Роберт Мосс - Сновидческие традиции ирокезов. Понимание тайных желаний души

Сирены, пожарные, полицейские, кареты «скорой помощи»… Мне сказали, что в квартире в здании напротив, произошел химический взрыв и что спасатели по прибытии нашли хозяина мертвым.

Это был первый знак. На протяжении последовавших удивительных дней и ночей были и другие, когда я видел цвета, для которых нет названий в человеческих языках, потому что они не входят в спектр, доступный человеческому глазу. Я чувствовал глубокую связь с Африкой, и лев бродил вместе со мной в моих снах. Я так жаждал более глубокой жизни, что было бы совсем не трудно покинуть квартиру на Манхэттене, отдать роскошные костюмы Армии спасения и разорвать выгодные контракты с издателями и кинорежиссерами. Но такое решение пугало, даже приводило в ужас тех, кого я любил. На меня оказала влияние и мысль о том, что, возможно, совсем не случайно я был рожден белым австралийцем, пожизненно связанным с западными традициями. Возможно, придется отказаться от поставленной цели, если я свяжу себя с весьма специфичной с точки зрения культуры африканской традицией, даже при том, что моя душа хорошо знакома с ней, думал я.

Я позвонил своему другу сантеро, который представил меня Эйду, и рассказал ему о своем решении. Я не собирался следовать пути жреца йоруба, по крайней мере не проходить обучение. Друг ответил мне:

— Роберт, есть кое-что, что тебе следует знать. Духи подобны людям. Они влюбляются. И так как духи влюблены в тебя, они продолжат призывать тебя. Они будут надевать разные маски и костюмы, пока ты не вступишь в отношения с ними.

Один из набросков оракула Ифы может сообщить предсказателю следующее: «Предки приходят на территорию живых». Это время опасности и магии, когда умершие близко и завеса мира духов истончается или исчезает. Я вступил в этот период, когда переехал на ферму, где встретился с белым дубом и краснохвостым Ястребом в 1986 году, а духи надели другие маски.

Мы уехали из Кривой бухты на ферму с двумя огромными черными собаками. Это были две дворняги из Кривой бухты: помесь немецкой овчарки и лабрадора, но значительно крупнее, чем представители данных пород. Я назвал старшую собаку Киплингом, как и черную собаку философа-пьяницы из КГБ, героя моего триллера «Московские правила». Киплинг преданно любил свою человеческую семью, и я любил его больше, чем любую другую собаку в моей жизни. Когда пес поднимал уши, то становился очень похожим на Анубиса — египетского стража пути в страну мертвых (Анубис сопровождал умерших и направлял тех, кто путешествует по снам). Самые нежные мои воспоминания о годах, проведенных в Кривой бухте, связаны с Киплингом, когда зимой мы гуляли с ним по засыпанным снегом пустынным пляжам.

Ему нравились долгие прогулки по лесу около нашего нового дома. Часто Киплинг, его сестра по кличке Бренди и я бродили часами. Киплинг любил ловить сурков, и я позволял ему это, так как их мясо чистое, а поры сурков представляют опасность для лошадей. Но я никогда не позволял ему преследовать белохвостых оленей, которые в большом количестве бродили между деревьев после того, как я сделал территорию заповедником, или лис, чьи владения скрывались в зарослях сумаха.

В ночь перед Хеллоуином, в первый год нашего пребывания на ферме, Киплинг выбежал на трассу 66 и был сбит машиной соседа. Сраженный горем, я завернул его огромное тело в старое одеяло, положил в джип, в котором он любил ездить, и отправился с мотыгой и лопатой на вершину холма к северу от дома. Я часто приходил сюда ночью с Киплингом, чтобы полюбоваться на восход луны. Я вырыл могилу для своей черной собаки у самой границы человеческого захоронения, где под причудливыми углами располагались надгробия первых белых поселенцев.

Я чувствовал, что потерял часть своего сердца.

Но вскоре я заметил, что, хотя его тело уже было в земле, Киплинг все еще был с нами. Однажды, ведя джип, так нравившийся ему, я взглянул в зеркало заднего вида и увидел пса вскочившим и смотрящим наружу.

— Сидеть, Киплинг, — крикнул я прежде, чем осознал, что моей собаки там быть не могло.

