Иметь дело с товарами куда проще, чем с людьми, хотя бы потому, что у товаров нет разума, и поэтому не стоит проблема общения. Когда мы делаем упор на человека, проблемы взаимоотношений приобретают первостепенное значение. Кто помогает, и кто нуждается в помощи? Благодетели — это богатые, образованные (если это можно назвать образованием) горожане. Нуждающиеся в помощи — бедные, необразованные крестьяне. Это означает, что между первыми и вторыми пролегают целых три бездонных пропасти: пропасть между богатыми и бедными, между образованными и необразованными и между горожанами и крестьянами, включая пропасть между промышленностью и сельским хозяйством. Первая проблема иностранной помощи развитию — это преодоление трех бездонных пропастей. Для этого требуются огромные усилия, творческий подход, изучение реалий жизни бедных и сострадание. Методы производства, структура потребления, система ценностей и взглядов на жизнь, присущие зажиточным и образованным горожанам, никак не подходят бедным, полуграмотным крестьянам. Они не могут вдруг перенять мировоззрение и привычки утонченных горожан. Если люди не могут приспособиться к методам производства, значит, методы производства должны быть приспособлены к людям. Вот мы и докопались до сути проблемы.
Более того, хозяйственный уклад богатых стран сам по себе во многом ущербен. Как бы там ни было, он совершенно не вписывается в образ жизни и труда бедных общин, и даже успешное его внедрение в простую среду посеяло бы лишь разрушение. Если после внедренных западных новшеств отцам нечего передать своим сыновьям, а сыновьям — перенять от отцов, то традиционный семейный уклад попросту разваливается. Жизнь и благополучие любого общества зависит от определенных бесконечно ценных и очень хрупких «психологических структур». Целостность общества, сотрудничество, «чувство локтя» и взаимопомощь, взаимное уважение и, более всего, самоуважение, стойкость и способность сносить лишения — все это и многое другое распадается и исчезает при серьезной поломке «психологических структур». Внутренняя убежденность в своей бесполезности и никчемности уничтожает человека. Никакой экономический рост не может компенсировать такие потери, хотя при таком исходе даже экономический рост обычно замедляется.
Ни одна из этих серьезных проблем не получила должного отражения в «удобных» теориях большинства экономистов по развитию. Провал первых десяти лет развития списывают на недостаток выделенных средств или даже на якобы ущербность общества и людей развивающихся стран. После прочтения современных исследований создается впечатление, что успех или провал программ по развитию только и зависит от выделения денежных средств на основе многосторонних или же двухсторонних соглашений, улучшения условий торговли сырьем, устранения барьеров в торговле, предоставления гарантий частным инвесторам, эффективного ограничение рождаемости и т. п. Именно это и считается по-настоящему важным.
Я вовсе не говорю, что все эти вопросы не имеют отношения к проблеме. Но они, похоже, не затрагивают самую ее суть, и, в любом случае, бесчисленные дебаты по этим вопросам практически не ведут к каким-либо конструктивным действиям. Суть же проблемы, по-моему, проста до неприличия: проблема бедности в мире — это, в основном, проблема двух миллионов деревень и двух миллиардов их жителей. Крупные города развивающихся стран — это не то место, где нужно искать решение. Если жизнь в деревне не станет достойной, то проблема бедности так и останется неразрешимой и будет неизбежно усугубляться.
Однако понимания сути проблемы еще мало, если мы по-прежнему будем мыслить в количественных и абстрактных категориях: ВВП, инвестиции, сбережения, и т. д. Они небесполезны в изучении экономики развитых стран, но не имеют практически никакого отношения к проблемам развития как таковым. (Да и в развитии богатых стран они не имели абсолютно никакого значения!)
Программу развития можно считать успешной, только если она помогла мобилизовать рабочую силу масс и повысила производительность, не «экономя» труд. Общепризнанный критерий успеха, а именно, рост ВВП, лишь основательно сбивает с толку и на деле неизбежно ведет к явлению, которое иначе как неоколониализмом не назовешь.
