаем телом.
Ипполит: — Это мне плохо понятно, скорее различие самого себя и тела это различие двух тел.
Лакан: — Несомненно.
Ипполит: — Поскольку само я (soi) представляет себя как идеальное тело, и поскольку есть тело, которое я ощущаю, — их два?
Лакан: — Нет, конечно. Вот в чем основная нить фрейдовского открытия: человеку в течение первых фаз его развития сразу совладать со своим желанием не дано. В образе другого он признает и фиксирует желание раздробленным. А внешнее овладение в зеркальном образе дано ему, по крайней мере виртуально, как полное. Это идеальное овладение.
Ипполит: — Именно это я и называю идеальным телом.
Лакан; — Это Ideal-Ich. Его же желание, напротив не конституировано. Сперва субъект находит в другом лишь ряд амбивалентных плоскостей, отчуждений собственного желания — желания еще раздробленного. Все, что мы знаем об инстинктивных изменениях, представляет нам схему такого раздробленного желания, поскольку теория либидо у Фрейда зиждется на сохранении, постепенном сложении определенного количества частичных влечений, которым удается или не удается вылиться в сложившееся желание.
Ипполит: — Я думаю, что мы говорим вполне согласующиеся вещи. Не так ли? И тем не менее, только что вы сказали "нет". Между нами нет никаких серьезных разногласий. Если я говорю "два тела", это попросту означает, что то, что я вижу установленным либо в другом, либо в моем собственном зеркальном образе, — это то, чем я не являюсь и что находится в действительности по ту сторону моего собственного Я. Вот что я называю идеальным телом, телом статутным или статуей. Как сказал Валери в "Юной Парке" — "Но моя собственная статуя в то же время содрогается", то есть разлагается. Ее разложение я называю другим телом.
