Ηο если понятие природы сводится только къ энергии, т. — е. проявлению субстанции въ деятельности, то тожество действий отнюдь не гарантируетъ единства сущности, и самъ Василий въ другомъ месте выражается, что «природа» прославляемыхъ (Отца, Сына и Св. Духа) только подобна (όμοια). Въ этой недостаточной обезпеченности единства Божескаго существа въ терминологическомъ отношении у ново–никейцевъ резко отражается историче–ское положение ихъ. Они выросли и воспитались въ упорной борьбе съ савеллианствомъ. Ихъ догматическая мысль и умственная энергия въ области богословской была направлена главнымъ образомъ на то, чтобы провести грань между тремя Лицами Св. Троицы. Вопросъ объ ипостасяхъ занималъ ихъ глубже и интенсивнее, чемъ вопросъ о единстве Божеской сущности, который после столькихъ летъ споровъ, казалось, уже не требуетъ доказательствъ. Они шли по диаметрально противоположному пути, чемъ старшее поколение никейцевъ. Насколько у последнихъ все дело сосредоточивалось, вопреки арианству, на защите единства Божескаго сущсства, и непонятной тайной представлялось присутствие въ немъ ипостасей, настолько для первыхъ несомненно и ясно было существование въ Боге ипостасей, и загадочнымъ казалось единство Его бытия. И къ несомненной ихъ чести нужно сказать, что они сами сознавались въ этомъ.. Уже Василий при одномъ случае заявляетъ: «не дивитесь, если говоримъ, что одно и тоже и соединено, и разделено, и если представляемъ мысленно, какъ бы въ гадании некое новое и необычай–ное, какъ разделение соединенное, такъ и единение разделенное»!). На вопросъ: «что есть исхождение?» — Григорий Богословъ отвечаетъ: «мы не можемъ видеть, что у себя подъ ногами, не только что вдаваться въ глубины (βάθεσι) и судить ο природе неизглаголанной и неизъяснимой». «Кто до точности, — говоритъ Григорий нисский;— вникаетъ въ глубины таинства, тотъ хотя объемлетъ некоторое скромное по непостижимости понятие боговедения, не можетъ однако же уяснить словомъ этой неизреченной глубины таинства: какъ одно и то же числимо и избегаетъ счисления, и раздельнымъ кажется и заключается въ единице, и различается въ ипостаси и не делится въ подлежащемъ (τω ΰπκχειμένω).
Уже современники обвиняли каппадокийцевъ въ тритеизме и эти обвинения продолжаются до настоящаго времени. Правда, какъ мы сейчасъ и видели, прочно терми–нологически утвердить единство Божия существа Каппадокийцевъ не удалось, но приписывать имъ на этомъ основании веру въ трехъ боговъ такъ же было бы странно, какъ Афанасия и все старшее поколение никейцевъ считать чистыми савеллианами. Сущность Божию и сущность постигаемую въ видимыхъ предметахъ они разделяли резкою гранью. Между ипостасями Троицы, разсматриваемыми въ отношении къ сущности, «нетъ никакого промежутка, — говоритъ Василий, —нетъ ничего вставного или самостоятельнаго и отличнаго отъ Божией природы такъ, чтобы эта природа могла бы быть отделена сама отъ себя вставкой посторонняго…, никакого сечения или разделения». Въ этихъ словахъ Василий какъ бы имеетъ въ виду именно отвергнуть то самое возражение противъ его терминологии, какое естественно возникаетъ изъ делаемаго имъ противопоставления между «κιονον και ιδιον. Сущность Божию нельзя уравнивать съ сущностью человека и сущ–ностью вообще; въ то время, какъ въ мире постигаемомъ сущность проявляется въ отдельныхъ видахъ и какъ бы раздроблена между ними, въ Божестве она въ каждый моментъ и одновременно принадлежитъ всемъ ипостасямть и является не логически только постигаемой, но реальной основой ихъ бытия. Еще яснее онъ выражаегь въ своемъ сочинении о Св.Духе: « не поверю, чтобы они (пневматомахи) дошли до такого тупоумия (παραπληξίας) и стали утверждать, что Богъ всяческихъ, подобно какому–нибудь общему понятию (ώςπερ κιννοτητα τίνα) представляемому только въ уме (λόγω μόνω θεωρητήν), не имел никакого самостоятеьного бытия (έν ουδεμία δευποστάσει το είναι έ'χουσαν). Философское обоснование этого тезиса даетъГригорий Богословъ. Отвечая на возражение: «не одно–ли Божество и у язычниковъ, какъ учатъ те, которые совершеннее другихъ философствовали ?» — онъ развиваетъ следующую мысль: «но тамъ, хотя общность имеетъ единство, представляемое только мысленно (έπινοία), однако же