— Это они за едой.
— Вот и нам бы так за Христом, за Хлебом[157] нашим насущным бежать, а мы всё туда-сюда… — ответил батюшка.
Не знаю, за кем было интереснее наблюдать: за кошачьим стадом или за монахами, которые по-детски забавлялись, заигрывая с котами, и нет-нет виновато улыбались в нашу сторону: мол, что тут поделаешь, такие вот они смешные, эти коты, что и монахам, глядя на них, улыбнуться не грех.
Монахи и коты скрылись в глубине сада, и снова повисла пауза. Общее состояние выразил Алексей Иванович:
— Ехать — так ехать, — говорила мышка, когда котик тащил её из норы. А нас и не тащит никто.
Вернулся молодой человек, подходивший к водителю газельки, в которую загрузились иностранцы. Видимо, он владел местным наречием и сообщил:
— Одна машина поедет через час в Карею. А другая — через полчаса в Хиландар и вернётся.
— Может, нам в Хиландар поехать? — предложил отец Борис. С его-то живостью томительное ожидание было особенно мучительно.
— А что — хорошая идея, — как можно равнодушнее поддержал я, предчувствую, что это ещё одна милость, дарованная в честь праздничного дня: мы должны прощаться с Афоном без посторонних. И хоть отец Борис с Серёгой нам уже роднее некуда, я, стараясь не выказывать радости, спросил: — У вас же одна ночь осталась? — Сибиряки закивали головами. — Где, Серёж, у тебя карта? Вы в Пантелеймон хотели? — Те снова закивали. — А кто знает, как вы будете туда добираться из Карей? Это ведь через перевал надо идти. А так ещё и к болгарам можете попасть в Зограф[158], тоже — славяне. У них и пристань своя есть. Утром на паром — и в Уранополис.
Я говорил с ленцой и уверенно, как бывалый афоноходец.
Отец Борис всё-таки засомневался:
— Может, всё же в Пантелеймон через Карею?
— Ну, можно, конечно, только придётся через хребет переходить. Вчера вот переходили…
Напоминание о вчерашнем переходе болезненно отозвалось в теле отца Бориса, и тот просительно посмотрел на Серёгу.
— Может, и правда, в Хиландар?
Тот пожал плечами.
Дальнейших рассуждений отца Бориса о плюсах и минусах возникших вариантов я бы не вынес.
— Ну, вы думайте пока, а мы пойдём кофе попьём, — я поднялся.
Алексей Иванович посмотрел на меня, как на больного: что я называю кофе? Но, бросив взгляд на призадумавшегося отца Бориса, кивнул.
— Пошли. — А когда мы немного отошли, поинтересовался: — А без нас они не уедут?
Я пожал плечами, что должно было значить: скорее «нет», чем «да».
— А вещи?
Тут я пожал увереннее и даже махнул рукой.
Зал с кофейным автоматом мы нашли быстро. На этот раз там шла стройка. Не кипела, а именно шла: работники в строительных спецовках похаживали по зале, передвигали лестницы и сколоченные подставки — и всё это неспешно, уверенно, словно на ремонт отведена вечность. У автомата стоял невысокий грек в синем рабочем комбинезоне и набирал кофе. Рядом на столе уже стояло четыре стакана и к ним присовокуплялись ещё и ещё. Маленький грек, опершись на автомат, ждал, пока тот утробным металлическим вздохом, в котором слышалось что-то загнанное лошадиное, даст знать, что готов к продолжению работы, и жал, долго и с чувством, на одну из кнопок. Автомат с минуту думал, потом из него брезгливой струйкой истекала жидкость. Грек переставлял стаканчик на стол и снова опирался, в ожидании, на автомат.
Больше всего раздражала ленивая струйка из автомата. Я уже пожалел, что пошёл сюда. Алексей Иванович тоже заметно нервничал и поглядывал на часы. Я хотел предложить уйти, но неожиданно задержался вопросом: а как грек понесёт такое количество стаканчиков?
Подошёл здоровый мужик, похожий на великана из гуцульских сказок, в настолько заляпанной спецовке, что первоначальный цвет не определялся, и стал вяло переругиваться с греком, видимо, тоже хотелось кофейку, а грек упорно отказывался пропустить великана.
Великану наконец надоело общаться с греком, и он заметил нас.
— А вы чего тут?
Вообще-то мы привыкли уже, что русских в нас опознают сразу, и то, что чуть ли не каждый встречный изъясняется на родном и могучем — тоже не удивляло, но всё равно немного растерялись.
— Кофейку хотелось на дорожку. Там автобус скоро… — залепетали мы.
