— Удивительно красивая идея!
— Она может казаться непривычной только в Москве. Полжизни моей проходят в поездках от Сахалина до Кенигсберга. И я несколько раз в Сибири беседовал с людьми, которые строят храмы. Строят, кстати, нередко силами турецких рабочих, что самое смешно-печальное. Спрашивал: какова, по-вашему, судьба этих храмов? Ведь там повальное настроение — уезжать. Уезжать из Сибири. И даже строители отвечают: мы понимаем, что строим храмы для китайцев.
Китайцы, мне кажется, готовы к этому. Это самая атеистическая нация на земле. И коммунизм тут сказался, и традиции: даосизм и буддизм ведь трудно назвать религией. Во многом китайское сознание — религиозная целина. И когда они придут к нам, они окажутся открыты к нашей среде. Пока они в меньшинстве, пока они учат наш язык и приспобляются к нашему образу жизни — есть шанс подарить им Православие.
Именно так переходило православие от греков к другим народам — через пленников, заложников, торговцев, в общем через «временно перемещенных лиц», которые, оказавшись в Империи, знакомились с христианством, а потом передавали его на свою Родину.
В дальневосточных и сибирских епархиях уже пора создавать миссионерские центры для работы с китайцами. Мы должны создавать школу православной китаистики. Знаете, я в последнее время сталкиваюсь с удивительно большим числом православных китаистов…. Такое ощущение, что Бог Сам, помимо всяких наших «миссионерских программ», насыщает нашу Церковь верующей молодежью, изучающей китайский язык. Я же, когда встречаю юношу с верующим сердцем, умной головой и чистыми глазами, нередко уговариваю парнишку не поступать учиться в семинарию, а поступать на востоковедение. И такие случаи уже есть[158].
— А сколько будут жить эти традиции? Десять лет, сто, тысячу, вечно?..
— Православная традиция доживет до конца мировой истории. Другой вопрос — в каком качестве? Несомненно, последний, самый последний период, мы будем в капсулированном состоянии — будет крайне мало людей, придерживающихся православия всерьез. Этому ничуть не будет мешать то обстоятельство, что официальное православие и во времена антихриста может процветать. Храмы будут открыты, но вероучение, которое там будет возвещаться, будет весьма далеким от христианства. Евангелие в этом смысле очень пессимистично настроено — есть печальные слова Христа о том, что «Сын Человеческий придя найдет ли веру на Земле». Но мы не знаем, когда все это настанет, а сейчас мне очень дорога французская поговорка: «Делай то, что ты должен — и будь, что будет».
— Мне как атеисту, честно говоря, до фени ваши религиозные разборки. Мне важно другое — то, что умирание России — достаточно абстрактная проблема. Ведь на самом деле конкретные люди-то не умирают. Они продолжают жить. Нельзя даже сказать, что пути русского народа и православия расходятся. Все равно оставшиеся русские в Московии будут исповедовать православие. Просто «религиозный центр тяжести» как бы сместится в китайский восток.
— Вопрос не в этом. Русский народ претерпит ту же трансформацию, которая произошла с римлянами — они превратились в итальянцев. Или с эллинами, которые превратились в греков.
— Ну и что?
— А то, что народ становится хранителем музея своего собственного имени. Он не столько созидает новую культуру, сколько живет воспоминаниями о том, что когда-то было… Народ слагает с себя ощущение вселенской ответственности за то, что происходит. А без этого ощущения мессианства художник, писатель или ученый не может творить. Ему нужно призвание: я должен! То, что я делаю — это больше, чем нужды моей семьи…
— 70 последних лет мы тоже были миссионерами. И устали просто. Мессианство — это тяжелая болезнь.
— Без ощущения своей призванности невозможно никакое позитивное творчество.
— Ну почему же? Европа обогнала нас по научно-техничесмому творчеству. А мы со своим мессианством только и делали, что крали идеи и дурно передирали технические разработки. Я думаю, если сейчас нам выйти из храма и опросить на улице сто человек, что им дороже — великое голодное и босое мессианство или спокойная нормальная жизнь, как в Европе, ответ будет очевиден.
— Да, многие предпочтут второе. Это и означает, что русский народ деградирует.
