Реальность сущности въ применении къ абсолютному бытию уже сама по себе постулируетъ ея конкретное единство. Двухъ одинаково абсолютныхъ, одновременно суще–ствующихъ, не можетъ быть дано, и если сущность высочайшаго существа не только проявляетъ себя въ трехъ отдельныхъ индивидуумахъ, но и при этомъ мыслится, какъ единственно действительное бытие, ο όντως оν, она можетъ быть понята не иначе, какъ въ качестве конкретнаго бытия. Глубоюо сознавая, что здесь они имеютъ дело съ тайной, трудно постижимой человеческимъ умомъ и еще менее доступной для точной логической формулировки, каппадокийцы со всей присущей имъ энергией защищаютъ единство Божеской сущности. Сравнивъ терминологию Афанасия съ терминологией каппадокийцевъ, мы можемъ заявить, что въ этомъ пункте мы не нашли у нихъ никакого существеннаго различия. Все обозначения, какия применяются Афанасиемъ къ сущности Бога, ветречаются и у каппадокийцевъ. Что Божество въ трехъ Лицахъ представляет собой μία φυσις и μία ούσία — это они все повторяютъ несчетнос число разъ. «Одинъ Богъ и высочайшая природа одна». «Три — одно по Божеству и единое—три по личнымъ свойствамъ». Μία θεότης и εις θεος у нихъ такъ же, какъ и у Афанасия являются синонимическими и взаимнозаменимыми понятиями. «Мы поклоняемся, — говоритъ Григорий Богословъ, — την μίαν εν τοις τρίσι θεότητα и тотчасъ же прибавляетъ: εϊς θεος εν τοίς τρισι. Термины: ένοτης (единство) и ταυτότης (тожество), въ которыхъ можно видеть исключительную особенность богословскаго языка Афанасия, так–же употребляются ими. Напротивъ, должно сказать, что въ виду именно предъявленныхъ уже въ ихъ время обви–нений въ требожии, они несравненно съ большею настойчивостью, чемъ Афанасий, стремятся отстоять единство Божеской сущности. Съ замечательнымъ глубокомыслиемъ защищаетъ этотъ тезисъ Василий въ полемике съ Евномиемъ: «Божество едино, а именно: единство мыслится въ самой ее сущности—(κατά τον της ουσίας λόγον), такъ что, хотя и есть различие въ числе и свойствахъ, отличающихъ каждаго (Сына и Отца), но уже по самой идее Божества(τη λόγω της θεότητος) созерцается (въ нихъ) единство». Сушность абсолютнаго уже по самой своей идее единична и различие ипостасей нимало не нарушаетъ его конкретнаго единства. Григорий нисский даже въ глубине мысли отказывается представить себе, чтобы въ Боге были три сущности, и утверждаетъ, что Божия сущность одна и единственна. Василий признаетъ тожество (ταθτότης) Сына съ Отцомъ и единство (έννότης) Божества. «Троица есть и исповедуется единымъ Богомъ не менее по согласию, чемъ по тожеству сущности (της ούσίας ταυτότητα)», — говоритъ Григорий Богословъ. Только «те лица, у которыхъ сущность понимается тожественной, могутъ быть названы единосущными», — замечаетъ Григорий нисский. И если Василий иногда пользовался терминомъ: κοινωνία для определения взаимнаго соотношения лицъ Св. Троицы, то Григорий нисский решителыю отвергаетъ его: «а мы тайноводствуемые богодухновенными писаниями въ Отце и Сыне (=св. Духе), видимъ не общение (κοιωννία), а единство (ενότητα) Божества. Но быть можетъ нигде такъ ярко не выражается ихъ понятие ο конкретномъ единстве Божия существа, какъ въ прилагаемыхъ имъ терминахъ «μονάς и ο μόνος. Въ этомъ пункте каппадокийцы все согласны. Признакъ сущности простой и безпредельной, — говоритъ Василий, есть единичность и единство (ή μονάς κάί ενας). Мы поклоняемся единице (μονάδα εν τιάρδϊ) въ Троице и Троице въ единице (τριάδα έν μονάδΐ). «Монада, поклоняемая въ Троице, и троица возглавляемая въ монаде (ό άνακεφαλαιουμενα εις μοναδα), Богъ есть единъ (είς) и единственный (ο μονος), — пишетъ Григорийнисский, — единственное благо (εν ων άγαθόν). Природа трехъ ипостасей одна, самозаключенная и неделимая монада, неувеличимая никакимъ прибавлениемъ, не уменьшаемая никакимъ отличиемъ, и хотя проявляется во множестве (т. — е. въ трехъ лицахъ), но всегда пребываетъ единицей (εν) нераздельной, нераздробляемой и всецелой (ολόκληρος).
