Сама она из Москвы. Тяжело заболела. Родня отказалась от неё, более того, открыто ждали, когда она умрёт, чтобы забрать квартиру. Она продала квартиру в Москве, половину денег отдала детям, а себе купила домик в Подмосковье. Но и там покойно жить родственники ей не давали. Она рассказала всё священнику, и тот неожиданно сказал: «А ты продай здесь всё и езжай куда-нибудь поближе к Афону»[162]. Сначала совет казался безумием. Но и жить, зная, что близкие люди только и ждут твоей смерти, было невыносимо. Она продала дом и приехала в Уранополис. Здесь купила небольшой домишко, остатки денег положила в банк да ещё каким-то образом получает пенсию. Так она живёт пять лет и счастлива. Летом выходит на берег моря, ставит зонтик от солнца и любуется Афоном, говорит, что в ясные дни его хорошо видно. Нам она сказала: «Вы счастливее меня, нам, женщинам, туда нельзя».
Господи, мы сами не знаем, не ценим Твоих даров. Ведь теперь у нас есть то, чего нет у многих — Афон, каким Ты открыл его нам.
На следующий день мы выехали в Салоники. Хозяйка гостиницы подарила нам так понравившиеся чашки, но всё равно настроение было нерадостное. Появилось раздражение.
В аэропорту мы снова встретились с отцом Борисом и Серёгой. Те рассказали, как с утра совершили экскурсию по Салоникам, особенно их впечатлил храм Дмитрия Солунского с подземными катакомбами[163].
Рейс задерживался. Мы бесцельно шатались по вокзалу. Сошлись с ещё несколькими такими же поклонниками, которые легко узнавались среди цветастой толпы — у всех было отстранённо-грустное выражение. Один молодой человек, оказывается, поднимался на вершину Горы и провёл там ночь в обществе грека и поляка.
Наконец открыли приёмник, но как только запустили половину, а мы, ведомые неугомонным отцом Борисом, оказались среди первых, снова объявили, что рейс откладывается, и обратно попавших в каменный мешок не выпускали. Недалеко от нас сидели бойкие тётки, одна из них испросилась у стражников на волю и принесла бутылку водки. Народ оживился. К стражнику потянулись делегации. Отец Борис подмигнул: нам, мол, ходить не надо, он купил бутылку раки, точно такую же нам подносили на Афоне.
Водка оказалась настолько гадкой, что мне натурально стало плохо, показалось, что повторяется приступ, после которого я попал в больницу. «Не хватало свалиться, народ сбежится, как противно всё…». Был бы на Афоне — молиться начал, а тут отчего-то не мог.
«Главное — не отчаиваться, главное — не отчаиваться», — повторял я. А братия выпила по второй, и Алексей Иванович стал рассказывать о пророчестве отца Николая, что-де не все самолёты долетают.
Я отошёл к большому окну, за которым садились и взлетали самолёты, и уткнулся лбом в холодное стекло.
Позвонил домой. Ждут. Любят. Этого не говорили, я чувствовал. Чего я, собственно, раскис? Мне есть для кого жить.
Но боли в животе не проходили. Более того, как только после звонка домой стала отходить душевная тягота, они усилились. Я хотел домой. Туда, где любят и ждут.
Мне казалось: всем вокруг хорошо и только я нахожусь на тонком пределе.
Я сел в дальнем углу зала, сложил руки и нечаянно почувствовал на запястье чётки. Я снял и стал молиться. Я понимал, что молитвенник из меня никакой, что слова произношу механически, только чтобы отгородиться от окружающего, но мне стало легче. По крайней мере, боли притихли. А скоро и самолёт наш прилетел.
Первый раз я видел, чтобы в самолёт грузились так быстро, как в автобус на конечной остановке. Никто ничего не проверял, в салоне не успели толком рассесться, как уже взлетели. Ну и слава Богу.
В «Домодедово» в очередной раз попрощались с отцом Борисом и Серёгой и чуть было не поругались с Алексеем Ивановичем. Причём ни говоря друг другу ни слова.
Сгладил всё верный товарищ, который в метельную ночь вышел встречать нас на улицу. Ему мы, кстати, и везли икону из Пантелеймона.
На следующий день мы тепло и даже трогательно расставались с Алексеем Ивановичем на Комсомольской площади. Просили прощения. Хотя как можно просить прощения у самого себя. А мы чувствовали себя единым целым. И опять ощущение, доступное, как мне кажется, только в христианском миропонимании: мы были одним целым — мы глядели на мир и понимали его одинаково, и в то же время каждый оставался самостоятельной личностью со своими особенностями, привычками, характерами.
