СХИИГУМЕН ПАВЕЛ (ДРАЧЁВ)
Схиигумен Павел, без сомнения, выдающаяся личность, – это один из оптинских монахов-подвижников, с юности призванный Господом к духовной жизни во Христе, девственник, наследник оптинского старчества, исповедник, пострадавший за веру Христову. Несмотря на неимоверные трудности, доставшиеся ему, как и многим монахам после революции, он прожил долгую жизнь – девяносто два года. Только шести лет не дожил он до возобновления разрушенной богоборцами Оптиной Пустыни. Новая Оптина его не забыла. В 2002 году оптинские иеромонахи приготовили новый крест на могилу о. Павла, отвезли его в тульское село Черкассы, где он похоронен возле храма, и поставили его. Сведений о его жизни пока собрано не так много, – этот сбор еще впереди. А пока я изложу здесь то, что известно и не подлежит сомнению.
Павел Иустинович Драчёв родился в 1888 году в селе Казанка близ города Елец Орловской губернии в крестьянской семье. Отца звали Иустин, мать – Феодосия. Детей у них было четверо: сыновья Роман, Алексей, Павел и дочь Иустина (впоследствии шамординская монахиня Валентина). Родители были людьми благочестивыми, в особенности мать. Ей очень желалось, чтобы кто-нибудь из ее детей посвятил себя Богу постригся в монашество. Павел, бывши младшим из братьев, с раннего детства прилепился душою к Богу, полюбил домашние и церковные молитвы. Был он тихим и незлобивым. Братьям уступал во всем, избегая споров.
Время шло быстро. И вот, в 1905 году, когда ему исполнилось семнадцать лет, родительница его Феодосия решила испытать его судьбу и повела к некоему старцу куда-то за семьдесят верст от родного села. Старец тот благословил юношу на монашество, но сказал, что это он исполнит после призыва на военную службу и чтобы он потом шел в Тихонову пустынь.
В 1908 году подошло время призыва, но Павла вернули с призывного пункта домой, на службу почему-то не взяли. Вероятно, в отношении здоровья у него не всё было в порядке. Отец его, Иустин, сказал, что раз он от службы в войсках освобожден, то должен теперь посвятить себя трудам при домашнем хозяйстве. Мать ничего не сказала, но она была другого мнения. Она тайно собрала сына в путь, благословила его и велела идти, как и сказано было старцем, в Тихонову пустынь. Он вышел из дома в один из дней Пасхальной седмицы того же 1908 года.
Шел он в Тихонову, а Господь привел его в Оптину Пустынь. Увидев эту обитель, а в особенности Скит, он почувствовал, что отсюда нет ему хода никуда, ни в какое другое место. Старец Иосиф был тогда болен и не принимал. Должность скитоначальника исполнял старец Варсонофий. Павел пришел к нему и попросил благословения остаться здесь послушником. Старец Варсонофий, конечно, сразу увидел, что перед ним будущий монах, монах по Божьему призванию, но все же устроил ему довольно суровое испытание. Он сказал ему, что не может его принять, что, вероятно, он нехорошей жизни, и велел ему немедленно покинуть Скит. Павел, огорченный до глубины души, вышел за ворота, сел там на лавочку и заплакал. Так прошло довольно много времени. Старец послал келейника своего посмотреть, что делает изгнанный юноша. «Плачет!» – доложил тот. Тогда старец Варсонофий призвал Павла к себе, утешил его и долго с ним беседовал, открывая в его жизни то, что он и сам забыл. Так Павел стал послушником в Иоанно-Предтеченском Скиту Оптиной Пустыни.
Первым его послушанием была помощь скитскому садовнику в ухаживании за фруктовыми деревьями и цветами, которых здесь было великое множество, – многие посетители бывали поражены красотой Скита и говорили, что чувствуют себя здесь почти как в раю… Павел ощущал в своем сердце то же самое: райскую радость. В скитской Летописи 1909 года в перечне насельников Скита Павел впервые упомянут в числе послушников. В следующем году появилась в Летописи такая запись: «Павел Устинов(ич) Драчев. Пом. садовника. В подр(ясник) одет 5 мая 1910 г.». В 1912-м: «Послушник Павел Драчев. На хлебопекарне». 12 апреля 1913 года Павла Драчева, Павла Бородина и Митрофана Николенко постригли в рясофор. Это произошло в Великий Четверток. В 1915 году инок Павел – скитский повар. Надо, однако, сказать, что будучи хлебопеком и поваром, Павел не оставлял заботы о скитских деревьях и цветах, так как в совершенстве постиг и полюбил это дело. Во время службы он был канонархом, – голос его (тенор) был не очень сильным, но приятным. Он имел хороший музыкальный слух. Кроме того, он, по благословению старцев Варсонофия и Нектария, стал читать святоотеческие книги. Не имея никакого образования, он быстро постигал «науку наук» духовного делания. В монашество он был пострижен в 1919 или 1920 году, а затем там же, в еще не закрытой безбожниками Оптиной, посвящен был во иеродиакона.
