Дальше начинаются проблемы, которые на основании имеющихся данных разрешить не удается. Во-первых, ни Ездра, ни Неемия, говоря от первого лица, не упоминают друг о друге. Во-вторых, если принять библейскую версию о том, что Ездра прибыл в Иерусалим первым с большим числом репатриантов и что его миссия имела оглушительный успех, то непонятно, почему город был в таком запустении немного спустя, когда до него добрался посланный персидским владыкой Неемия? Многие ученые склонны считать, что библейская хронология неверна и что Ездра оказался в Палестине через несколько десятилетий после Неемии (так логичнее: сначала Иерусалим восстанавливают и обустраивают, а потом в него возвращается «закон Моисеев»){163}. Однако непонятно еще, в-третьих, каким образом Ездре, не упомянутому ни в списке первосвященников, ни в хронологической сводке каких бы то ни было облеченных властью лиц, удалось столь блистательно вернуть заблудших иерусалимцев к вере отцов и навязать им ряд жестких установлений, против которых они явно протестовали?[534] Поэтому существует еще одна точка зрения: никакого Ездры не было, а великого реформатора изобрела поздняя традиция, которую связывают либо с автором ревизионистской истории Иудеи (Книг Паралипоменон), либо с ее окончательным редактором.
Однако все это — лишь верхушка айсберга, привлекающего внимание компетентнейших ученых в течение многих десятилетий. Разнообразные манипуляции с текстом поздних библейских хроник, описаний каких-то удачных реформ в восстановленном городе (вслед за которыми иудейская история, по крайней мере ее библейское изложение, просто заканчивается на полуслове), призваны прикрыть (сознательно или подсознательно — вопрос отдельный) очевидный факт: реставрация иерусалимской храмовой общины полностью провалилась. По крайней мере, в том смысле, в каком ее замышляли адепты реформированного яхвизма.
Из очень многих текстов видно, что отнюдь не в качестве провинциального городка могучей империи, центра изолированной, замкнутой только на себя общины представлялся Иерусалим поздневавилонским изгнанникам. А что они в итоге получили? Именно провинциальную общину, небольшую и малозначительную, которую даже не заметил Геродот, а спустя полтора века обошла по касательной армия Александра Македонского. Надежды на восстановление иудейской независимости связывались со старой династией, и в этом направлении даже были достигнуты определенные успехи. Но царственные наследники Давидидов исчезают из истории Иудеи спустя несколько лет после возвращения на родину. Возможно, к этому привела поддержка кого-то из неудачливых претендентов на трон (не вавилонских ли?) или простое соучастие в восстаниях, разразившихся в империи после смерти сына Кира, Камбиза, и захвата престола будущим Дарием I Великим (522 г. до н.э.). Окончательно подавить последние очаги сопротивления Дарию удалось только спустя несколько лет. Не исключено, что двигаясь на Египет в 518–517 гг., он навел порядок и в Палестине.
Все это не значит, что в Иерусалиме не была восстановлена храмовая община — это, конечно, произошло. Но она не стала центром еврейской жизни персидского, а потом и раннеэллинистического периода. Им оставался Вавилон! Ведь еврейская община дожила в Месопотамии до XX в., существовала там без перерывов и в определенный момент сыграла важнейшую роль в собственно еврейской истории. Эти события, кстати, традиция сохранила очень хорошо.
Так, в I в. до н.э. из Вавилона в Палестину прибыл один из основоположников фарисейского иудаизма (предшественника собственно нормативного иудаизма) знаменитый Гиллель, о деятельности которого мы можем судить лишь отрывочно и по очень поздним еврейским легендам (из-за гибели большинства документов, касающихся еврейской жизни в Палестине, во время Иудейских войн HI вв.). Позже, уже в III–V вв., в Вавилоне было составлено краеугольное для еврейской мысли сочинение — Вавилонский Талмуд — и созданы многие другие основополагающие работы нормативного иудаизма. Традиция интеллектуального движения с востока на запад прекрасно отражена в поздних текстах. Например, известно талмудическое изречение о том, что «когда Тора была забыта в Израиле, то из Вавилона пришел Эзра и установил ее, и когда она была снова забыта, то пришел Гиллель Вавилонянин и восстановил ее». Поэтому Ф. М. Кросс заключает, что иудейская вавилонская община на протяжении многих столетий играла ведущую роль в развитии палестинского иудаизма и ставит в один ряд иудейскую реставрацию во времена Древней Персии, реформу Гиллеля и развитие талмудизма{164}.[535]
Полагают, что именно приток месопотамской эмиграции обеспечил окончательную победу священнической партии в борьбе за власть в новой общине. Но что это была за «победа»? По ходу длинной персидской эпохи (и еще полтора столетия спустя ее окончания) с жизнью восстановленной общины не связано ни одно глубокое произведение еврейской мысли. О ней нет никаких свидетельств, за исключением несколько пропагандистских, заметно перекореженных, но при этом весьма сухих и с художественной и философской точки зрения малоинтересных Книг Ездры и Неемии. Нет созданных при ней новых летописей, за исключением Книги Паралипоменон, переписывающей ранние хроники, да так, что история древнего Израиля получает в них однозначно негативную оценку[536].
