Но религиозный деятель не мог спуститься. Тогда политик попросил: «Если ты не можешь спуститься, если для этого есть какая-то причина, то объясни это нам».
Но тот не мог ответить, он испугался. Вместо него ответил один из его учеников:
— Это всегда было традицией, что он должен сидеть на более высоком уровне.
Политик сказал:
— Может быть, он ваш гуру, но он не наш гуру. — И добавил: — И мы сложили ладони, чтобы поприветствовать тебя, а ты не сложил ладони в ответ — ты нас благословил! Представь себе: если бы другой религиозный деятель пришел на встречу с тобой, и ты бы его благословил, произошла бы драка. Ты должен тоже сложить ладони.
Ответом было:
— Он не может сложить ладони, потому что так не принято.
Ситуация стала настолько безобразной, что никакая дискуссия стала невозможна. Я сказал религиозному деятелю: «Я бы хотел попросить позволения сказать несколько слов этому политику». Он дал мне разрешение. Он хотел, чтобы инцидент был исчерпан, чтобы встреча могла продолжаться. Ситуация зашла в тупик. Я спросил этого политика: «Почему первое, что ты заметил, было то, что он сидит выше всех других?» И я сказал: «И можно спросить, заметил ли ты, что он сидит выше, или же ты заметил, что тебя заставили сидеть внизу? Потому что также возможно, что тебя могли попросить сесть выше; тогда я не думаю, что ты бы поднял этот вопрос. Если бы все мы сидели внизу, а ты бы сидел с ним на возвышении, не думаю, что ты поднял бы этот вопрос. Проблема заключена не в том, что он сидит выше, для тебя проблема в том, что ты сидишь внизу».
Политик посмотрел на меня. Он занимал в то время очень значимый пост и был одним из наиболее выдающихся людей в Индии. Он посмотрел на меня очень внимательно, он был очень искренний человек. Он сказал: «Я принимаю это. Никто никогда мне этого не говорил. Да, это было очень эгоистично».
Религиозный деятель был очень доволен, и, когда мы уходили, он положил мне руку на плечо и сказал:
— Ты дал ему очень хорошую отповедь.
Я сказал ему:
— Этот ответ предназначался не только ему, но также и тебе. — И еще я сказал ему: — Я огорчился, увидев, что он честнее тебя, и что ты не проявил вообще никакой честности. Он согласился, что в нем говорило его самолюбие, а ты даже не признал этого; вместо этого ты напитал свое самолюбие с помощью моего ответа!
Религиозные деятели такого типа не могут работать вместе. Вся их деятельность основывается на критике других. Все их усилие базируется на том, чтобы противостоять кому-то. Если врагов нет, они вообще не могут работать. Все их усилия основаны на противостоянии и ненависти к другим. Все религиозные деятели, следующие этой традиции, этим религиям, могут быть названы только невеждами, поскольку первое отличие настоящего мудреца в том, что он больше не принадлежит ни к какой религии. Первый признак мудреца в том, что он больше не ограничен никакими рамками или традициями. У него не будет никаких ограничений, он будет принадлежать всем. И его первым отличием будет то, что его самолюбие растворится, и его гордость исчезнет. А иное — это пути усиления самолюбия, взращивание его.
Помните: самолюбие удовлетворяется большим богатством, оно может быть также удовлетворено тем, что вы прошли через большое страдание, и, если вы приобретете большие знания, это тоже усилит ваше самолюбие. Если я отказываюсь от мирского, я усиливаю свое самолюбие. А те, чье самолюбие удовлетворено, никогда не смогут работать вместе. Самолюбие является исключительно разъединяющим фактором, а отсутствие самолюбия — это единственный объединяющий фактор. Поэтому там, где нет самолюбия, там есть общность.
Однажды мусульманский факир по имени Фарид проходил мимо деревни, где жил Кабир. Он путешествовал с несколькими учениками. Его ученики сказали ему:
— Такая удача, что мы пройдем мимо дома, где живет Кабир. Давай остановимся в его доме на несколько дней. Для нас будет огромной радостью, если между вами двумя состоится обмен мнениями. Если вам двоим случится встретиться и обменяться мнениями, нам это принесет огромную пользу.
Фарид ответил:
— Да, мы остановимся и встретимся, но может не произойти никакого обмена мнениями.
Они спросили его:
— Почему?
Тот сказал:
— Мы там остановимся. Я встречусь с ним, но мы можем не говорить.
Когда слух дошел до учеников Кабира, они сказали:
— Фарид пройдет через наши места — позволь нам принять его. Это будет счастливая возможность. Два дня вы двое сможете беседовать.
