То, что Книга Даниила содержит многочисленные и очень конкретные аллюзии на эти события, очевидно давно. Поэтому считается, что она начала принимать известный нам вид вскоре после того, как царь Антиох приказал, чтобы евреи «приносили в жертву свиные мяса и скотов нечистых, и оставляли сыновей своих необрезанными»{177}. Наступило страшное время. «Нельзя было ни хранить субботы, ни соблюдать отеческих праздников, ни даже называться Иудеем»{178}. В еврейской истории такого момента еще не было. Только разрушение Иерусалима армией Навуходоносора могло сравниться по масштабности с обрушившейся на иудеев нежданной катастрофой. Потому не случайно героем книги, бывшей философским ответом на гонения Антиоха, стал пленный еврей-переселенец, с Божией помощью оказавшийся могущественнее могущественнейшего из вавилонян.
При этом образ Даниила, возможно, восходит одновременно и к реальному человеку, и к давней иудейской традиции. Мудреца Даниила упоминает еще Иезекииль[578], а во 2-й Книге Ездры повествуется о мудром иудее Зоровавеле (Зерубаббеле), приближенном персидского царя Дария, который смог добиться у него разрешения на восстановление иерусалимского Храма[579]. Скорее всего, образ еврея, возвысившегося при дворе восточного владыки, отражает события жизни реального лица или лиц — ведь о Данииле повествует множество рассказов, отнюдь не все из которых сохранились в арамейско-еврейском варианте, наверно потому, что не всегда имели религиозную коннотацию. Например, знаменитая грекоязычная 13-я глава, содержащая рассказ о Сусанне и старцах, никакой религиозной подоплеки не несет. Возможно, в ней нашли отражение самые ранние, доидеологические легенды о «мудреце Данииле»[580].
Вероятно, герой этих рассказов примерно к III в. до н.э. стал популярным фольклорным персонажем. Быть может, его прототип действительно жил еще в вавилонские времена. В любом случае, появление такого образа скорее всего отражает возможность для талантливых (и не притеснявшихся по религиозному признаку) иудеев сделать придворную карьеру при имперском дворе[581]. Не исключено, что начало этой традиции положило возвышение вполне конкретного человека, не исключено, что в тексте сохранилось его реальное имя, но доказать все это невозможно[582]. Однако слишком уж не соответствует историческая завязка сюжета его дальнейшему развитию: бесконечным преследованиям подвергается приближенный к царю Даниил, его правая рука. Без сомнения, здесь говорится о совсем других политических реалиях. Тех, которые побудили правоверного арамеоязычного иудея составить сборник рассказов о мудреце, волею Бога оказавшегося сильнее любых царей. При этом во всех притчах за исключением одной непутевый владыка оказывается вразумлен Господом, а не уничтожен. Это свидетельствует о том, что рассказы эти не написаны ad hoc, а имеют древнюю основу, которой наш автор должен был придерживаться, и о том, что создание первого варианта Книги Даниила предшествует наиболее жестоким эпизодам гонений на иудеев.
Вернемся во II в. до н.э. Зачем Антиоху IV понадобилось эллинизировать евреев? Зачем надо было в 168–167 гг. запрещать отправление религиозных обрядов и осквернять иерусалимский Храм греческой «мерзостью»? Что за государственная необходимость в таких из ряда вон выходящих поступках? Зачем монарху устраивать какие-то потрясения в собственной и относительно благополучной провинции? Пожалуй, некое объяснение этому дают неоднократные указания Книг Маккавейских на яростную идеологическую и политическую борьбу, шедшую в Иерусалиме на протяжении десятилетий. Благополучия в городе как раз и не было. При этом одна противоборствующая сторона попыталась опереться на имперские власти и несколько переусердствовала. Возможно, что центральной власти были даны некоторые обещания, а затем алчные наместники, принадлежавшие к «эллинистической» группировке, их выполнить не смогли и свалили всю вину на своих же собственных сограждан, но не на единоверцев, а именно отсталых противников-«традиционалистов». В итоге жестокие репрессии, которыми образованный, но капризно-непредсказуемый сирийский царь[583] решил доказать твердость своих намерений, привели к зарождению израильского национально-освободительного движения. И оно, в свою очередь, после многих страшных жертв, кровавых побед и гибели всех его основателей привело к временному восстановлению иудейской государственной независимости.
