Уделяя людям — сам обретает.
Содействуя людям — Свое ширит.
Дао Небес
благодеяние, но — без вреда.
Дао постигшего
деяние, но — без соперничества.
Придерживаясь той точки зрения, что "перевод — сам по себе толкование" и содеянный им — ни в коей мере не исключение, переводчик почел бы за благо воздерживаться от "толкования на толкование", и, ограничившись и так, вероятно, несколько громоздкими, хотя, возможно, все же необходимыми кому-то из пытливых читателей подстрочными примечаниями здесь хотел бы здесь предложить Вашему вниманию просто некоторые мысли, пришедшие ему в голову в процессе работы над переводом, которые, как он полагает, были бы любопытны ему самому, окажись он сам в роли читателя, и предварив это все краткой информацией об авторе "Даодэцзина", Преподобном, как сказали бы в православии, Перводаосе Лао-Цзы.
1. Об авторе "Даодэцзина"
Лао-цзы — человек-книга, ибо сочетание этих двух иероглифов, буквально значащее "Старец-Младенец", "Старец-Учитель", — не имя, а скорее, выражаясь современно, авторский псевдоним, или, что более точно, — имя почетное, но при этом — еще и второе (первое?) название самого текста, с одним из русскоязычных вариантов которого Вы могли ознакомиться чуть выше. Собственное же имя Лао-цзы — Ли Эр, а варианты имен-прозвищ, встречающихся в разных источниках — Лао Дань, Ли Бо-янь (Боян) или просто Лао, но с добавкой уважительного эпитета, например: цзюнь Лао, т. е. почтенный, и т. п.
Он, вероятно, был одним из первых древнекитайских Мастеров Учителей, заложивших традицию Ано-(Поли-)нимно-Не-бытийного образа жизни в миру Бытийном, для чего прибегавших к многократной смене имен и периодически исчезавших, уходя в аскезу и созерцание, из поля зрения современников вплоть до анонимности последнего Ухода в Изначальное Небытие или, как это сказано о самом Лао-Цзы, — "ухода на Запад".
В гл. 63 "Исторических записей" отца китайской историографии Сыма Цяня (II в. до н. э.) среди прочего упоминается, что некоторое время в миру Лао-цзы служил историографом архивариусом (т. е. летописцем и хранителем архива) при дворе династии Чжоу. При этом самый ранний из известных на сегодня списков "Даодэцзина" датируется II в. до н. э., тогда как Сыма Цянь указывает и единственную более-менее[48] (большинство исследователей полагают, что менее) достоверную дату, касающуюся жизни Лао-цзы, год рождения — 604 г. до н. э.
Заканчивая на этом по необходимости краткую фактографическую часть послесловия, переводчик переходит к изложению собственных, на свой страх и риск, домыслов и соображений, так или иначе базирующихся на приведенном выше переводе-толковании.
Итак, вопрос первый, распадающийся на три, собственно, подвопроса:
а) Почему Учитель Лао, исповедовавший "Учение Бессловесное о прибыльности Не-влияния", прибегнул к словесному, (т. е. влияющему) способу "передачи Знания" или распространения Учения?
b) Что побудило его, согласно преданию, покидая пределы царства Цинь (т. е. тогдашнего Китая), перед своим окончательным "уходом на Запад" оставить, записав или продиковав, по просьбе начальника пограничной заставы Ханьгугуань (или самостоятельно?) текст названный "Даодэцзином"?
c) Кому (или — чему), наконец, мы должны быть обязаны тем, что Первоучитель однажды все же отступил от одного из важнейших принципов своего Учения, благодаря чему мы сейчас и имеем "Канон Дао и Дэ"?
Ответ, вытекающий из перевода и подтверждаемый всей историей Учений древнего Китая, прост и очевиден: Конфуцию — как личности и конфуцианству — как явлению.
Судя по всему, Лао Дань покидал современный ему Китай в период все более широкого и мощного распространения конфуцианства (по сведениям из разных источников он, к слову, был старшим современником Конфуция, обращавшегося, к тому же, минимум — однажды к нему за советом), убедившись в невозможности противостоять, соперничая, индивидуальным личным примером "ускорению" в государстве популярного среди "власть имеющих", но во многом полярного противоположного ему по своим принципам и методам Учения Великого Кун Фу-Цзы, проповедовавшего мирской (читай — земной) Путь (Дао) "выправления" человека и государства. Так, вероятно и возник этот текст, в котором Великий Лао изложил свои рекомендации "имеющим подчиненных" по достижению, в частности, Порядка-Правильности в государстве и Гармонии в Человеке и Поднебесной в целом. А посему — будем же благодарны Конфуцию и его ученикам (и в частности, вероятно, любимейшему из всех: Цзэн-цзы, кому приписывается авторство неоднократно косвенно упоминаемого в "Каноне" текста "Великое Учение") хотя бы за это, но не забывая и того, что именно благодаря им Дао-Инь-Учение Лао-цзы обрело на Земле свое неотъемлемое гармоническое дополнение в виде Дао-Ян-Учения Кунцзы, хотя, как это часто происходило и происходит не только в истории Китая, и в тот раз Великая Гармония оказалась недостигнутой ни на уровне Поднебесной, ни в пределах одного "отдельно взятого государства".
Вопрос второй, по видимости — более простой, но тем не менее все же упорно "расслаивающийся" в трактовке переводчика:
Почему Лао-цзы ушел именно "На Запад"? Или, иначе говоря:
Куда именно и с какой целью (по-человечески предположив все же ее наличие) ушел Великий Перводаос, провозгласивший буквально перед самым этим уходом: "Чем дальше выходишь "читай — в мир, из Себя" — тем меньше ведаешь"?
Дополнительный, неразрывно связанный с этим вопрос: откуда взяться в тексте даоса Лао-цзы терминам, толкуемым в Большом китайско-русском словаре как "буддистские", но по сути своей — ведическим (т. е. несравнимо более древним, чем учение Бодхидхармы)[49]? легко снимается, если вспомнить, доверившись и на этот раз Сыма Цяню, о службе Лао Даня в одном из богатейших хранилищ Знания древнего Китая, где вполне могли быть представлены в том или ином виде (в оригинале либо в переводах, целиком или фрагментарно) те или иные тексты Веданты, не исключая при этом и возможности общения мудрого архивариуса с пришлыми "с Запада" бродячими Учителями. Да и, забегая чуть вперед, спросим себя еще об одном:
Пожилой, судя по всему, но, вероятно, все еще полный внутренних сил Старец-Младенец уходил, "эмигрируя", в Гималаи (т. е. в те области Поднебесной, где на китайском практически не говорят и не пишут) либо вовсе "без языка", либо — зная уже санскрит (или так называемый "ведический"), принятый там.
При этом, разумеется, вовсе не стоит исключать во-первых, наличие у Великого Лао способности к так называемым вне-языковым/вне-чувственным способам общения, а во-вторых (что куда вероятнее) — и того, что автор "Даодэцзина" мог и сам, независимо от Веданты, прийти к сходной с ведической концепции Мироздания.
Но как бы то ни было, а приняв два исходных факта рассуждения просто за данность, мы опять, как и в предыдущем случае, получаем краткий и точный в своей определенности ответ: уходя на Запад, Учитель Лао уходил, говоря современно, в Индию, на родину Арьянов и Брахманов, Риши и Гуру, к пра-родине большинства широко распространенных ныне не только на Дальнем Востоке Духовных Учений… Зачем? Прикоснуться ли к Истокам, обрести ли Учителя, отыскать ли то самое "малое государство", которому посвящена предпоследняя главка-строфа[50] его е д и н с т в е н н о г о (и опять вопрос: из дошедших до нас? Не будем забывать: мы доверились информации о что, в миру Лао Лао Дань был еще и историографом…) труда — Бог весть…
Но, опять же, как бы там ни было, а сами эти вопросы, если всё же допустить их правомерность и корректность, представляются переводчику вполне естественными и ни в коей мере друг друга не исключающими, на чем здесь и остановимся.
В процессе работы над переводом, как это обычно и бывает, переводчик встречал у других и изобретал сам различнейшие варианты перевода тринома "Даодэцзин": от традиционно-нейтрального ("Книга о Дао и Дэ") до собственного — наивно-неуклюжего ("Книга о Пути и Шаге), сознавая при этом, что ни одно из них нисколько не отражает содержания самого текста. При этом существует древняя отечественная традиция: оставлять названия сакральных книг, как правило, вовсе без перевода, просто транскрибируя их кириллицей: "Авеста", "Упанишады", "Махабхарата", "Талмуд", "Библия", "Коран"…). Но "Даодэцзин", как представляется переводчику, книга в этом смысле особая, ибо, в отличие от прочих, ее название имеет по меньшей мере два абсолютно беспрецендентных "титульных" эквивалента в других языках: индо-английский ("The Absolut and Manifestation") и старо славянский ("Слово о Законе и Благодати"). И если первый, служащий заглавием одной из многочисленных работ великого индуиста Свами Вивекананды (1863 — 1902), по причинам чисто языковым и хронологическим останется здесь лишь упомянутым, то на втором, являющемся "ключом" к ораторскому, как подчеркивают исследователи[51], труду православного митрополита Киевского Илариона (XI в.), — не вдаваясь в глубокий сопоставительно-текстологический анализ, способный, в принципе, послужить темой особого научного исследования, — остановимся несколько подробнее.
