Равным образом этот закон не может быть стремлением ни к наслаждению, высокому или низменному, ни к любого рода самоудов-летворению, сколь бы уточенным или даже духовным оно ни было. И здесь также истинно то, что высочайшее добро как по природе своей, так и по внутреннему воздействию есть высочайшее блаженство. Ананда — радость, присущая бытию, — является источником всего существования и целью, к которой оно устремлено и которую ищет явно или тайно в процессе деятельности всех своих сил. Истинно и то, что в возрастающей добродетели, в совершенном добре кроется великое наслаждение и что стремление к наслаждению вполне может служить подсознательным мотивом стремления к добродетели. Но с практической точки зрения это обстоятельство является второстепенным; оно не делает наслаждение критерием или мерилом добродетели. Наоборот, добродетель приходит к естественному человеку через борьбу с его природой, ищущей наслаждения, и зачастую сознательно принимает боль и воспитывает силу через страдание. Мы принимаем эту боль и борьбу не ради наслаждения болью и упоения борьбой; ибо тот высочайший напряженный восторг (хотя сокровенный дух в нас и ощущает его) поначалу обычно не воспринимается сознательной частью нашего существа, которая является ареной борьбы. Деятельность этического человека обусловлена даже не жаждой внутреннего наслаждения, но потребностью его существа, необходимостью, диктуемой идеалом, абсолютным критерием, законом Божественного.
Во внешней истории нашего восхождения это обстоятельство на первых порах проявляется неотчетливо, а, возможно, и вовсе не проявляется; может показаться, что этическая эволюция человека обуслов-лена его социальной эволюцией. Ибо этика начинается только тогда, когда человек вынужден принимать во внимание нечто, отличное от его собственных предпочтений, витального удовольствия или материальной выгоды; и поначалу это вызывается необходимостью поддерживать отношения с окружающими, потребностями его социального существования. Но суть дела заключается не в этом, о чем свидетельствует тот факт, что этические требования не всегда согласуются с социальными требованиями, равно как этические нормы не всегда совпадают с нормами социальными. Напротив, этический человек зачастую находит нужным отвергать социальные требования и решительно выступать против них, нарушать социальные нормы, пренебрегать ими и полностью их изменять. И отношения с ближними, и отношения с самим собой являются для него полем этического роста; однако само его этическое существо определяется его отношениями с Богом, действием силы Божественного, скрыто пребывающего в его природе или сознательно действующего в его высшем «я» или внутреннем духе. Он подчиняется внутреннему идеалу, а не внешним нормам; он отвечает божественному закону, заключенному в его существе, а не социальным требованиям или общественной необходимости. Этический императив приходит не извне, но изнутри человека и свыше.
Исстари люди чувствовали и говорили, что законы справедливости, законы совершенного поведения суть законы богов, вечного потустороннего мира, законы, которые человек осознает и которым призван следовать. Век разума отверг это простое объяснение как суеверие или плод поэтической фантазии, которому противоречат природа и история мира. Но все же в этом древнем суеверии или поэтическом вымысле скрывается истина, которую упускает их рациональное отрицание, а рациональные утверждения — будь то кантовский категорический императив или еще что-либо — не восстанавливают во всей полноте. Даже если совесть человека является творением его эволюционирующей природы, если его представления об этическом законе подлежат изменениям и зависят от стадии его эволюции, все же в основе этих видоизменяющихся представлений есть нечто постоянное, что лежит в самой основе собственной природы человека и природы мира. И если Природа в человеке и в мире является у истоков своих инфраэтиче-ской, равно как и инфрарациональной, а на вершине своей — супраэтической, равно как и супрарациональной, все же в этом инфраэтичном содержится что-то, что на человеческом плане существования становится этическим, а супраэтическое само по себе является завершением этического и не может быть достигнуто ни одним человеком, который не прошел долгий путь этического становления. Внизу скрыта та тайна добра во всех вещах, к которой приближается человеческое существо и которую пытается частично выразить через этический инстинкт и этическую идею; наверху скрывается вечное Благо, превосходящее наши неполные и фрагментарные этические концепции.
