Василий Сергеев - Янычары

Такая гибкость позволяет нам претендовать на то, чтобы, используя не только исламские, но и монгольские, но и римские традиции управления, создать мировую универсальную империю. А в каком городе будет ее центр – мы еще посмотрим. Может быть и в Константиние!

Смотри: булгары и угры, половцы и ногаи, туркмены и таджики – все это мы, тюрки. Земли, которые мы занимаем – от Северо-причерноморских степей до Красного моря, от Алтая до Дуная – это Туран, наша земля и наша единая родина. У всех наших народов – единое происхождение, хотя и разные исторические судьбы. Слившись в единое государство, мы будем непобедимы, мы будем определять судьбы мира. Все нити управления миром сплетутся в один узел, и его будет держать в своей руке наместник Пророка, тень Аллаха на земле, наш богохранимый султан...

Я вижу и тот путь, которым можно прийти к этому положению. Канонический шариат должен быть развит путем обогащения его принципом халкыджылык , который в дальнейшем может и должен перейти в принцип туранджылык ... и я ищу соратников, которые станут плечом к плечу со мной в этом деле... Впрочем, все это еще так неразработано...

Хайдар-баба неожиданно смутился. Абдаллаху показалось, что смущение это было искренним; хорошо знакомый с принципом такыйя, он знал, что смущение это могло быть и наигранным. Однако его грела мысль, что это его точный ответ развязал учителю язык...

–...А когда наш султан утвердится в завоеванной земле, – заторопился Хайдар-баба закончить предыдущую мысль, – те, кто должен ему сейчас, возвратят свои долги – во имя справедливости земной и небесной. А те, кого он поставит – или оставит – на завоеванных землях, будут как глина в его руках. Султану, поистине, не нужна сама война, ему не нужны сами налоги – это все лишь средства. Ему нужна власть над миром, а она может быть достигнута множеством способов: война – лишь один из них, не самый важный и не самый приятный. Это – как ты зубами развязываешь узел, который не поддается пальцам...

– Искандер зу-ль-Карнейн разрубил такой узел мечом!

– Хороший пример, клянусь Аллахом! – поднял шейх глаза на Абдаллаха. – Гордиев узел. Я и забыл о нем...

***

...Беседа уже подходила к концу, когда в комнату заглянул мутавалли медресе Али аль-Фенари. Он не подошел к дастархану, не присел для беседы, что было бы абсолютно естественно, а, почему-то смутившись, поднял ладони, выкрашенные хной, в извиняющемся жесте, и, пробормотав: «Беседуете? Ну, ну...» – сразу же вышел, ни на секунду не убирая с лица добродушную, ласковую улыбку. Но, выходя, он скользнул по лицу Абдаллаха таким жестким, прищуренным, оценивающим взглядом, что тому почему-то стало страшно.

.g».D:TEXTFOENIXJANUCH12.BMP»;3.0»;3.0»;

Дервиши, ушедшие из бейлика Османлы на Запад, делали ставку на контакты с богомилами. Так в 820 году халиф делал ставку на восставших павликиан Фомы Славянина и заключил с ними формальный союз во имя борьбы с православием. История повторялась: богомилы были наследниками секты павликиан. Павликиане же несли в своих убеждениях следы влияния «иконоборцев».

Без икон, мощей и прочих предметных носителей святыни трудно представить христианскую жизнь того времени. Изображения распятого бога носили на процессиях. Их окропляли святой водой в ходе служб. Им кадили, их целовали, на них возливали елей и вино. Их облекали в одежды. При крещении к ним обращались как к свидетелям. Иконы оживляли усопших и излечивали больных, изгоняли дьявола и ниспосылали благодать в души обращающихся к ним. На иконах клялись, и с их помощью отличали правых от виновных, ибо они заставляли отсохнуть руку преступника, а иногда и умолкнуть его сердце. Иконы кровоточили, иконы благовествовали, иконы предрекали завтрашний день...