Я не стану использовать этот термин, потому как он уже приобрел негативную окраску и предполагает со стороны помогающих какие-то корыстные намерения. Есть ли такие намерения на самом деле? Думаю, вряд ли. Но это лишь усугубляет проблему. Ненамеренный неоколониализм — это словно скрытая опаснейшая болезнь, с которой бороться куда сложнее, чем с явным неоколониализмом. Он обусловлен стремительными переменами, которые производятся богатыми странами из самых лучших побуждений. Попытки привить бедным странам подходящие (что тоже сомнительно) лишь к условиям высокого достатка методы производства, уровень потребления, критерии успеха, систему ценностей и манеры поведения, ставят развивающиеся страны в постоянную зависимость от богатых. Самый очевидный пример и симптом — это растущая задолженность бедных стран своим богатым кредиторам. Никто не отрицает наличие этой проблемы, и люди из богатых стран с добрыми намерениями заключают, что безвозмездная помощь лучше кредитов, а низкий процент по кредитам лучше высокого. Безусловно, все верно. Но растущая задолженность — не самое страшное зло. В конце концов, если должник платить не в состоянии, то он и не платит. И кредиторы такой риск непременно учитывали.
Бедная страна попадает не только в зависимость материальную. Часто она «попадается на крючок» методов производства и структуры потребления богатых стран, и такая зависимость гораздо серьезней. Недавно я посетил крупную африканскую текстильную фабрику. Пример с этой фабрикой — отличная иллюстрация к сказанному. Управляющий гордо объяснил мне, что на его фабрике используются самые высокие технологии, лучшие в мире. А зачем нужен столь высокий уровень автоматизации? «Видите ли, — сказал он, — африканские рабочие не привыкли работать на промышленных предприятиях и будут делать ошибки, а автоматы не ошибаются. Требования к качеству сегодня очень высокие, и для того, чтобы найти покупателя, моя продукция должна быть идеальной». Описывая свой подход, он подытожил: «Моя главная задача — устранить человеческий фактор». Но это еще не все. Из-за чрезмерно высоких требований к качеству все оборудование пришлось импортировать из развитых стран; это оборудование оказалось столь сложным, что все старшие управленческие и технические кадры пришлось также выписывать из-за границы. Даже сырье поступало из-за рубежа: волокна местного хлопка были слишком коротки для высококлассной пряжи; кроме того, установленные стандарты требовали использования большого процента искусственного волокна. Это вполне обычная ситуация. Каждый, кто, вместо того, чтобы витать в облаках абстрактных эконометрических моделей, удосужился систематически изучить реальные проекты «развития» приведет вам массу подобных примеров. Мыловарни, производящие высшие сорта мыла при помощи тонких технологических процессов. В качестве сырья для такого мыла подходят только вещества высокой очистки, которые импортируются за немалые деньги, тогда как местное сырье идет на экспорт за бесценок. Предприятия пищевой промышленности; упаковочные заводы; тракторы в сельском хозяйстве — все как у богатых. А как часто местные фрукты идут на свалку потому, что потребитель якобы требует идеального внешнего вида продуктов. Такие потребности можно обеспечить только импортом фруктов из Австралии или Калифорнии, где применение науки и техники на грани фантастики обеспечивает всем яблокам одинаковый размер и ни единого видимого изъяна. Бедные страны мало-помалу (и не без чужой помощи) начинают перенимать методы производства и стандарты потребления, устраняющие всякую возможность самодостаточности и самопомощи. Это ведет к ненамеренному неоколониализму и безвыходной ситуации для бедных.
Что же может помочь двум миллионам деревень? Возьмем сначала количественный аспект. Если общую сумму, направляемую западными странами на развитие бедных, разделить на количество людей, живущих в развивающихся странах, то на каждого человека приходится чуть меньше 2 фунтов стерлингов в год. Не жалкий ли довесок к доходам бедных? Поэтому раздается призыв увеличить суммы, направляемые на помощь бедным. Такой призыв можно только поддержать. Но на что мы можем рассчитывать? 3 фунта стерлингов на человека в год, или 4? Как субсидия, своего рода «пособие», даже четыре фунта в год — такая же смешная сумма, как и та, что мы имеем сегодня.
Но рассмотрим еще один пример: небольшая группа развивающихся стран получает по-настоящему огромные дополнительные доходы — это нефтедобывающие страны Ближнего Востока, Ливия и Венесуэла. Налоговые поступления и плата за использование месторождений от нефтяных компаний составили в 1968 году 2349 миллионов фунтов стерлингов, или около 50 фунтов надушу населения. Обеспечивают ли такие доходы здоровье и стабильность общества, благополучие населения, постепенное устранение сельской бедности, процветание сельского хозяйства и повсеместную индустриализацию? Несмотря на некоторые скромные успехи, ответ, конечно же, отрицательный. Только денег для этого явно недостаточно. Количественный аспект вторичен по отношению к качественному. Если изначально взят ошибочный курс, то деньги его не выправят, а если курс верный, то и за деньгами дело не станет.