Его видели и другие люди. Присутствие моего бывшего пса было настолько ощутимым, что, когда моя пожилая теща переехала в городскую квартиру на первом этаже, я попросил Киплинга присмотреть за ней в течение первых дней, пока мы не нашли для тещи собственную собаку. Поздно вечером первого дня пребывания в новой квартире моя теща услышала, как люди, которых она посчитала слоняющимися бездельниками, переговаривались на улице напротив ее двери. Затем последовало низкое рычание собаки, перешедшее в громкий лай. Кто-то снаружи сказал: «Забудь об этом, там собака». Интересно, что, по словам Мари, собачий лай, казалось, звучал изнутри квартиры.

Энергия моей черной собаки проявлялась рядом со мной и другими способами еще долго после ее смерти. В конце концов я понял, пришел час сказать Киплингу, что он может уходить. Так я и поступил во время импровизированной церемонии, поджарив для него стейк на костре около старого куста логановой ягоды. Когда я сказал слова любви и прощания, надо мной, словно ребенок на роликовых коньках, пронесся ветер, подхватив дым и унеся его наверх, к могиле Киплинга.

Тогда мой черный пес стал приходить ко мне во снах. Я видел его охотящимся на загадочном острове за рекой. Когда я позвал его, он повернулся в мою сторону, но не смог увидеть меня, как будто его мир был завернут в целлофан, прозрачный лишь с одной стороны.

Время шло. В моих снах Киплинг стал проводником и товарищем, показывая то, что я должен был увидеть, но мог и не заметить без него. Иногда он появлялся из полого дерева, покрытого чем-то липким, как мед или околоплодные воды. Он сопровождал меня в путешествиях по опасным местам, иногда — в сферы мертвых. Я начал понимать, почему египтяне выбирали черную собаку или шакала в качестве проводника душ по дорогам между мирами. Будучи черным, он легко пересекает темные места. Острота чувств позволяет ему идти по следу, искать и ликвидировать мертвую плоть и мертвую энергию, которые оставляют после себя духи. Из всех животных представители семейства псовых относятся к людям наиболее дружелюбно.

К этому моменту я уже видел сны о душах многих умерших. Я заменю вводящий в заблуждение термин «мертвые» на «ушедшие». Я не большой сторонник теологии, но одно знаю точно (это знает каждый, кто по- настоящему видит сны): жизнь продолжается после физической смерти в других измерениях и в других носителях сознания. Одной из самых выдающихся жестокостей традиционной психологии, а часто и западной религии, является отрицание простого факта, что в снах мы можем общаться с ушедшими. Иногда они приходят навестить нас. Иногда они появляются в снах, так как находятся в нашем пространстве, не двигаясь дальше.

Во время сна и в видениях наяву, особенно когда я сидел под белым дубом или пробирался по лесам к водопадам, я часто встречал следы людей прошлого, как белых, так и коренных американцев. Я предположил, что это были голографические следы и, возможно, старые энергии людей, живших, любивших и страдавших на этой земле, включая, без сомнения, семью Мозеса Сана, первого белого землевладельца, чьи сыновья сражались во время американской революции и были похоронены на холме, где рядом с людским кладбищем я похоронил любимого пса.

Я начал изучать историю местности и выяснил, что эта земля была первой настоящей американской границей, на которой были приняты многие исторические решения. Например, насколько далеко вглубь континента будет позволено заходить европейцам; кто — Франция или Великобритания — станет доминирующей силой; продолжат ли колонии жить под управлением далекого короля или же получат независимость и создадут конституцию.

Я узнал, что расположенный неподалеку город Олбани во времена своего расцвета был своего рода Касабланкой — с агентами, секретными операциями и борьбой за власть. Я начал обдумывать идею о том, чтобы написать еще один шпионский триллер о колониальном периоде.

Я не успел углубиться в исполнение этого плана. Мы решили провести зимние праздники со старыми друзьями в Канкуне, который интересовал меня не столько своей курортной красотой, с загаром и непременным бокалом ледяной «Маргариты», сколько близостью к наследию майя. В другой стране я оказался в первом из больших сновидений, которые в конце концов привели меня к ирокезской истории.

Подо мной тень, она скользит по девственному пейзажу, большую часть которого составляет вода. Я спускаюсь на поляну посреди густого леса. Я то теряю из виду, то снова нахожу первобытного человека, одетого в шкуры. Картина меняется, и я оказываюсь в греческом амфитеатре. Я вхожу и выхожу из сознаний и тел множества людей, проходя век за веком. Вот я в теле сального широкоплечего мужчины в колониальной одежде. Иногда он надевает форму английского генерала или богатого землевладельца, в другое время носит шкуры и ракушки, как это принято у индейцев.