И со всем этим предполагалось покончить – разом и навсегда! Это решение в свое время всей своей мощью поддержала империя! Лев III Исавр, женивший сына Константина на хазарке-иудейке Чичак , провозгласил почитание икон, креста и мощей идолопоклонством, а иконоборчество – государственной политикой. Его поддержал римский папа Григорий III. Став императором, Константин V, которого называли «ни христианином, ни эллином, ни иудеем, но совокупностью всяческого нечестия», в 754 году провел в Халкидоне иконоборческий собор. Православные церкви и монастыри закрывались, их имущества конфисковывались, монахов отдавали в солдаты. Центурионы и легионеры рубили образа Спаса и Богородицы мечами, жгли их на кострах близ храмов, а христиане швыряли в сияющих доспехами воинов камни. Женщины, как им и положено, плакали, собирая обрубки святынь...

Через сто лет анафеме были преданы уже иконоборцы, но эти сто лет не прошли даром. Вождь павликиан Хрисохир (Златорукий) провозгласил государством подконтрольные ему территории, а своей столицей – горную крепость Тефрика. Они терроризировали окрестные земли (верховья Тигра и Евфрата), грабили монастыри и деревни, уводили заложников, а выкуп за них сделали источником своего существования и обогащения. Невыкупленных пленных они продавали мусульманам в рабство. Павликиане принимали Евангелия, но материя для них, как и для всех манихеев, была творением сатаны, крест – символом проклятия, иконы – бессмысленными идолами, крещение и причастие – не таинствами, а лживым и опасным чародейством. Но, главное, манихейство позволяло им безразлично относиться к чужой жизни.

Павликиан разгромили в конце IX века (Тефрика пала в 872 году; впрочем, на смену «Златорукому» здесь вскоре появился «Меднорукий» вождь, намертво укрепивший меч в медном протезе на отрубленной руке), но уничтожено, вырезано, перевешано и утоплено в море было несколько десятков тысяч человек, а остальных, во имя гуманизма и из-за нехватки военной силы, Византия расселила на границе с Болгарией, откуда империи постоянно грозили русы, половцы, угры, печенеги... Пограничная служба здесь должна была стать иным способом казни – однако не стала! Переселенцы выжили!

Настоящей причиной переселения, а не казни павликиан был, разумеется, расчет на то, что разрушительный яд манихейства, лежащий на донышке их ереси, отравит страну, подготавливаемую к захвату, сделает ее неспособной к сопротивлению. Действительно, нет более совершенного оружия, чем идеологическое! Врагу нужно внушать горячую любовь к самому себе («ведь я этого достоин!») и полное презрение к чужим жизням. Но это воспитывает «сильную личность», именно то, что нужно сегодня, – говорят нам. Возможно, однако это разрушает гражданское общество, и страна, состоящая из таких «сильных личностей» столь же устойчива, как карточный домик, сложенный из бритвенных лезвий.

Незримое жало этой идеологии, воспринимаемой вовсе не как «идеология», а как истина, под великолепными драпировками женской красоты и мужской героической силы разрушает нравственность целых поколений, обессиливает их перед кошельками довольно потирающих руки новых хозяев. Почти идеальным видом этого оружия в те времена было занесенное странствующими дервишами манихейство, плодящее в новых условиях гроздья новых ересей...

То, что Византия попыталась проделать с Болгарией, было одним из первых и потому не самым удачным опытом идеологической войны. В империи словно забыли, что болгары только что – в 865 году – приняли православное вероисповедание! Имей империя опыт, она крестила бы болгар позже, после того как тонкий яд манихейского фермента помог бы разрушить и захватить страну. И тогда христианство очистило бы народ от манихейской ереси – вместе с ее носителями, разумеется! Именно так – Христос, Спаситель после Антихриста – была сформулирована эта парадигма в самих Писаниях! Но опыта пока не было, яд и противоядие были слиты в один пузырек, и чудовищная гремучая смесь, созданная балканскими славянами, которую вряд ли можно было назвать христианством, под именем «богомильство» поползла в Македонию, Сербию, Западную Болгарию и далее на запад: в Италию (патарены), Прованс (катары)... Многие смрадные костры в Европе, столетие за столетием возносившие запах горелого человеческого мяса к престолу Всевышнего для услаждения его обоняния, были издержками тех первых идеологических экспериментов...