А Кабир сказал:
— Мы определенно должны встретиться. Все будут очень счастливы.
Фарид был приглашен. Фарид и Кабир обнялись. Их глаза наполнились слезами радости, но никакого обмена мнениями между ними не произошло. Они расстались, а ученики были очень разочарованы. Во время расставания ученики сказали:
— Но вы же ничего не сказали!
А те ответили:
— Что могло быть сказано? Что знает он, то знаю и я.
Фарид сказал:
— Что знаю я, Кабир знает тоже, тогда о чем нам говорить? Мы даже не два человека, которые могут беседовать, — на определенном уровне мы одно целое. На этом уровне слова не нужны.
Между мудрецами невозможен обмен мнениями. Даже разговаривать значит создавать двойственность. На определенном уровне вечная работа всех мудрецов одинакова. На этом уровне и речи не идет о двойственности. Неважно, где они родились, к какому сообществу они принадлежат, каким бы ни был их стиль жизни, все равно, между ними нет двойственности. Но что касается тех, кто не является мудрецами, совершенно естественно, что между ними есть различия. Вот поэтому — и запомните это — между мудрецами нет различий. А если различия существуют, тогда считайте это знаком того, что эти люди не являются мудрецами.
Друг спросил:
— Какова твоя окончательная цель?
Он просил меня, какова моя цель. У меня нет никакой цели. И хорошо бы понять, почему у меня нет никакой цели.
В жизни есть два типа действий. Один тип действия мотивирован желанием, за ним стоит цель. А еще есть другой тип действия, который мотивируется любовью, состраданием, — за ним нет никакой цели. Если вы спросите мать: «Что за цель скрывается за любовью, которую ты даешь своему ребенку?» — что она ответит? Она скажет: «Не знаю я никакой цели. Я просто люблю, и в том, что я просто люблю, заключена радость». Это не значит, что ты любишь сегодня, а радость получаешь завтра. Твоя любовь сама по себе радость.
Но существует также тип действия, мотивированный желанием. Прямо сейчас я говорю с вами. Я мог бы говорить потому, что получу что-то от этого. Награда может быть в форме денег, славы, уважения, престижа — она может быть в любой форме. Я могу говорить потому, что получу что-то в ответ; тогда это будет мотивировано желанием.
Но я говорю только потому, что не могу от этого удержаться. Что-то произошло во мне, и оно хочет быть разделено с другими. Моя речь подобна цветку, который расцвел и распространяет свой аромат вокруг. Если вы спросите цветок: «Какова цель?»…За этим нет никакой цели.
Некоторые деяния возникают из желания; тогда за ними стоит цель. Есть некоторые действия, мотивированные состраданием, тогда за ними не кроется никакой цели. Поэтому, когда действие вызвано желанием, оно создает порабощение. Но действия, вызванные состраданием, не создают никакого порабощения. И любое действие, имеющее цель, создает порабощение, а то, в котором нет никакой цели, не создает порабощения.
И вы удивитесь, узнав, что не можете делать ничего плохого до тех пор, пока у вас не появится цель. Это странно: в грехе всегда есть цель; нет никакой цели, когда вы делаете доброе дело. А если в добром деянии есть цель, это не что иное, как грех в замаскированной форме. В грехе всегда есть цель. Без цели не было бы никакого греха. Даже имея цель, трудно согрешить, поэтому без цели это невозможно. Я не могу убить вас без причины — зачем бы мне убивать вас? Грех не может существовать без причины. Поскольку грех не может быть совершен из сострадания, грех всегда будет исполнен желания, а желание всегда подразумевает цель.
Здесь будет ожидание чего-то в ответ. Но возможно действовать, не имея никаких ожиданий.
После того как Махавира достиг просветления, он продолжал трудиться еще лет сорок. Почему он так поступил? Он проработал так много лет, почему он не остановился? Так много лет он был в постоянном движении, он был так активен: он ел, ездил туда, ездил сюда, проводил беседы, вел дискуссии. На протяжении сорока-сорока пяти лет он постоянно трудился. Разве он был неудовлетворен? После того, как Будда достиг просветления, он также продолжал трудиться еще сорок лет. Почему он не остановился? Потому что в этой деятельности не было никакой цели, он делал все просто из сострадания.
Я часто удивляюсь, почему продолжаю говорить с вами? Какая за этим цель? Я не могу найти иной цели, даже когда выискиваю ее, кроме той, что я могу видеть нечто, и мне необходимо об этом сказать. В действительности, только тот, в ком еще остается жестокость, мог бы держать это в секрете.
