Сердечно, как про самых близких, он говорил о давно, много веков назад умерших людях.
Потом, повернувшись прямо ко мне, глядя в глаза, отец Николай продолжал:
— Они творили добро и терпели за это поношения. Но никогда не сетовали. Ибо перед ними был пример Иисуса Христа — Бога нашего. Христос поднимал мёртвых, лечил слепых, прокажённых. А книжники и фарисеи кричали: «Он исцеляет людей силою князя бесовского!» Так было. И так будет всегда. Если вы бескорыстно, из сострадания оказываете помощь ближнему, не страшитесь никаких клевет. Кто учил химию, знает, что такое лакмусовая бумажка. Истинная любовь и сострадание — наша лакмусовая бумажка. Если любовь и сострадание есть в душе человека, ничего дьявольского нет и не может быть в его делах. И не мните, будто то, что творили Христос и апостолы, совсем недоступно обычным смертным. Человек есть великая тайна. А Христос обещал навсегда остаться среди нас. И это тоже великая тайна. Скрывать свои таланты, боясь поношений, — грех перед Ним, Господом нашим. Так торопитесь же содеять добро угнетённому, накормить голодного, исцелить болящего!
Отец Николай поднял руку с крестом, сотворил крестное знамение и снова взглянул мне прямо в глаза.
Я вернулся в Москву вечером накануне отъезда на Кавказ. Духовный отец был далеко, за городом, и, переполненный ощущением свершившегося чуда, прямо с автовокзала я за-ехал домой к Йовайше — бывшему руководителю лаборатории парапсихологии, где я занимался семь лет.
Мы очень давно не виделись. Игорь Михайлович обрадовался неожиданному гостю, угостил жареной картошкой с грибами, чаем с мятой. Рассказал, что занят обменом квартиры, через полгода собирается окончательно переехать в Алма-Ату, куда его пригласили будто бы преподавать в каком-то институте, а на самом деле учить сотрудников облучать биоэнергией клетки растительных и животных тканей.
Он нисколько не постарел. Был бодр.
Выслушав меня, Йовайша ничему не удивился.
— Обыкновенная телепатия. У вас был вопрос. Вы получили ответ. И ответ замечательный. Теперь вы успокоились?
— Но ведь у других людей, собравшихся в храме, наверняка тоже были свои вопросы?
Йовайша засмеялся.
— Артур, ваше стремление дойти во всём до самого конца не будет удовлетворено никогда. За каждой разгадкой всегда — новая тайна. В этом ваша трагедия, но и вечный стимул для продвижения вперёд. Скажите лучше, чем вы теперь заняты?
Узнав о том, что завтра я выезжаю в командировку от центральной газеты с заданием написать статью о судьбе лесов Кавказского хребта, обрамляющего Черное море, Игорь Михайлович тотчас спросил:
— А в Сухуми? В Сухуми не будете?
— Обязательно. Должен проехать по всему побережью от Лазаревской до Сухуми.
— Прекрасно. Артур, постарайтесь распланировать поездку так, чтоб осталось свободное время. Помните, вы ездили в археологические экспедиции, методом биолокации нашли могилу, датированную до нашей эры? Так вот, под Сухуми в посёлке Каштак четыре года назад умер один человек. Художник, алхимик, пьяница. Несколько лет подряд я снимал по соседству комнату, тоже у одного по-своему замечательного человека, философа, так сказать.
— Его звали Платон, — перебил я. — А художника — Константин Васильевич Семенов. Я его знал.
— Ну, мир тесен, — развёл руками Йовайша. — А вы видели тигли в его мастерской?
— Не только видел, но и вдыхал вонючий дым, когда Константин Васильевич из разной дряни плавил в них якобы серебро. Делал из этого металла браслеты и кольца, продавал курортникам. Я ведь целых два месяца, будучи бедным студентом, бесплатно пользовался его гостеприимством, жил в сарае над самым обрывом к морю.
— Так вот, дорогой Артур, однажды я попросту украл у Константина Васильевича кусочек этого «серебра», отвёз в Москву, в Институт цветных металлов и золота. На анализ. Оказалось, что это действительно серебро, причём высочайшей пробы!
— Игорь Михайлович, ну не может быть!
— Может, — твёрдо ответил Йовайша. — Платон, его вечный оппонент, по секрету рассказывал, что Семенов мог делать и золото. Алхимия родилась в Египте. С тех пор тайну превращения элементов пытались разгадать выдающиеся умы разных стран и веков — Авиценна, Фрэнсис Бэкон, Спиноза, Гельвеций, Эдисон. А что вы скажете об историческом факте — курфюрст Саксонии Август при помощи «философского камня» изготовил в своей алхимической лаборатории 17 миллионов золотых рейхсталлеров. Легче всего отвергнуть, посмеяться. Но как быть с Константином Васильевичем? Он бедствовал, все пропивал. А когда припирала нужда, у него опять дымились тигли... Он ведь совершил кругосветное путешествие. Был в том же Египте, в Тибете. Вы в курсе дела?
