* * *
Свидетельство насельника скита святой Анны монаха Алипия: «Я познакомился со Старцем, когда мне было пятнадцать лет. Благодатью Божией я стал монахом в монастыре Кутлумуш. Из монастыря я каждый день приходил к Старцу и встречался с ним. Я слышал, что он творит чудеса, и мне захотелось тоже увидеть какое-то из его чудес. Этот помысел не оставлял меня целый месяц.
Однажды утром в начале ноября я пришел к нему в келью и застал его во дворе. Старец был один, он мыл руки в маленькой бочке. Он впустил меня во двор и велел подождать, потом достал из-за бочки фольгу, в которую были завернуты крошки, развернул ее и поглядел на небо. Птиц вокруг не было. И вдруг их собралась целая стая! Откуда взялось столько птиц, ума не приложу! Одни садились ему на голову, другие на плечи, на руки, а он их кормил. Глядя на это, я не мог пошевелиться. Мое сердце билось в умилении, я смеялся от радости. Старец, улыбаясь, сказал птицам: "Летите к нему". Он говорил с ними, как с людьми. Помню, как он говорил одной птахе, которая сидела у него на руке: "Ну, лети же и к нему, лети, ведь он тоже наш человек".
Какое-то время на калитке, которая вела во двор «Панагуды», висела табличка:
«Напишите, что вы хотите мне сказать, бросьте записку в ящик, и я больше помогу вам молитвой, чем многими разговорами. Так у меня будет время помочь и другим страдающим. Сюда я пришелрадимолитвы, анерадитого, чтобыизображатьизсебя учителя.
Монах Паисий».
Первое чувство было таким, что в этом месте скрыта некая духовная рация и монах, заключивший себя за ограду проволочной сетки, несет очень важное послушание: посылать сигналы Богу, то есть молиться. Даже из этой записки видно, какое значение придавал Старец молитве за мир. Он судил по конечному результату и видел, что молитва полезнее и результативнее, чем беседа с людьми и переписка с ним.
Молитва Старца имела два крыла. Одно из них — сердечная боль. «Часто, — говорил Старец, — даже одно сердечное воздыхание равно по силе целой молитве, целым часам молитвы, целому Всенощному бдению». Другим крылом его молитвы была праведность. «Без праведности, справедливости молитва услышана не будет, — говорил он»[236].
Молитва Старца о мире — совокупность и результат всего его духовного состояния, особенно — его великой любви.
Редкий дар молитвы о мире дарован Старцу после его великих подвигов. Он был молитвенником обо всем мире. Обо всех он молился как о самом себе. Его молитва была непрестанной, сердечной, чистой и результативной. Он разделял ее на три части: о себе самом, о живых и об усопших. Но в действительности о других он молился больше, чем о себе.
Он обобщал и расширял свою молитву так, чтобы она включала в себя всех людей. Молясь о ком-то имевшем особую нужду, например, о юноше, сбившемся с пути Божия, Старец прибавлял: «Помяни, Господи, всех молодых и помоги им». Или, например, когда он молился о каком-нибудь болящем Николае, то добавлял: «И всех Николаев помяни, Господи».
В молитве за весь мир Старцу помогало чтение Псалтири с разными прошениями на каждом псалме — как разделил ее преподобный Арсений Каппадокийский. Разница была лишь в том, что Старец обобщал эти прошения: к примеру, преподобный Арсений читал Первый псалом при посадке виноградника или деревьев — чтобы они приносили плод. Старец же Паисий, читая Первый псалом, просил Бога не только о насажденных деревьях, но и о младенцах, зачинаемых в материнской утробе, чтобы с самого начала они имели благословение Божие и принесли плод. Или, например, псалму, читаемому во время бури, Старец прибавлял: «Христе мой, неужели Ты не видишь ту бурю, которая обуяла мир и его смущает?» И он просил, чтобы вместе со вздымающимися морскими волнами Бог умирил взволнованное и встревоженное человечество. Таким образом, его молитва обнимала весь мир. Потом он откладывал Псалтирь в сторону, и его ум погружался в сердечную молитву о людях и о всей твари.
Молитва отнимала его силы, потому что, говоря Богу о страданиях людей, прося Его об их спасении, он весь, без остатка соучаствовал в человеческой боли. Он «чувствовал многую боль, но и многое утешение». Множество человеческой боли, которую он видел вокруг, заставляло его выходить из пределов своего «я». Окружающие видели, как Старец едва передвигает ноги от усталости, видели его изнемогшие от поста колени, видели, как его скудельный сосуд — то есть тело — был готов прохудиться от немощей. Однако молитвы о мире он не оставлял.