Наши этические импульсы и движения зарождаются, как и любые другие, в инфрарациональном и берут начало в подсознательном. Они появляются как инстинкт справедливости, инстинкт подчинения непонятому закону, инстинкт самоотдачи в труде, инстинкт жертвенности и самопожертвования, инстинкт любви, добровольного подчинения и солидарности с ближними. Человек следует этому закону, не задумываясь поначалу над разными «почему» и «зачем»; он не спрашивает согласия разума на это. На первых порах человек полагает, что это закон, созданный силами, которые выше него и всего человечества, и вместе с древним поэтом говорит, что не знает, откуда пришли эти законы, но знает лишь, что они есть и пребудут вовеки и преступать безнаказанно их нельзя. То, чего ищут инстинкты и импульсы, разум силится довести до нашего понимания, чтобы воля смогла сознательно использовать этические импульсы, а инстинкты превратились в этиче-ские идеи. Разум исправляет примитивные и нередко ошибочные заблуждения этического инстинкта, разделяет и очищает запутанные связи идей и понятий, выявляет по мере возможностей отношения, существующие между зачастую несовместимыми нравственными идеалами человека, пытается выступать судьей между ними и удовлетворять их противоречивые притязания путем компромисса, создает систему и многогранный закон этической деятельности. Все это прекрасно, это необходимая стадия нашего развития; но в конечном счете этические идеи и сознательная этическая воля, которые разум пытался приучить к своей власти, освобождаются от его влияния и выходят за пределы сферы его деятельности. Всегда, даже в период полной власти и контроля разума, они имеют эту изначально присущую им тенденцию.
Ибо этическое существо, как и все части человеческой природы, находится в развитии и несет в себе стремление к абсолютному, божес-твенному, которого с уверенностью достичь можно лишь в супрарациональном. Этическое существо стремится к абсолютной чистоте, абсолютной справедливости, абсолютной истине, абсолютной силе, абсолютной любви и самоотдаче и получает наибольшее удовлетворение, когда может достичь всего этого в абсолютной мере, без всяких ограничений, принуждения или компромиссов, божественным образом, во всей бесконечной полноте, в преобразовании этического су-щества по божественному подобию. Разум главным образом занимается тем, что лучше всего понимает, т. е. видимым процессом, структурой, внешним действием, его результатом и следствием, условиями, определяющими его характер, его причиной и мотивом; на основании всего этого он судит о нравственности поступка и нравственности совершившего поступок. Но развитое этическое существо инстинктивно сознает, что оно стремится к некой внутренней реальности, и внешнее действие есть только средство выражения этой внутренней абсолютной и вечной сущности, которая обнаруживается в нас в виде психической деятельности. Ценность наших действий заключается не столько в видимой их природе и внешнем результате, сколько в том, что они способствуют росту Божественного в нас. На основании внешнего трудно, и даже невозможно, судить об абсолютной справедливо-сти, абсолютной правоте, абсолютной чистоте, любви или бескорыстности поступка или линии поведения; ибо действие всегда относительно, следствия его противоречивы и неопределенны, обстоятельства не однозначны. Но возможно настроить внутреннее существо на вечное и абсолютное благо, исполнить им наше чувство и волю, чтобы действовать, руководствуясь побуждениями, интуицией и вдохновением, порожденными благом. Именно к этому настойчиво стремится этиче-ское существо и именно к этому неуклонно приближается высший этический человек в своих внутренних усилиях.
В действительности суть этики не в том, чтобы выяснять соотношение добра и зла в действиях человека или пытаться безупречно отвечать общественным нормам — все это лишь примитивные внешние проявления; этика есть попытка развиваться и восходить к божественной природе. В части чистоты этика есть страстное стремление к имманентной чистоте Божественного существования; в части истины и справедливости она есть стремление к сознательному единению с законом божественного знания и воли; в части сострадания и милосердия — это движение к бесконечности и универсальности божествен-ной любви; в части силы и мужества — воспитание божественной силы и мощи. Вот глубинный смысл этики. Она получает высочайшее завершение, когда существо человека претерпевает такое изменение; и тогда не действия человека определяют качество его природы, но его природа придает ценность действиям; тогда он перестает быть вымученно добродетельным, искусственно нравственным, но становится естественно божественным. Так и человек активно реализует себя и получает свое высочайшее завершение не тогда, когда им движут инфрарациональные импульсы или рациональные интеллект и воля, но когда он вдохновляется и направляется божественными знанием и волей, ставшими сознательными силами его природы. А достичь этого можно (на начальных стадиях) постижением истины, которая передается человеку интуитивным умом, постепенно освобождающимся от посягательств эгоизма, своекорыстия, желания, страсти и всех видов своеволия, и (на завершающих стадиях) через супрарациональные свет и силу, которые уже не приходят извне, но постоянно присутствуют и владеют всем существом человека. Такой была высшая цель древних мудрецов, обладавших мудростью, которую рациональный человек и рациональное общество отвергли, поскольку она представляла собой истину, слишком высокую для понимания разума, и требовала усилий слишком смелых и огромных, слишком запредельных для обычной ограниченной человеческой воли.