— Теперь вспоминаю. Он много чего мне рассказывал... Тогда я думал, все это — чепуха, бред спивающегося человека.
— Дорогой мой, чудо порой демонстрирует себя в разных обличьях. Мы невнимательны, потом машем после драки кулаками. Вот Семенов умер. А этой зимой Платон прислал мне письмо, где пишет, что Константин Васильевич, который терпеть не мог Советскую власть, не хотел, чтоб ей достались секреты, запаял в железной канистре все свои бумаги с алхимическими рецептами, закопал на участке. И вы, Артур, должны её отыскать.
— Но это, прежде всего, аморально! Нарушать волю покойного... И, кроме того, ведь не будем же мы с вами, овладев секретом, стремиться к обогащению.
— Не будем, — согласился Йовайша. — А вам не кажется, что завтрашний день сначала нашей страны, а потом и всего мира приговорил человечество к катастрофе? Армады химических, металлургических заводов отравляют землю, воздух и реки. А если всё-таки есть способ иного воздействия на материю? Дело не только в золоте и серебре. Дело в принципе. Безусловно, существует совершенно иной подход, каким бы он ни казался фантастичным сегодня. Имейте в виду, любое растение владеет тайной превращения элементов. Один учёный, кажется Берцелиус, выращивал салат на стеклянной крошке, поливая его корни только дистиллированной водой. Когда он сжёг растения и проанализировал состав золы, содержание серы оказалось в ней в два раза больше, чем в семенах. Откуда она взялась? Если вы посадите семя любого дерева в кадку с определённым количеством земли, а потом, когда оно вырастет, взвесите это дерево и эту землю, вы увидите, что дерево весит много килограммов, а земли не убавилось ни грамма...
— Больше не агитируйте! Ладно. Я попытаюсь найти эту канистру хотя бы из присущей мне любви к приключениям. До сих пор любимая книга — «Остров сокровищ», чтоб вы знали, с кем имеете дело.
— Знаю, — улыбнулся Йовайша. — Только будьте, пожалуйста, осторожны. Никому не говорите об этой затее, неровен час...
— Игорь Михайлович, а ведь Семенов был одинок. Кто теперь владеет его домом и участком? Толстый гинеколог?
— Так вы и гинеколога застали? По логике вещей, наверное, он. Понимаю, это затруднит ваши действия. Можно было бы обратиться к помощи Платона, но он стар, болен чем-то серьёзным. И вообще, лучше никого не подключать.
— Ясно. — Я встал из-за стола.
— Когда предполагаете вернуться? — спросил Йовайша.
— Скоро. Командировка всего на десять дней.
«Каким же нужно быть ротозеем, — думал я через одиннадцать лет, лёжа ночью на кровати в номере каирского оте-ля, — чтобы не сопоставить то, что, казалось бы, кричало о взаимосвязи: сперва поездка в монастырь, ответ старца на незаданный вопрос, потом неожиданное задание Йовайши. И сразу, на следующий день, — голос: «Обрати внимание на все детали этого путешествия».
По своему обыкновению, я проснулся рано. Побрился в ванной и, чтоб не будить Сашу, вышел на балкон.
С высоты восьмого этажа передо мной предстало утро Каира. В просветах между домами виднелся Нил. Встающее солнце освещало плоские крыши, на которых разгуливали куры, орали петухи. Со всех сторон с невидимых отсюда минаретов раздавались протяжные крики муэдзинов, призывающих население четырнадцатимиллионной столицы Египта на утреннюю молитву.
Внизу, в темноватом ущелье улицы, где, отчаянно гудя, едва разъезжались встречные автомашины, кипела жизнь. В длинном балахоне шёл с корзиной апельсинов на голове босоногий старик. Мальчик погонял ослика, влекущего тележку со стеблями сахарного тростника. В ту же сторону одна за другой направлялись укутанные в шали женщины. Навстречу им стайкой торопились школьники с ранцами на спине.
— Доброе утро, Артур. Завтрак в девять? — раздался за спиной сонный голос.
— Кажется. Доброе утро.
Я даже не обернулся, боясь, что Саша втянет в пустопорожний разговор, отвлечёт от редко даруемой возможности ничего не знать, ничего не хотеть, а просто видеть, чувствовать. Вдыхать этот терпкий утренний воздух, созерцать старинные белые и новые темно-серые бетонные здания многоэтажных отелей, одинаково припудренные мелким песком пустыни. Слышать симфонию звуков просыпающегося города, живущего своей жизнью и не мешающего мне быть в высшей степени собой — созерцать протекающее бытие.