Другимъ основаниемъ, на которое у каппадокийцевъ опирается единство Божества, является μοναρχία Отца въ ряду трехъ Ипостасей св. Троицы. Отецъ есть начало (αρχή και αιτία) Сына и Духа; отъ Него рождается Сынъ и исходитъ Духъ Святый, и потому бытие трехъ ипостасей не вноситъ никакого разделения въ Св.Троицу,такъ какъ Сынъ и Духъ возводятся къ одному началу и одному виновнику ихъ бытия. Что Отецъ есть πηγη (источникъ) и αρχή для двухъ остальныхъ Лицъ Троицы—это положение было общимъ принципомъ, принимаемымъ одинаково какъ всеми богословами первыхъ трехъ вековъ (Оригеномъ), такъ и Афанасиемъ. Но въ самомъ понимании этой монархии не только по сравнению съ Оригеномъ, но и съ Афанасиемъ у Каппадокийцевъ наблюдается существенная разница. Устраняя вполне субстанциальный субординационизмъ Оригена и его школы, они вносять существенную поправку и въ богословие Афанасия, въ которомъ, какъ мы уже видели, сущность Божия исключительно приписывается Отцу.«Отецъ есть начало и причина (αιτία) Сына н Духа, — говоритъ Василий, — но природа (φνσις) Отца, Сына и Духа одна и та же (η αυτή), и Божество едино (&£ότης μία). «Отцу и Сыну и Св. Духу общи неначинаемость бытия и Божества (το μη γεγονεναί καί η θεοτης), но Сыну и Духу принадлежитъ иметь бытие отъ Отца». «Отецъ есть имя Божие не по сущности и не по действию (ούτε ούσίας όνομα ο πατήρ, ουτε ενεργείας), но по отношению (σχεσεως), какое имеетъ Отецъ къ Сыну или Сынъ къ Отцу». «Отецъ больше Сына по причинности (της αιτίας)и равенъ по природтъ (ισον της ψΰσεως)». «Название Отецъ выражает не сущность (ή τοϊ πατρός κλησις ουκ ούσΐας έστι παραστατική), а обозначаетъ отношение къ Сыну». Сущность Божия и отличительныя ея свойства —неначинаемость бытия и Божеское достоинство—принадлежатъ одинаково всемъ тремъ Ипостасямъ: Отецъ, Сынъ и Духъ есть только тройное проявление ея въ лицахъ, изъ которыхъ каждое обладаетъ соей полнотой абсолютной сущности и находится въ нераздельномъ единстве съ нею. Они разъ навсегда положили конецъ субстанциальному субординационизму, господствовавшему въ прежней теологии, и на место его поставили лишь соипостасное соподчинение, ни мало не умалявшее Божественнаго достоинства и единства Ипостасей. Различие ипостасей состоитъ только въ ихъ внутреннемъ соотношении (σχίαις), поскольку Отецъ ни отъ кого не раждается и ни отъ кого не исходитъ; Сынъ раждается отъ Отца и Духъ исходитъ изъ Него же. Какъ обладающая соей полнотой Божественной сущности и всеми присущими ей свойствами, каждая ипостась есть Богъ, и такъ какъ она владееть этой сущностью не сама по себе въ отдельности взятая, но въ неразрывной связи и неизменномъ соотношении съ другими двумя ипостасями, то все три ипостаси сугь одинъ Богъ. Въ этомъ, полномъ глубокаго философскаго и богословскаго смысла, определении взаимоотношения сущности и ипостасей въ Боге лежитъ несомненный и крупный шагъ впередъ въ истории догматики, оставляющей далеко позади себя не только все прежнее до–никейское богословие, но и самого Афанасия.
Вместе съ темъ и слово: όμοούσιος получило у каппадокийцевъ несколько иное значение, чемъ у Афанасия. Высказывая это положение, мы отнюдь не хотимъ присоединяться къ тому теперь почти общепризнанному тезису, что каппадокийцы истолковали терминъ: όμοούσιος въ смысле: όμοιούσιος т. — е. подобия по сущности. Правда Василий Великий, ближе стоявший къ омиусианству, выражение «подобный по сущности» съ прибавкой «безразличия» считалъ ведущимъ къ тому же понятию, какъ и слово «единосущный» и полемизировалъ противъ осмелившихся утверждать, что «Сынъ и Богъ въ сущности не подобенъ Богу и Отцу», однако, въ другомъ случае онъ решительно заявляетъ: мы, по истинному учению (κατά τόν άληθή λόγον) не называемъ Сына ни подобнымъ, ни неподобнымъ Отцу, потому что то и другое въ отношении къ нимъ равно невозможна (αδύνατον). Подобнымъ или неподобнымъ называется что–либо въ отношении къ качествамъ, а Божество (τό θεϊον) «свободно оть качественности. У Григория Богослова и Григория нисскаго ни слово «подобный» просто, ни слово «подобный по существу» ни разу не встречается въ применении къ Сыну или Духу Св., напротивъ, оба они резко вооружаются противъ него. Говоря ο константинопольскомъ соборе 361 г., Григорий Богословъ выражается такъ : «они (члены собора) разрушили древнее благочестие, подкопавъ и какъ бы стенобитными орудиями потрясши единосущие, и вместе съ темъ открывая дверь нечестию неопределенностью написаннаго, подъ предлогомъ уважения къ Писанию, восприняли слова «подобный по писаниямъ», которое служило уловкой для простыхъ людей». По Григорию нисскому, «подобие» вообще не даетъ никакого понятия ο природе предмета: «все те вещи, которыя обманываютъ наши чувства, будучи по своей природе неодинаковыми, но отъ чего–либо сопровождающаго, разумею очертание, цветъ, звукъ и все, что вкусомъ, обоняниемъ, прикосновениемъ приводитъ къ ложному заключению, хотя иное оне по природе, но не такими оне почитаются, каковы оне по природе, — все эти вещи называемъ подобными. Напримеръ, когда неодушевленному предмету придано подобие живого существа искусствомъ, резьбой, живописью или леплениемъ, то такое изображение называется подобнымъ и т. д.». Терминъ, «подобный», поэтому, не применимъ къ Сыну и не можеть дать понятия ο природе Его, которая одна съ Отцемъ. Въ этомъ отношении ново–никейцы вполне сознательною гранью отделяютъ себя отъ стараго и разлагавшагося поколения омиусианъ. Мы уже видели, что старые омиусиане, воспитавшиеся въ борьбе съ савеллианствомъ, никогда не могли препобедить своихъ сомнений насчетъ „ όμοούσιος " и если подписывались подъ нимъ, то съ неизбежной оговоркой, что они понимаютъ его въ смысле подобия по существу. Ничего похожаго мы не находимъ у каппадокийцевъ. Принявъ единосущие, какъ основной принципъ, точно и въ полноте определяющий единство Божеской сущности и взаимное отношение Ипостасей, они вместе съ темъ приняли и все те необходимыя последствия, какия вытекали изъ этого принципа. При определении свойствъ ипостасей и единства ихъ сущности они никогда не прибегаютъ къ какимъ–либо двусмысленнымъ выражениямъ, поддающимся всякому тол–кованию, но пользуются точной и определенной терминологией, подъ которой безъ сомнения подписался бы и самъ Афанасий. Изъ многаго мы ограничимся только не–многимъ. Отецъ и Сынъ—одно, — говоритъ Василий Великий; Онъ есть единородный Сынъ Божий, сияние славы Отца, живой образъ Его, единосущный Отцу, всегда совершенный, безъ поучения премудрый, Божия сила». «Онъ прежде вековъ, всегда есть и никогда не начинал и быть». «Сынъ имеетъ славу, общую съ Отцомъ; все что имеетъ Отецъ, принадлежитъ и Сыну; Онъ обладаетъ совершеннымъ могуществомъ, и воля Его не отделима отъ отца, соединена и неразлучна съ ней; не имеет никакой разности по существу съ Отцомъ, Онъ не имеетъ разности и по могуществу. Духъ «числимъ вт блаженной и Св. Троице, причастенъ Божеству, соединенъ съ Отцомъ и Сыномъ во всемъ, въ славе и вечности, въ силе и царстве, во владычестве и Божестве; во всемъ не отлученъ и не отделимъ отъ Отца». «Сынъ Божий, —говоритъ Григорий Богословъ, —безначаленъ въ отношении къ времени, вечно раждаемый отъ Отца, истинный и равночестный Отцу, равный Ему по природе, слава Отца и присносущный Сынъ Его, Слово Божие, живая печать Отчая, во всемъ равный Отцу и сила и мысль Отца. Сынъ тожествененъ съ Отцомъ по сущности (οτι ταντόν έστι κατ ονσίαν) единосущный, чистая печать и нелживейший образъ Отца». Духъ–Богъ отъ благого Бога, всемогущъ, сила Божия, равночестенъ Отцу, единосущенъ Отцу и Богъ, спрославяяется съ Отцомь и Сыномъ, какъ равночестный, соестествененъ, сопрестоленъ, единославенъ и равночестенъ. Во всехъ ипостаеяхъ одно и то же движение (κίνημα) воли и тожество сущности (ταντότης της ονσίας), равночестность единства и единодушие воли. Они не раздельны ни въ славе, ни въ чести, ни въ сущности и одинаково вечны; все, что имеетъ Отецъ, принадлежитъ Сыну и Духу и кроме различия по ипостасямъ ничего у нихъ нетъ собственнаго или особеннаго. Григорий нисский проповедуетъ тоже самое: Сынъ вечная премудрость и сила Отца, вечно раждается отъ Него и безначаленъ по вечному пребыванию съ Отцомъ. Сынъ одно съ Отцомъ по существу, по достоинству, по разуму, по мудрости и есть сущий (ον) Богь. Духъ равночестенъ съ Отцомъ и имеетъ равенство съ Нимъ во всемъ, кроме ипостаснаго свойства. Онъ непреложенъ, неизменяемъ, всегда благъ, святъ, владычествененъ, праведенъ, истиненъ и находится въ непрерывномъ единении съ Отцомъ и Сыномъ. И какъ бы заключая мощнымъ аккордомъ это единодушное воспевание единства и равенства трехъ Ипостасей въ Божестве, Григорий Богословъ въ поэтическомъ восторге восклицаетъ:«все три суть одно, Единица въ Троице покланяемая и Троица въ Единице возглавляемая, вся достопокланяемая, вся царственная, единопрестольная, равнославная, премирная и превысшая времени, несозданная, невидимая, непостижимая».