При этом точный ход Маккавейской войны не ясен: хватало там и неожиданных рейдов, и временных союзов, изнурительных переговоров, нарушенных перемирий и вполне эллинистических предательств. Наверняка все не было столь прямолинейно, как в библейской версии (особенно это относится к начальному, легендарному периоду войны), почти исключительно описывающей неоднократные победы еврейских повстанцев над превосходящими силами противника. Более того, вполне вероятно, что декреты Антиоха появились не на пустом месте и не от его зловредности или глупости: они были изданы под давлением эллинизировавшихся иерусалимских иудеев, жаждавших довершить свою победу над консерваторами и окончательно приобщить родной народ к плодам греческой цивилизации. «И многие из Израиля приняли идолослужение»{179}.
Главным эллинизатором был никакой не злобный пришелец, а брат упомянутого выше Онии, «безбожник» Ясон, предпочитавший греческое написание своего имени иудейскому — «Иешуа» (библ. Иисус), в результате долгих интриг получивший пост первосвященника из рук самого Антиоха и, как говорит библейский автор, за немалую взятку. Он выстроил в городе гимнасий, где еврейские юноши занимались богохульной физкультурой, отвлекавшей даже священников от своих прямых обязанностей[584]. «Так явилась склонность к Еллинизму и сближение с иноплеменничеством»{180}.
Очевидно, что наиболее эллинизированной, «развращенной» группой населения были иерусалимцы, а защитниками национальных традиций стали опять-таки консервативные поселяне[585]. Указания на это неоднократно встречаются в 1-й и 2-й Книгах Маккавейских, представляющих собой два независимых взгляда на историю иудейского политического возрождения[586]. Поэтому очень возможно, что и главными инициаторами репрессий могли быть «свои» — от описываемых зверств за версту пахнет ожесточенностью гражданской войны. Более того, 2-я Книга Маккавейская определенно повествует о кровопролитных междоусобицах, которые, после того как очередной сирийский поход в Египет завершился неудачей, привели царя к мысли, что Иудея хочет от него отложиться{181}. Одновременно с обычной резней между противоборствующими группировками в Иерусалиме попросту бунтовало население, недовольное не столько эллинизацией (хотя библейский автор хотел бы убедить нас в обратном), которая пока была вполне добровольной, а в первую очередь налоговым бременем — конкуренты за власть в городе, дававшие сирийскому царю громадные взятки, быстро перекладывали их тяжесть на соотечественников.
При этом отступление Антиоха из Египта было связано не с военным поражением, а со знаменитым римским посольством, потребовавшим немедленного отхода селевкидской армии из африканских пределов. Когда сириец попросил время на раздумье, то посланник Республики очертил круг на песке и сказал, что ответ надо будет дать до того, как Антиох из него выйдет. Царю очень не хотелось встречаться в бою с легионами, только что окончательно ликвидировавшими Македонское царство[587], и он счел за лучшее согласиться. Обратно через Палестину он шел не в самом лучшем расположении духа. Последовательность дальнейших событий не вполне понятна: ученые спорят о том, стоит ли доверять известию о том, что Антиох лично ограбил Иерусалимский Храм{182}. Однако ясно: на рубеже 168–167 гг. на город обрушилась страшная карательная экспедиция, в ходе которой с иерусалимцами поступали, как с жителями завоеванных стран. Решил ли царь выместить на иудеях свои внешнеполитические неудачи или же собирался навсегда утихомирить беспокойный регион? Или он действительно пытался создать единое в идеологическом смысле государство, понимая, что иначе ему будет очень тяжело устоять перед неминуемым римским натиском? Мы не знаем. В любом случае не стоит забывать о том, что народ переделал прозвище Антиоха «Эпифан» — Богоявленный в «Эпиман» — Безумный.
Сам факт гонений на не желавших отрекаться от веры иудеев и мученичества за веру сомнениям не подлежит. Даже если находящиеся за пределом человеческого разумения пытки, которым подвергались не желавшие преступать «отеческие законы», частично преувеличены, очевидно, что репрессии были самые жестокие: упорных горожан казнили «с пристрастием», обрезание младенцев каралось повешением, а ушедшие в горы общины правоверных[588], были выслежены и сожжены заживо, причем без сопротивления, ибо почитали невозможным вступать в бой по субботам[589]. После этого глава «несгибаемых», священник Маттафия (Маттитьяху) разрешил повстанцам сражаться и в шабад.