Он говорил: «Молитва о мире оказывает большую помощь, особенно если ей сопутствует сердечная боль. Но если я сижу нога на ногу, развалясь в кресле и окруженный различными удобствами, то в боли другого человека я не участвую».
Молитву Старца сопровождали пост, труд, поклоны и, главным образом, смирение. Он говорил: «Будем просить [Бога] смиренно. Я в своей молитве говорю так: "Боже мой, я не человек, а скот. Помилуй и меня, и весь мир"».
Старец верил в то, что несет ответственность за беды и несчастья других людей: «Если бы я был святым и Бог слышал мою молитву, они бы не страдали». В письме от 14 марта 1971 года он писал: «И вот, поскольку окаянный Паисий окаянен, из-за него мучаются многие души. Они мучаются из-за того, что Паисий не стяжал Благодати, чтобы с помощью Божией помогать людям, которым нельзя помочь по-человечески». Он говорил: «Давайте думать, что это мы виноваты в том, что какой-то больной не может выздороветь. Ведь Христос сказал, что Он дает нам власть творить чудеса — а мы не делаем ничего». Старец добавлял: «Что мне делать, отец мой, ведь ко мне приходят люди, просят моей помощи, а я не могу им помочь. Мои недостатки — причина того, что я не могу стать любимым чадом Божиим. Если бы я им был, то Бог слышал бы мою молитву».
— Геронда, — возражал собеседник, — тогда почему люди к Вам идут?
— Знаешь, в чем тут дело? Я понял, что мир просто нуждается в любви. Ко мне приходят души, которым больно, и я просто-напросто отношусь к ним с каплей терпения».
Однако сами люди думали по-другому и поэтому шли к нему сплошным потоком. Чувствуя свою нищету, Старец, подобно доброму нищему, падал на колени, простирал руки к Богу и просил Его помочь каждому. Он умолял Его такими словами: «Христе мой, прошу Тебя, помоги этому парализованному, чтобы он мог хоть немножко ухаживать за собой сам». Или: «Пресвятая моя Богородица, я снова тревожу Тебя...» — и так далее.
Обычно Старец ставил перед иконами в архондарике своей кельи маленькие и большие свечи из чистого воска, возжигая их о здравии приходивших к нему людей. По ночам он зажигал свечи в железной коробке с дырочками в форме крестов и молился обо всем мире. Однажды, придя к нему, знакомые монахи увидели, что царские врата в его храмике отворены, и перед ними стоит большой подсвечник с возжженной свечой. Кто знает, может быть, это было «прилежным молением» Старца о чем-то очень серьезном?
Когда надо было молиться о серьезных вопросах, когда наш народ и Церковь обуревали острые кризисы, он советовал знакомым монахам: «Надо как следует ухватиться за четки». Старец имел в виду, что нам надо много молиться, потому что в этом есть большая нужда. Конечно, Старец просил монахов молиться для того, чтобы побудить их к молитве, однако, главным образом, для того, чтобы, когда его собственная молитва будет услышана, сам он мог «скрыться за их спины».
Сам Старец молился много, но он хотел, чтобы вместе с ним в молитвах сообща трудились другие. «Если бы я мог, — говорил он, — то устроил бы молитвенную артель, в которой молитва не прекращалась бы ни на минуту. Мир очень нуждается в молитве».
Накануне праздника святого Спиридона два монаха шли на Всенощное бдение в монастырь. По дороге они зашли к Старцу Паисию за благословением. Он вышел к ним с покрасневшим лицом и выглядел очень расстроенным. Он сказал отцам: «Молитесь на бдении, куда вы пойдете, и другим отцам скажите, чтобы они тоже молились. В Румынии творятся жуткие вещи: началась Гражданская война и убивают многих людей». Это были дни, когда свергли режим Чаушеску. Старец по своему «духовному телевизору» увидел происходившее и соучаствовал в испытаниях румынского народа, испытывая боль и усердно молясь за него.
Старец имел твердое убеждение, что его монашеский долг — молиться о других. Каждого, заходившего к нему в келью, он, по его собственному выражению, «привязывал к своим четкам», то есть молился за него по четкам.
Отец попросил Старца помолиться, чтобы сын порвал с дурной компанией. Вскоре отец пришел снова поблагодарить Старца за те изменения, которые произошли с его сыном. Старец ответил ему: «С той компанией он развязался, но вот отсюда — он показал на четки — уже не отвяжется». Старец хотел сказать, что молиться за юношу не перестанет. Впоследствии сын этого человека с недоумением признался: «Не знаю, что со мной произошло: безо всякой внешней причины и повода мне расхотелось водить дружбу с этими ребятами».