— Тогда это правильная деградация. В нужном направлении — свой дом с бассейном и сауной, в гараже две машины. Путешествия во время отпуска на экзотические острова. Зимой — камин и глинтвейн. Плетеная мебель… Это я мечтаю…
— А одно другого не исключает. Россия времен своего расцвета была одной из богатейших держав мира. Византия была центром мировой роскоши. И Римская империя не бедствовала.
— И где они все теперь? Они лишились своего мессианства, и из империй, где роскошь была доступна только элите, превратились в маленькие развитые страны, где нормально живется среднему классу. Пусть себе китайцы в XXI веке мессианствуют, размахивая нашими идеями и задумываясь о загадочном китайском характере, который умом не понять, юанем общим не измерить. Пусть мессианствуют. А мы… К черту! Будем, немногочисленные, раскачиваться в креслах-качалках и ездить на службу на мини-вэнах с зимней шипованной резиной. Пусть все идет, как идет. Чего вы добиваетесь? Что для вас важнее, православие или народ?
— Православие. Ведь оно как раз и существует для спасения людей. Для того, чтобы эти люди были людьми, а не ходячими кусками телятины.
— Вы хотите сказать, что все неправославные — католики, протестанты, язычники — ходячие куски?..
— Отнюдь. Если он католик, буддист или язычник, у него уже есть некое стремление ввысь. Уже есть вертикаль в жизни. Конечно, могут быть какие-то оплошности в его навигационной карте, в этой религии могут оказаться слишком слабые движки, которые не смогут вывести его на нужную орбиту. Но то, что он взлетел — это уже хорошо.
— Глобальные процессы обмена информацией в мире стирают границы наций и государств. И предельно открытый мир XX1, в котором быть может даже станут невозможными уголовные преступления именно в силу его предельной прозрачности и тотального контроля, этот мир сможет существовать только в том случае, если даст максимальную свободу самовыражения при абсолютном минимуме запретов. Запретов, без которых социум просто рухнет — нельзя без разрешения взрывать дома, убивать людей, красть и так далее. Не мне вам рассказывать про несколько основных запретов… Впрочем, никто не будет эти запреты нарушать, поскольку, с одной стороны, минимальные бытовые потребности обеспечены, а с другой, каждый шаг фиксируется недреманым оком компьютеров. И если надо, тебя всегда найдут по оставшимся следам. Технически именно к этому обществу мы идем. И придем. Но именно это и есть максимальная свобода! Поскольку такой, казалось бы насквозь тоталитарный мир, может существовать и при этом быть достаточно гибким, чтобы еще и развиваться, только в том случае, если помимо нескольких фундаментальных запретов человеку в нем возможно делать ВСЕ остальное — ходить голым по улицам, прилюдно трахаться на площадях, жечь государственные флаги, высказывать любые идеи, том числе фашистские, принимать наркотики, совершать прилюдное самоубийство… Главное — непосредственно не покушаться на чужие интересы. Различить просто: пока я сам колюсь — это мое дело. А если тебя насильно пытаюсь наркотой уколоть — я преступник, непосредственно покушающийся на твою жизнь, здоровье и свободу. В мире будущего каждый отвечает за себя. Это мир свободы и ответственности, а не государственного патернализма, мир большего равнодушия человека к человеку, чем сейчас… Так что не бойтесь, никто вам не будет запрещать исповедовать ваше православие. Обывателю и государству это будет просто неинтересно.
— Обыватель и мне неинтересен. Я считаю, что православие, чем дальше, тем больше становится религией меньшинства, того меньшинства, которое обладает даром протестантства. И чтобы быть православным в XXI веке даже в России, не говоря уже о Западе, надо обладать даром свободомыслия. Число людей, которые способны всерьез относится к своим принципам, которые способны искренне верить, которые способны разрешить своим убеждениям влиять на свою жизнь… их число не зависит от политического климата, эпохи и религиозной обстановки в стране. Это число достаточно стабильно и примерно равно 10–15 % населения страны.
— Вы сами не представляете, что вы сейчас сказали! В обществе, вне зависимости от политических и экономических факторов, вне зависимости от общественного строя всегда рождается 4–5 % гомосексуалистов, менее одного процента дебилов и олигофренов, какой-то постоянный процент людей с больными почками и… 10 процентов православных. Получается, что православность — это биологическая обусловленность. Физиологическое строение организма. Может быть это поддается лечению?
