Выход к реке весьма порадовал и приободрил — получалось, что идём правильно. Мы зашагали вдоль реки увереннее, а то из-за постоянных остановок в поисках истинной тропы наш ход был черепашьим.
Вот и мостик. Мостиком тоже пользовались нечасто, и сколько веков он не ремонтировался, Бог весть, но основание его — три могучих ствола — выглядело внушительно и надёжно, дерево даже, показалось, закаменело, приобретя цвет камня, и сливалось с пустующим руслом, а вот досточки, наложенные поверху, частью прогнили, частью провалились, перильца шатались и касаться их было боязно, но, с Божьей помощью, перебрались.
Теперь можно отметить живописный вид: с другой стороны мостка речка образовывала небольшую заводь, куда стекала вода с большого отвесного камня, получался красивый водопад, который и шумел. Тропа, судя по всему, далее круто поднималась вверх к вершине водопада. Здесь мы и сделали привал.
— Ну, ты как? — спросил Алексей Иванович.
— Нормально.
— Яблоко-то тебе ещё одно не пора съесть?
— Нет.
— Ладно, береги, нам ещё, чувствуется, топать и топать. Сейчас в гору пойдём.
— Давай съедим яблоко напополам. Для поддержания духа.
— Нет-нет, тебе надо, вдруг у тебя опять сахар съедет.
Я помолчал, потом сказал:
— Да есть у меня чем его поддержать… Так что яблоко есть можно.
Алексей Иванович удивлённо посмотрел на меня.
— А ну, колись, что утаил от товарища?
— Я в Иверском лукум спёр… — покаялся я. — Горсточку.
— Ну ты и хитёр!
— В своём роде… — и тут же начал оправдываться: — Я хотел половину тебе где-нибудь в России отдать: представляешь, приедем домой, кофе заварим, а тут тебе — афонский лукум, у нас-то где достанешь?
— Эх, Сашулька… — вздохнул Алексей Иванович, судя по всему, прощая мне грех сокрытия поступков от товарища, и попросил: — Дай попробовать, что ли…
— Ну, зачем сейчас… Давай хоть до аэропорта дотерпим. Да и убрал я его в рюкзак далеко, в самую глубь… чтобы дождиком не замочило…
— А я думал, чтоб не дознался кто… Ладно, давай яблоко.
Хорошо было, конечно, у старенького мостика в афонском лесу. Благодатно, тихо, только вода шумит да яблоко похрустывает. Однако надо идти.
И откуда силы взялись! Мы, можно сказать, взлетали на гору и оказались на большой широкой дороге, змеёй блуждающей по горам. Запыхались, правда, изрядно. Не более десяти минут поднимались, но круто вверх, порой приходилось цепляться за кустики, деревца, в конце, когда лес остался позади, пришлось и вовсе выбираться на четвереньках. Но, слава Богу, вышли. Радости-то было! А Ильинский скит наградил нас изумительным видом — он стоял перед нами как на ладони, величественный, строгий и… далёкий — не верилось, что час назад мы были там.
По другую сторону дороги, на которую мы вышли, поднималась не менее отвесная гора, Ксилургу вовсе не было видно — но это нисколько не смущало, сейчас найдём метку, обозначающую продолжение тропы, и двинемся дальше. Я снял рюкзак, привалился к горе и блаженно прикрыл глаза: как хорошо на Твоей земле, Господи!
— Нет тут никакой метки, — услышал я Алексея Ивановича, он, запрещённый в курении, маялся и ходил по дороге, разглядывая гору, на которую нам предстояло взбираться.
Ах, Господи, всё хорошо на Твоей земле!
— Ну, чего разлёгся, ты ж у нас самый глазастый!
Господи, дай только понимать волю Твою.
— …я — слеп, я — нищ, я — наг… Я вот думаю, а славно, видать, монах в Ильинском за нас помолился: как хорошо дошли и ни разу не сбились.
— Пусть он сейчас помолится, чтобы мы метку нашли.
— Пусть! — согласился я и оторвался от горы.
На первый взгляд, противоположная обочина ничего приметного не представляла, а учитывая, что все эти столбики и меты надо ещё отыскать, как в какой-нибудь детской игре в разведчиков, нам предлагалась занимательная задача.
Я сделал шагов пятнадцать вдоль горы — никакого намёка на какие-либо опознавательные знаки.
— Смотри! — Алексей Иванович указал вверх, тогда как я разглядывал то, что было под ногами.
На большом дереве висела потрёпанная скуфейка.
