– Тогда почему это не происходит чаще?
– Эти плотины очень крепки, и в основном переживают своих строителей. Большинство людей умудряются энергетически укреплять это искусственное заграждение в течении всей жизни, и умирают до того, как оно прорвётся. В отличие от вас.
– Значит, я провела эту черту? Да?
– Конечно. На уровне пробуждения внутри сна вы прошли через этот процесс. Вы думали, это был нервный срыв, когда ваш сын сказал, что хочет быть таким, как ваш муж – вы сломались, схватили Мэгги и ушли. Это было долгожданный взрыв плотины. Конец одной вещи и начало другой.
– Это было похоже на тотальный нервный срыв. Тяжело представить, что это какой-то тип духовной победы.
– Это не какой-то тип, это единственный тип.
– Трудно в это поверить.
– Это потому, что вода ещё не установилась. Вы всё ещё видите катаклизм, его последствия, побочные результаты, косвенный ущерб. Когда всё установится, когда вы установитесь, вы увидите новый ландшафт, и сочтёте его раем по сравнению с тем, что было.
– Это всё так жестоко.
– Знаю, так это выглядит, но когда вы смотрите на работу более масштабных сил, то, что кажется жестоким, оказывается естественным порядком вещей, как восстановление баланса. Люди отчаянно не желают проходить через то, через что прошли вы. Все хотят сохранить состояние радикального дисбаланса, удерживая всю свою энергию и жизненные силы на одной стороне этого искусственного барьера, вместо того, чтобы подвергнуться подобному персональному апокалипсису. Большинство удерживают воду всю свою жизнь, но вы не стали этого делать, и теперь у вас совсем другая жизнь.
– Повезло мне, – пробормотала она.
– Повезло вам, – согласился я.
***
– Брэтт любила указывать на то, что в подобном продвижении не существует уровней. Смерть и перерождение — это очень специфическое событие, не то, которое продолжается много лет. Она говорила, что нет ни начального, ни промежуточного, ни продвинутого уровня, и она была права. Всё сводится к сдаче, которая естественным образом следует за видением того, что есть, а не к вере или убеждению, в которых мы бултыхаемся, когда не видим ясно. Эту идею стоит много раз повторять, так казалось Брэтт. И мне тоже. Встречается много людей, которые подходят к духовности, будто что-то знают, будто они уже далеко продвинулись, но они не понимают, что на самом деле нет никакого далеко. Ты либо пересёк черту, либо нет. Ты либо в процессе, либо нет. Знание, понимание, учёность, опыт – всё это не имеет никакого значения.
– Она кажется очень сильной женщиной.
– Брэтт?
– Да.
Я задумался.
– Нет? – спросила она.
– Это совсем не из той оперы, – сказал я. – Мир полон сильных женщин. Вы – сильная женщина, ваша мать была сильной женщиной. Если вы зовёте такого человека, как Брэтт, сильным или слабым, начинаете придавать ему какие-то свойства, вы упускаете единственную вещь, которую стоит знать. Когда вы зайдёте за поверхность Брэтт к той части, которую стоит знать, то ничего там не найдёте – там ничего нет. Вот о чём всё это. Остальное просто костюм.
– И для вас это тоже верно?
– Это верно для всех.
***
Лиза не имела прецедента происходящего с ней сейчас, и, что ещё важнее, она никогда не становилась тем, прецедента чего у неё не было. Никогда ранее во множестве всех своих личных и профессиональных свершений она не попадала в ситуацию, когда не могла видеть, что она делает, оглядываясь на тысячи или миллионы других, которые делали это до неё. Я лишь предполагаю это, наблюдая за ней, но пришёл к этому не без причины, и уверен, что я прав. Она начинает ощущать более глубокие измерения своего одиночества.
Лиза не представляет себе, куда идёт её жизнь. Должно быть, это намного сильнее травмирует и расстраивает нервы, чем если бы она продолжала притворяться; как если бы она проснулась посреди ночи и сбежала из своего племени в само-изгнание, а теперь настало утро, она бродит по пустыне, потерянная, впервые в своей жизни одинокая, и нельзя узнать, в какую сторону лучше идти, или как быстро нужно идти. Я только сейчас начинаю это понимать, когда она пытается восстановить образ Брэтт, и я спрашиваю себя, почему она проявляет интерес к женщине, которую никогда не знала и никогда не узнает. Лиза не знает, кем ей теперь быть, поскольку больше не может быть тем, кем она была. Она – актёр без роли. Она не знает, как одеваться, как есть, как действовать, что говорить, что делать. Она даже не знает, какова её мотивация.
И это хорошо для неё.