К осени 1917 года в связи с напряженной обстановкой в России, когда всё более и более активизировались разрушительные безбожные силы, в Оптиной, как и вообще во всей стране, начались трудности, не стало хватать даже хлеба. На каждого брата выдавался в день лишь один фунт (400 граммов) хлеба. После революции отняты были у обители «дачи» (где содержался скот) и угодья. 10/23 января 1918 года Оптина Пустынь – в ряду других монастырей – была официально закрыта новым правительством. На ее базе образовали сельхозартель.
В апреле 1918 года скитоначальник о. Феодосии благословил всю территорию Скита превратить в сад-огород. Садовник и канонарх рясофорный монах Павел назначен был устроителем этого дела. «С несколькими послушниками и рабочими, – пишет летописец, – он занялся перекопкой годной для посадки овощей земли сада». По замыслу о. Павла, каждый клок скитской земли, зараставший прежде травой, должен быть переработан и использован. Скит, по его плану, должен стать в годины, когда рушится почти всё культурное в Отечестве, сметаемое бешеным ураганом революции, – стать одним из маленьких очагов сельскохозяйственной и садовой культуры. «В саду непрерывно, – продолжает летописец, – под руководством о. Павла, в истинном смысле слова прогрессиста в своем деле (руководящегося в садоводстве и огородничестве последними научными данными), идут непрерывно работы. Вскапываются целины, десятки лет произраставшие бурьян, прежде вскопанные участки снова перекапываются… По плану производится посадка новых яблонь». Отец Павел сажал не только яблони, но и вишневые деревья, ягодные кусты, стараясь добыть саженцы и хорошие семена.
Все трудности монастырские того времени он пережил, а в 1923 году вместе с настоятелем и братией переселился в Козельск Отсюда Господь привел его неизвестными для нас путями в московский Свято-Данилов монастырь.
«Он переехал туда, – вспоминает м. Антония, – и прожил там 6 лет. В это трудное для Русской Православной Церкви и всех верующих людей время Данилов монастырь оставался одним из немногих действующих монастырей. Поэтому он стал пристанищем для многих монашествующих, архиереев, архимандритов. О. Петру (монашеское имя Павла Драчева) приходилось жить в склепе, который он вырыл, устроил своими руками. Впоследствии он вспоминал: "На праздник Преображения в Даниловом монастыре в то время служило 150 архиереев". После ссылки ни одного из них он больше не встречал нигде». Настоятелем Данилова монастыря с 1917 по 1950 год был епископ Феодор (Поздеевский). В 1930 году обитель эта была закрыта, насельники частью разогнаны, частью отправлены в лагеря и на ссыльное поселение. Иеродиакон Петр пошел по этапу в Архангельск, где ему назначено было поднадзорное жительство в районе города Пинеги.
С большим трудом отыскал он себе пристанище в деревне Козловка. Отсюда ходил в пинежский храм и отмечаться у властей. Там встретил он оптинского иеромонаха Никона. Сестра о. Петра – монахиня Валентина – тоже отправленная в северную ссылку, приехала сюда же и поселилась неподалеку от брата. М. Валентина была духовным чадом о. Никона. О. Петр навещал о. Никона в деревне Воепола, находившейся в трех верстах от его Козловки. Он видел, как быстро развивается болезнь о. Никона, туберкулез, видел, какие ужасные условия жизни создала больному хозяйка дома, где он жил. О. Петр предлагал о. Никону перебраться к нему, но тот долго не соглашался, пока не слёг окончательно и не остался без всякой помощи. Тогда о. Петр перевез его к себе. Это было в марте 1931 года.
О. Никон постепенно угасал. О. Петр и приехавшая сюда в начале лета духовная дочь о. Никона Ирина Бобкова как могли старались облегчить его положение. К концу мая о. Никон уже почти не мог вставать с постели, далее потерял возможность читать и писать. О. Петр читал ему письма, приходившие от духовных чад, от ссыльной же м. Амвросии (Оберучевой), врача, которая на расстоянии подробно консультировала его по поводу его болезни. М. Мария (Добромыслова) писала: «Квартира, где жили о. Никон с о. Петром, была спокойная. Ничто не нарушало тишины, столь необходимой для тяжелобольного. Отец Никон лежал и тихо молился, готовясь к исходу в вечность. Отец Петр, насколько мог, самоотверженно ухаживал за ним. Он очень привязался и искренно полюбил о. Никона за время совместной с ним жизни. Тишина у них была, покой. Молитвенное настроение о. Никона передавалось и его сожителю, и чувствовал себя о. Петр как когда-то в далеком, недосягаемом Оптинском Скиту, а не в ссылке…»
