Бóльшая часть новой информации о детстве и бедности, раскрытой психологами и неврологами, может обескуражить любого, кто пытается улучшить перспективы детей из неблагополучных семей. Мы теперь знаем, что детские стрессы могут буквально запечатлеться в организме ребенка и всю оставшуюся жизнь причинять ему вред. Но в этих открытиях есть и кое-какие позитивные новости.
Оказывается, существует очень эффективное противоядие к вредоносным последствиям детского стресса, и находится оно не в руках фармацевтических компаний или деятелей образования, а в распоряжении родителей.
Родители и другие люди, заботящиеся о детях, способны сформировать близкие, поддерживающие отношения со своими детьми, развить в них устойчивость, которая защитит их от многих ужасных последствий суровой обстановки раннего детства. Эта идея может показаться несколько напыщенной и сентиментальной, но корни ее уходят в холодную и беспристрастную науку. Результат хорошего воспитания бывает не только эмоциональный или психологический, говорят неврологи: этот результат – биохимический.
Исследователем, который сделал больше всех, чтобы расширить наше понимание взаимоотношений между воспитанием и стрессом, является невролог из университета Макгилла по имени Майкл Мини. Как и многие его коллеги, Мини проводит значительную часть своих исследований на крысах, поскольку у крыс и людей схожая архитектура мозга.
В лаборатории Мини постоянно живут сотни крыс. Они обитают в плексигласовых клетках, и обычно в каждой клетке содержится мама-крыса, которую называют маткой, и небольшой выводок маленьких крысят. Ученые, работающие в лабораториях с крысами, постоянно берут на руки маленьких крысят, чтобы осмотреть их или взвесить.
Однажды, лет 10 назад, исследователи из лаборатории Мини заметили одну любопытную вещь: когда они водворяют крысят обратно в клетку после того, как подержали их в руках, некоторые матки спешат к своим детенышам и по несколько минут вылизывают и обихаживают их. А другие попросту игнорируют детенышей.
Когда исследователи изучали крысят, они обнаружили, что такая, казалось бы, повседневная мелочь – взятие зверьков в руки – оказывает явный физиологический эффект. Когда лаборант берет крысенка, тот испытывает тревогу, и в его кровь попадает целое море стрессовых гормонов. А когда матка начинает вылизывать и обихаживать детеныша, она противодействует этой тревожности и снижает содержание гормонов стресса в его крови.
Детские стрессы могут буквально запечатлеться в организме ребенка и всю оставшуюся жизнь причинять ему вред. Но этому есть и противоядие.
Мини и его подчиненных это заинтриговало, и они пожелали узнать побольше о том, как вылизывание и уход влияют на крысят. Поэтому они продолжили наблюдение за крысами, проводя с ними дни и ночи, практически прижавшись лицом к плексигласовым стенкам, и после многих недель внимательного наблюдения сделали еще одно, дополнительное открытие: у каждой крысы-матки есть свой собственный рисунок вылизывания и ухода, даже если их детенышей вообще не берут на руки.
Команда Мини предприняла новый эксперимент с новым набором маток, пытаясь перевести эти паттерны в числовое значение. На этот раз они не брали крысят на руки. Они только вели пристальное наблюдение за каждой клеткой, по одному часу подряд, восемь раз в день, в течение первых десяти дней жизни крысят.
Исследователи подсчитывали каждый случай, когда мать вылизывала и обихаживала своих детей. И через десять дней они разделили маток на две категории: те, которые часто и помногу вылизывали и обихаживали своих детенышей (им был присвоен высокий индекс ВУ – «вылизывания и ухода»), и те, которые занимались этим изредка и небрежно (им был присвоен низкий индекс ВУ).
Исследователи решили узнать, каковы долгосрочные результаты таких вариаций родительского поведения. Поэтому когда крысятам было 22 дня от роду, их отняли от маток и разместили в клетках с ровесниками того же пола на весь остаток их «отрочества». Когда крысы стали полностью взрослыми (примерно в возрасте 100 дней), команда Мини провела с ними серию тестов, сравнивая отпрысков маток с высоким ВУ с теми, кто в нежном возрасте недополучил вылизывания и ухода.
Главный способ оценки, который использовали ученые, называется экспериментом «открытого поля»; это обычная процедура для изучения поведения животных.