При этом ни в коем случае нельзя сказать, что в это время не создавалось новых выдающихся произведений древнееврейской литературы. Одна Книга Иова чего стоит! Несколько позже, скорее всего в раннеэллинистическое время (III в. до н.э.), была написана удивительная Книга Экклесиаста. Оба эти труда в философском смысле очень далеки от традиционного яхвизма — как девтерономического, так и пророческого. Невероятно, чтобы эти книги могли родиться в ортодоксальной, жестко отгороженной от внешнего мира общине, которую якобы создал Ездра[537]. Есть и другие замечательные библейские произведения; некоторые из них в христианской традиции называются учительными, созданные тогда же или чуть позже (вплоть до II–I вв. до н.э.), но и в них нет формальных следов мощного и правоверного государственно-религиозного образования, каким замышлялась восстановленная иерусалимская община[538]. Не случайно, что до нас дошли отзвуки споров о правомерности включения некоторых из этих трудов в еврейский канон, а многие в него так и не попали, сохранившись лишь в греческом переводе, при том что явно восходили к еврейской традиции — философской (Книга Премудрости Соломона, Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова), историко-философской (Книга Юдифь, Книга Пророка Варуха) или исторической (Книги Маккавейские).
Поэтому правомерен вопрос: насколько в V–III вв. до н.э. иерусалимская община была изолирована от средиземноморского иудейского мира в целом? Насколько она тогда отражала весь его громадный ареал? Не выстраиваем ли мы идеализированную, искусственную картину, основанную на текстах, пытавшихся такую картину нарисовать? Не придаем ли слишком много значения духовной, по сравнению с общей картиной еврейской культуры того периода, провинции, потому что знаем, как дальше развивались события? Не пытаемся ли приподнять историческую планку настоящего той эпохи, дабы сравнять ее с выдающимся прошлым и великим будущим иудейской традиции? Тем, что было, и тем, что ей предстояло?
Утопический проект восстановления независимой Иудеи, о чем, без сомнения, мечтали изгнанники конца VI в. до н.э., завершился неудачей. В политическом, конечно, смысле, потому что культура древнееврейская вернулась на земли Палестины со всеми ее великими текстами, старыми и новыми, выверенными, отредактированными и теперь уже взаимосвязанными. Оттого великие писатели и продолжали там появляться, поскольку в цивилизационном смысле им было от чего оттолкнуться. Но все эти талантливые люди жили и творили помимо иерусалимской общины, действительно ставшей жесткой и закрытой, даже если иногда посещали ее для служб и жертвоприношений. Иерусалим как религиозный центр не был городом-лидером новой иудейской культуры, точнее, он им пока не стал. И ничто не свидетельствует об этом яснее, чем священные тексты того времени и, повторимся еще раз, отсутствие в них какой бы то ни было отчетливой связи с восстановленной общиной.
Великие иудейские авторы этой эпохи восходили к оставшемуся в пределах Палестины простонародью, «людям земли» ('am hā 'ārets)[539], которые избегли вавилонской депортации и начали постепенно создавать свою, немного отдельную от храмовой традиции культуру. Появление эмигрантов-идеалистов, вооруженных священными книгами, упало на самую благодатную почву. Поэтому палестинские иудеи более чем кто-либо оказались готовы к потрясениям, спустя некоторое время обрушившимся на весь средиземноморский и ближневосточный мир. Так что не стоит считать малоинтересное, с геополитической точки зрения, существование Иерусалима V–III вв. до н.э. неудачей. Пусть не случайно история сохранила имена предстоятелей тогдашней общины лишь в сухих и неполных списках. Но все-таки великие тексты на древнееврейском языке создавались в это время в Палестине, а не в Вавилоне!