Он пошёл на Ярославский, я — на Казанский.
Ночью в поезде я не мог уснуть. Монахи на Афоне вставали на молитву, а я думал: зачем я ездил на Афон? Зачем Господь привёл меня туда? И Афон стал частью меня — зачем? И как я смогу распорядиться этим даром?
Рукопись принесла немолодая сухонькая женщина.
Таких можно встретить в храмах, они следят за подсвечниками, протирают иконы, раздают просфоры. Я даже подумал: почему ангелов изображают юношами с греческими кудряшками — вот же они.
Было начало лета. Хотелось на дачу. Или вообще куда-нибудь. И тут ангел с объёмной рукописью.
— А почему вы решили принести её нам?
— А куда ещё? — удивилась женщина.
Ну, да… Я взял папку, раскрыл её и прочитал: «Паракало».
— Странное название. Вы что, хотите удивить, показать свою образованность?
Женщина молчала.
— Так о чём… м-м… сие… повествование?
— Вы прочтёте и всё узнаете…
В общем, грамотно отвечает: хорошую литературу пересказать нельзя.
— Это ведь, — я похлопал по увесистой папке, — долго читать придётся. С месяц, не меньше…
Женщина кивнула и, как показалось, вздохнула с облегчением. И так же, как и появилась, тихо исчезла.
По мере истечения установленного срока чувство должника всё более тяготило меня, но объём папки страшил ещё больше, и я всё тянул, наконец, чуть не в последний день открыл папку.
И рукопись увлекла. Теперь уже я с нетерпением ждал, когда придёт сухонькая женщина. У меня накопилось много вопросов, и первый: кто автор книги?
Но женщина в оговоренные сроки не появилась, не появилась она и через два месяца, и через три, а в сентябре я понял, что она не придёт вовсе.
Одно время я взялся сам вычислить автора, но когда уже почувствовал близость разгадки, что-то остановило: ведь были причины у автора не подписываться и не появляться в редакции? Так зачем я пытаюсь узнать то, что знать необязательно? Действительно, так ли уж важно, кто написал книгу? Если автору будет угодно объявить себя после публикации — пожалуйста.
Но вот с публикацией возникли сомнения. Мне хотелось напечатать рукопись, но казалось, что такой вольный и даже ироничный тон повествования неуместен для рассказа о Церкви, тем более — о её святынях.
Но и просто так оставаться под спудом эта рукопись не могла. И тогда пришло решение совершить путешествие точно по тому маршруту, который описывается в книге.
После того как вернулся, понял, что опубликую рукопись хотя бы потому, что благодаря ей совершил это паломничество.
Может быть, эта книга откроет путь на Святую Гору кому-то так же, как и мне.
Особо благодарю настоятеля скита Ксилургу иеромонаха Николая (Генералова), благословившего публикацию, монаха Агафодора, протоиерея Алексия Агеева и протоиерея Сергея Гусельникова, много потрудившихся над исправлением неточных мест.
Также благодарю писателей Алексея Смоленцева, Дмитрия Агалакова, Сергея Жигалова, Александра Игнашова, оказавших неоценимую помощь в работе над рукописью.
Со своей стороны я как редактор постарался минимально вторгаться в текст рукописи, а все комментарии, примечания, уточнения вынес в конец книги, дабы они не отвлекали читателя от повествования.
Редактор
Παρακαλω(греч.) — пожалуйста.
M. Скабалланович раскрывает ещё одно значение слова Παρακαλω: «Употребление на вечерне и утрени молитвы с таким содержанием, как великая ектения, основывается на известном увещании, выраженном притом с особою силою (Παρακαλω — «молю», заклинаю). (Скабалланович M. Толковый Типикон. — M.: Сретенский монастырь. 2004. - 530 с.)..
Молитва с раскольниками и еретиками ведёт к отлучению от Церкви: 10, 65 Апостольские правила.
Поклонение духу учителя, зла. Языческо-оккультное учение о раскрытии «внутренних возможностей» приводит к общению с демонами, одержимости…
Православная Церковь предупреждает, что оккультизм с учением Христа Спасителя ничего общего не имеет и что сочинения вышеперечисленных и прочих оккультных авторов — это волчья яма, уготованная дьяволом для неопытных и в своей гордыне самонадеянных. Христианин через оккультизм, вступая в углублённое общение с демонами, отпадает от Бога и губит свою душу.