Крысу помещают в большую, округлую, открытую сверху коробку на пять минут и позволяют исследовать ее по собственному разумению. Нервные крысы предпочитают держаться поближе к стенкам, вновь и вновь обегая клетку по периметру; более храбрые зверьки осмеливаются оторваться от стен и исследовать все поле.
Во втором тесте, целью которого было измерение пугливости, голодных крыс помещали на 10 минут в незнакомую клетку и предлагали им пищу. Крыса, склонная к тревожности, как нервная гостья на роскошном званом обеде, обычно тратит больше времени на то, чтобы набраться храбрости и попробовать еду, и съедает меньше, чем более спокойные, более уверенные в себе животные.
В обоих тестах различия между двумя группами были разительными. Крысы, которые в детстве недополучали ВУ, в среднем отваживаясь исследовать внутреннюю часть открытого поля не более пяти секунд из отведенных пяти минут; те же крысы, которых в детстве часто и помногу вылизывали и обихаживали, в среднем проводили во внутренней части открытого поля около 35 секунд – то есть в семь раз дольше.
В десятиминутном тесте с пищей крысы с высоким ВУ приступали к еде в среднем спустя всего четыре минуты и ели в общей сложности по две минуты. Крысам с низким ВУ в среднем требовалось более девяти минут, чтобы начать есть, а приступив к еде, они уделяли ей всего несколько секунд.
Исследователи проводили один эксперимент за другим, и в каждом из них крысы с высоким ВУ преуспевали. Они лучше проходили лабиринты. Они были более общительными. Они были более любознательными. Они были менее агрессивными. Они обладали большим самоконтролем. Они были здоровее. Они жили дольше.
Мини и его коллеги были потрясены! То, что казалось всего лишь крохотным различием в материнском стиле воспитания, настолько крохотным, что за многие десятилетия ни один исследователь этого не заметил, порождало огромные поведенческие различия у взрослых крыс спустя много месяцев после того, как имело место вылизывание и уход.
Небольшие различия в материнском стиле воспитания порождают огромные поведенческие различия у детей.
Когда Мини и его команда исследовали головной мозг взрослых крыс, они обнаружили существенные различия в системах стрессовых реакций у крыс с высоким и низким ВУ, в том числе и огромную разницу в размерах, форме и сложности тех частей головного мозга, которые регулируют стресс.
Мини заинтересовался, не была ли частота вылизывания и ухода со стороны маток просто выражением какого-то генетического качества, которое передавалось по наследству, от матери к потомству. Может быть, нервные матки производили на свет нервное потомство, а также, по совпадению, проявляли меньшую склонность к вылизыванию и уходу.
Чтобы проверить эту гипотезу, Мини и его команда провели ряд экспериментов с перекрестным усыновлением, в ходе которых забирали крысят сразу после рождения у матки с высоким ВУ и помещали их в клетку с потомством матки с низким ВУ, и наоборот, во всех возможных комбинациях.
Однако какой бы вариант они ни выбирали, как бы ни проводили свой эксперимент, обнаруживалось одно и то же явление: имели значение не привычки биологической матери, а привычки воспитывающей матери. Если крысенок получал положительный опыт вылизывания и ухода в младенчестве, то, вырастая, он становился храбрее, любопытнее и приспособленнее, чем крысенок, который такого ухода не получал, независимо от того, насколько заботливой была его биологическая мать.
Мини и другие неврологи обнаружили интригующее доказательство того, что нечто вроде ВУ-эффекта имеет место и у людей.
Работая в сотрудничестве с генетиками в течение последнего десятилетия, Мини и его исследователи смогли продемонстрировать, что вылизывание и уход со стороны матери воздействуют не только на уровень гормонов и мозговых химических реакций ее потомства. Воздействие переходит на более глубокий уровень, вплоть до контроля над генетическими процессами.
Вылизывание и уход за крысенком в самые ранние дни его жизни влияют на способ, каким определенные химические вещества прикрепляются к определенным последовательностям в ДНК крысенка; этот процесс носит название метилирования. Используя технологию секвенирования генов[5], команда Мини сумела установить, какая именно часть генома крысенка «включается» благодаря вылизыванию и уходу. Он выяснил, что это именно тот сегмент, который контролирует способ, каким крысиный гипоталамус перерабатывает стрессовые гормоны во взрослой жизни.