Наше лепетанье придало великану недостающей мотивации. Он решительно приступил к греку, тот было что-то пытался отвечать и отмахиваться, но отмахнись от нашего-то — это вообще самое опасное для человечества — мы народ мирный, пока нас не трогают. Глаза великана сузились, усы растопырились. Грек почуял, что переборщил, и, ворча под нос, фантастическим движением сгрёб в охапку более десятка пластмассовых стаканчиков с горячим кофе и понёс куда-то по коридору. Цирк на Цветном отдыхает.
Великан сделал широкий жест победителя:
— Наливайте.
Нам уже и кофе-то не хотелось, и бежать надо было на газельку, но мы же не могли отказаться от плодов маленькой победной битвы.
Самое смешное, что великан и в самом деле оказался молдаванином.
Как был прав батюшка на остановке! Надо было сидеть, не дёргаться и наслаждаться моментом. Сами суету создаём. Или это уже мир раскрывает свои объятия и мы бросаемся в них, как в объятия старого знакомца, которого ещё бы сто лет не видеть, но вот встретились…
На остановке было всё по-прежнему мирно и спокойно, и это немного восстановило прежнее чувство умиротворённости. Подошли к нашим, сидевшим подле вещей.
— Ну как, попили кофейку?
Алексей Иванович махнул рукой.
— А вы тут как, не было машины?
— Мы решили всё-таки — в Хиландар, вон и батюшка со своими туда едет.
— Правильно, вместе вам сподручнее будет, — и мы присели рядом.
Хорошо. День разогревался. Ярко-синее море ближе к берегу становилось изумрудным и по-кошачьи тёрлось о гальку, в зелёных горах нет-нет да и виднелся беленький домик — отшельническая калива. Живут там двое-трое, а то и один. Сейчас, наверное, отдыхают. Храни их, Господи, — эти малые каливы мир держат.
А вот и водители. Всё сразу задвигалось вокруг газелек, а море всё так же тёрлось о гальку, и каливы смотрели на нас белыми глазами.
Мы обнялись с братьями и попросили друг у друга прощения. То всё не знали, как отделаться, а теперь грустно расставаться. Я ведь наверное знаю, что больше не встречу их, но они навсегда в моём сердце, и я всегда буду с теплотой вспоминать двух братьев-сибиряков и молиться за них. И за Саньков, конечно, тоже. Даровал Господь товарищей. Ах, если бы весь мир так перезнакомить, чтобы люди помнили друг друга и друг о друге молились! Хотя бы за тех, с кем подарил встречу прошедший день. Отчего нет?
Скоро поехали и мы. Вот проехали развилку, где мы вышли на главную дорогу, которая тянулась петлёй в гору. Газелька натуженно тянулась вверх, а мы всё вглядывались, надеясь увидеть указатель на Ксилургу.
— Вот он, — сказал Алексей Иванович. И в самом деле, мелькнула стрелочка, на которой я успел заметить «Кси…». — Здесь мы должны были выйти.
— Но не вышли.
— И слава Богу.
— Иначе не было бы ни ватопедской гостинички, ни Литургии и поясков тоже не было.
— Всё промыслительно, — подвёл черту Алексей Иванович и как припечатал: — Всё.
Газелька, обогнув гору, стала спускаться.
— Вон там должен быть Ксилургу.
Мы снова вглядывались, и иногда казалось, что мы видим голубенькие скитские купола, но сейчас мне думается, что мы больше хотели увидеть, чем видели на самом деле. Но мы видели — пусть иным зрением, но видели и отца Николая, и отца Мартиниана, и Володю. Я даже бетономешалку видел. Да я и сейчас вижу их.
Горы расступились, и слева показалось море. Там, внизу, была дорога, по которой мы шли из Иверона. А вон и Карея. Мы проехали Андреевский скит. Как всё-таки грустно уезжать! Почему нельзя — раз и сразу дома. Или хотя бы в Уранополисе.
Нельзя. Потому что тогда это всё воспринималось бы как сон, как сказка. Но это было. Мы были на Афоне! И Афон провожает нас, отзываясь тёплой грустью в сердце.
Вот и тишайшая площадь в Карее. Мы выгрузились. Алексей Иванович остался в теньке большого ветвистого дерева, а я побежал за настоящим вином, которое приметил несколько дней назад. Подарок для батюшек в России. Пусть так вещественно Афон будет присутствовать на наших Литургиях.
3
Ппробежался по лавкам, кое-какая мелочь оставалась, и дотрачивать надо было всё. В прошлый раз Алексей Иванович приметил красивые кресты на подставке, долго крутил их в руках, показывал мне, но купить не решился, и мне захотелось сделать ему подарок. Но, вроде, и немного лавок, но что-то я пропустил и именно тех крестов не нашёл. Может, раскупили, подумал я, и вернулся к Алексею Ивановичу. Вид у него был взволнованный.
— Смотри, — шёпотом сказал он.
— Погоди, — я укладывал в рюкзак бутылки.