17. Образованный невежда.
Нужные нам книги должны быть такими, чтобы они действовали на нас подобно беде, чтобы заставляли нас страдать, как от смерти человека, которого мы любили больше самих себя, чтобы заставляли нас чувствовать себя на краю самоубийства, или потерянными в дремучем лесу вдали от человеческого жилья – книга должна служить ледорубом для замёрзшего моря внутри нас.
– Франц Кафка –
– Как бы я хотела с ней познакомиться, – сказала Лиза, кладя на стол страницы с главами о Брэтт, – хотя, полагаю, она не была особенно сочувствующим человеком.
– Она была совершенно другой, когда не стояла перед группой, – сказал я, – менее огненной, более милой, меньше акцент, и она определённо предпочитала животных людям. Отнеслась бы она к вам ласково или жёстко, я не знаю.
– Почему она должна была отнестись ко мне жёстко?
– Для вашего же блага. Лучше сделать это побыстрее, как удалить зуб. Брэтт могла подумать, что самое любезное будет отхлестать вас, чтобы вы не бездельничали и всё не усложняли.
– Я бездельничаю? Да, я слишком много валяюсь. А кажется, что я должна что-то делать. Делать больше.
– Существует естественный ход вещей. Если ты слишком напуган или слишком умён и начинаешь валять дурака, то, возможно, просто поставишь себя в трудное положение. Вы отпустили штурвал, так что не паникуйте и не пытайтесь снова схватить его. Не создавайте себе лишних проблем, всё хорошо.
Она вздохнула.
– Я не знаю, что делать дальше. Мне кажется, что, ну, не знаю, как будто я должна что-то делать.
– Ваши старые взаимоотношения со временем уничтожены. Вам стоит не торопясь об этом поразмыслить, подумать о времени, о вашем времени. Как вы проводите дни, недели, годы, чем они являются для вас, и чего вы хотите от них.
– Это совершенно вне моего образа мышления, – сказала она. – Вся моя жизнь была сумасшедшим домом, полном вещей, которые требовали незамедлительного исполнения. Не помню, чтобы я думала как-то иначе.
– Теперь вам некуда спешить. Гонка окончена. Когда нужно будет сделать следующий шаг, вы об этом узнаете. Всё управляется совершенным интеллектом. Не требуется ни думать, ни вмешиваться, ни сомневаться в правильности. Просто позвольте процессу нести вас, доверьтесь ему, не боритесь с ним. Вот и всё, что нужно делать.
– Это то, о чём вы говорили Мэгги, да? Что вы не хотите носить повязку на глазах и ходить с тросточкой?
– Похоже на то.
– И так вы живёте свою жизнь?
– Вроде того.
Она сидела и смотрела на меня, с полуоткрытым ртом.
– Но серьёзно, ну, то есть, на самом деле?
– На самом деле.
Она смотрела на меня, словно зависла где-то над этим разговором, не способная спуститься ни на одну из сторон. Она думала, что жизнь, какой она всегда её знала, нормальна и естественна. Возможно, она и нормальна, но далеко не естественна. Я со своей стороны не чувствую неудобства, говоря, что мы, человеческие существа, не имеем представления, кто мы в действительности и на что в действительности способны. Ни малейшего.
Она по-прежнему смотрела на меня.
– Говорите, – сказал я ей.
Её рот был всё ещё приоткрыт, а теперь голова начала слегка раскачиваться.
– Нет, этого не может быть, – наконец выговорила она, борясь сама с собой.
Я слегка подтолкнул её локтем.
– Вы, наверное, были помешаны на том, чтобы держать всё под контролем? – спросил я.
Это всё, что было нужно.
– Нет, – сказала она, защищаясь, – это уж точно. Может быть, это по вашим довольно отстранённым стандартам, но у нас была очень сложная, полная требований жизнь. Не было места для легкомыслия, знаете ли. Каждый должен был выполнять свою часть, иначе всё пойдёт... еда, стирка, счета, магазины, школа, работа, общественные обязательства, графики, домашние дела, боже мой... командировки, спорт, вó время всех подготовить, чтоб не опоздали, миллион вещей, дома, на работе, в школе, везде, каждый день, без выходных... всё это должно быть сделано, знаете, и я – та, кто должен обеспечить это. Это называется быть помешанной на контроле? Я должна была быть очень организованной, и я старалась. Я должна была следить, чтобы все были заняты, знаете, так много нужно было сделать, и не было места для оплошностей, иначе всё полетит вверх тормашками. Не думаю, это значит быть помешанной на контроле. Я просто вела нормальное суетное домашнее хозяйство.