— Ну, вот, — не совсем уверенно произнёс я, мне почему-то казалось, что мета должна быть совсем обычная и простая, лоскуток какой-нибудь или сложенный из камешков столбик, и обязательно древняя, а скуфья, судя по всему, повисла тут недавно. Тем не менее, надо признать, знак был явный. К тому же, за скуфьёй обозначалась тропка, правда, не такая, выложенная камнем, по которой мы шли, а обычная лесная, еле приметная. И ещё один плюс в пользу скуфьи: она указывала как раз направление, где должен был находиться невидимый пока для нас Ксилургу. Впрочем, это одновременно и смущало: ни одна тропа на Афоне не идёт туда, куда, тебе кажется, надо идти.
Но мы пошли и сразу стали расти сомнения, потому что тропа оказалась просто небольшим прогальчиком, заманивающим в лес, а главное — появившаяся уверенность сменилась нарастающей тревогой. Мы спустились на дорогу.
— Монах-то сказал, что вправо, как выберемся, будет мета, а мы влево пошли, — напомнил Алексей Иванович.
Я помнил об этом, но выбирались мы последние метры вообще без тропы, и между нами получилось расстояние метров в десять, дорога вправо шла под уклон и в сторону от Ксилургу, но я сделал несколько шагов и тут же увидел маленький прутик и на нём излинявшую до жёлто-розового цвета тряпочку.
— Вот она! — никаких сомнений не было. Такое чувство, что эта тряпочка тут спокон веков висела, дожди и ветры нисколько не вредили ей, а только укрепляли. Ну, полиняла малость — так ведь порученное дело исправляет — путь указует.
Кстати, о дожде и ветре. Дождь прекратился совсем, а ветер ещё был, но уже какой-то уставший, да и в горах особо не разгонишься. Я уверенно шагнул за тряпочку, и тут же обнаружились заботливо уложенные камни — снова мы на Дороге Жизни, и мы уверенно зашагали вверх. Однако, когда мы поднялись на гору, нас ждал неприятный сюрприз — каменная кладка кончилась. Это оказалось настолько неожиданно, словно мы шли-шли и вдруг упёрлись в стену.
Хотя вокруг с верхотуры открывался такой простор! Ильинский скит казался не более чем очаровательным макетом, а главное — была видна маковка храма Ксилургу, казалось, до него рукой подать.
Видать, помер монах, укладывавший дорогу. Или так устроено свыше: дальше до Ксилургу надо добираться самим, и если уж кто дойдёт, то только с Божией помощью, никакие дорогоукладчики не помогут. Мы сбросили рюкзаки, сели по обе стороны оборвавшейся тропы, и я достал последнее яблоко.
Вообще было занятно смотреть на эту обрывающуюся дорогу: вот она идёт, а вот — прекращается, словно граница какая-то. И никаких следов вокруг. Может, дошедший до конца каменной тропы просто переносится на воздусе в Ксилургу? Или в иные горние места…
— Ну и как теперь? — несколько видоизменил обычный вопрос Алексей Иванович, доев половинку яблока.
Я пожал плечами.
— Пойдём, как шли.
— Может, напрямки рванём? — и он кивнул в сторону синей маковки скита.
И надо же — как только спустились с голой макушки горы и вступили в растительный мир, обнаружилась тропинка. Еле приметная, такое ощущение, что по ней уже с десяток лет никто не хаживал, но она была! Тропинка, правда, всё больше уводила в сторону, но это нисколько не смущало. Мы запели Богородицу, теперь она звучала как песнь благодарных победителей. Мы вышли к большому провалу, в который непременно бы угодили, если б пошли своим путём — напрямки, а так получился маленький крестный ход вокруг Ксилургу. Мы шли и продолжали петь. Уже ясно видны были небольшой чисто русский храм и постройки, окружающие его. Вдруг тропа резко пошла вниз, и мы оказались на пятачке перед скитскими воротами.
4
О! Какая знакомая и до боли родная картина от крылась нам!
Мы оказались дома. Это не вызвало ни особого чувства радости, ни удивления, было ощущение, что встал с дивана и привычно сунул ноги в тапочки.
Надо было благодарить Господа и Богородицу, что довели нас до знаменитого места[111], о котором восторженно отзывались все, кого мы ни спрашивали, но, видимо, домашние тапочки мешали. И ещё недоумение оттого, что скит находится в таком, на первый взгляд, полуобморочном состоянии. Да ещё этот амбарный замок на церковных дверях.
Господи, неужели для того, чтобы место, почитающееся всеми как благодатное и духовное, должно выглядеть русским захолустьем? И не важно, кстати, какого века: нынешнего ли, прошлого…, надца-того ли — бо все времена оно одинаково.
И неужели именно поэтому (чтобы ликвидировать захолустье, а вместе с ним и благодать) Евросоюз вваливает деньги на строительство дорог, гостиниц, туалетов (дались они мне!).
Они ведь скоро и впрямь тут всё под асфальт закатают.