неделимыхъ много и они разделены между собой временемъ, страстями и силой»…Не таково наше учение; напротивъ, каждое изъ нихъ (ипостасей) по тожеству сущности и силы (τω ιαυτω της ουσία ς και δυνάμεως) имеетъ единство къ соединенному (πρός τό συγκειμένον) не менее, чемъ съ самимъ собой (ούχ ήττων ή προς, εαυτό). Сущность въ языческихъ богахъ, хочетъ сказать Григорий, усматривается лишь логически (έπινοία—по промышлению), въ Боге же она пребываетъ реально, конкретно и выражается въ такомъ же единстве съ Нимъ ипостасей, какое каждое изъ нихъ имеетъ съ собой (т. — е., въ единстве столь же реальномъ, какъ единство отдельной личноети). Онъ готовъ идти дальше и утверждаетъ, что особенность ипостасей есть нечто только созерцаемое умомъ, такъ какъ умъ разделяетъ и нераздельное. Григорий нисский говоритъ еще прямее: «сущность (Божия) не делится въ каждомъ Лице, чтобы подобно лицамъ были и три сущности». Уже эти решительныя заявления каппадокийцевъ ο различии между сущностью Божией и сущностью вообще, ο реальномъ ея бытии заставляютъ осторожнее относиться къ обвинениямъ ихъ въ требожии и побужда–ютъ глубже всмотреться въ учение ихъ ο Божестве и попытаться въ немъ найти разгадку предложенной ими новой терминологии. Вопросъ ο сущности (или природе) Божества вообще не могъ ихъ много интересовать. Ихъ понятие ο Боге въ Самомъ Себе, воспитанное на неоплатонической философии, было слишкомъ возвышзнно и величественно, чтобы они чувствовали большую охоту заниматься терминологическими тонкостями. Божество, какъ оно существуетъ въ Самомъ Себе, —учили они, — недоступно для разума человеческаго и непостижимо для ограниченной его мысли. «Какъ никто не вдыхалъ въ себя всего воздуха, такъ ни умъ не вмещалъ совершенно, ни голосъ не обнималъ Божией сущности». Она непостижима. Никакое логическое определение къ ней неприложимо, потому что всякое понятие есть уже видъ ограничения. Поэтому, «Божество неименуемо». «Мы не научены, — заявляетъ Григорий нисский, — имени, обозначающему Божественную природу. О существовании ея мы, правда, знаемъ, но такого наименования, которое бы обнимало Его неизреченную и недоступную понятию природу, — такъ мы говоримъ, — или вообще нетъ, или оно намъ неизвестно». Поэтому и невозможно дать никакого определения Божией сущности. Богъ выше всякой сущности (επεκεινα πασηςης ούσϊας), всего мысленнаго). Онъ выше блага (υπερ το άγαθου), выше красоты (καλοϋς πόντος επεκεινα), даже выше Божества, Онъ есть безграничное и безпредельне море бытия. Единственно возможное наименование Его и вместе съ темъ основное определение Его Божественнаго существа есть «Сый» — οών. Этотъ пункть въ богословии каппадокийцевъ очень важенъ. Только одинъ Богъ есть истинное бытие (μόνος, ως άληθώς εστιν ο κυρίως ων), — утверждаютъ они. Въ немъ заключается бытие (όλον εν αυτω τίθεται το είναι), и все прочее происходитъ изъ Него, какъ изъ своего источника. Богъ есть о όντως ών и все оотальное находящееся вне Божества, противопоставляется Ему, какъ μη ον или δοκοϋν είναι (кажущееся бытие). «Даже тотъ, — пишетъ Григорий Нисский, — кто въ продолжение долгаго времени среди безмолвия филсофствовалъ ο предметахъ возвышенныхъ, едва ставитъ понятие ο томъ; что такое поистине сущее (ώς άληθώς τό ον), по самой природе своей имеющее бытие (τη αυτή φνσει τό είναι έχει), и что такое несущее (μή ον) по видимости только имеющее бытие (εν τω δοκεΐν είναι μόνον έατίν), такъ какъ оно не можетъ само по себе осуществлять свою природу. И думается мне, это позналъ тогда великий Моисей, наученный богоявлениемъ, а именно, что изъ всего, обнимаемаго чувствомъ и созерцаемаго мыслью, нетъ ничего сущего въ подлинномъ смысле (τω οντι νφέστηχε), кроме превысшей всего сущности и причины всего, отъ которой все зависитъ». Итакъ, истинное бытие, бытие въ подлинномъ смысле (άληθώς οντως είναι) принадлежитъ только одной превысшей всего сущности, т. — е. Божией, все про–чее является лишь несущимъ (μη ον), не имеющимъ собственной ипостаси (άνυηόστατον), кажущимоя бытиемъ. Едва–ли можно въ какихъ другихъ терминахъ такъ рельефно и решителыю выразить идею ο действительномъ, реальномъ, бытии Божеской сущности, чемъ это сделано въ приведенныхъ выше словахъ обоихъ Григориевъ.
