Подо мной тень, она скользит по девственному пейзажу, большую часть которого составляет вода. Я спускаюсь на поляну посреди густого леса. Я то теряю из виду, то снова нахожу первобытного человека, одетого в шкуры. Картина меняется, и я оказываюсь в греческом амфитеатре. Я вхожу и выхожу из сознаний и тел множества людей, проходя век за веком. Вот я в теле сального широкоплечего мужчины в колониальной одежде. Иногда он надевает форму английского генерала или богатого землевладельца, в другое время носит шкуры и ракушки, как это принято у индейцев.
Я проснулся после этой сцены, и одна фраза крутилась у меня в голове:
Я из тех, кто сотрясает миры.
Звучащие слова повисли в воздухе. Я сощурился от яркого солнечного света, падавшего через окно в комнату отеля, пытаясь вспомнить подробности сна и осмыслить его. Сон привел меня к неким древним событиям, происходившим на протяжении многих веков во многих местах и в разной обстановке. Я чувствовал, что все сцены были связаны и что слова, повторявшиеся в пространстве, относились к тому, что было центром этих событий.
Когда я вернулся в Соединенные Штаты, то подтвердил свои предположения о том, кем был мужчина в колониальной одежде. Вскоре после того, как я покинул Канкун, я увидел в историческом отделе букинистического магазина в Олбани толстую книгу в синей обложке. Открыв ее на случайной странице, я был поражен тем, насколько знакомым мне оказался этот голос из XVIII века, который говорил со мной со страниц книги о совете с ирокезами. Посмотрев па обложку, я выяснил, что держал в руках том «Записки сэра Уильяма Джонсона». Я ничего не слышал о Джонсоне прежде, но любопытство заставило меня купить книгу.
Когда я увидел портреты Джонсона, я уверился в том, что именно он — мужчина из моего сна, который был одновременно мной и не мной.
После того как я прочитал его записки, а затем ознакомился с несколькими вариантами его биографии, я узнал, что Уильям Джонсон (1715–1774) был героем первой границы, он правил страной могавков как король племени, делил свою жизнь и постель с могавками, овладел их языком и обычаями. Джонсон узнал их, пожалуй, лучше, чем любой другой белый мужчина за всю историю Америки. Он принимал решения от имени короля и стал вождем могавков, его влияние на ирокезов стало важнейшим фактором в победе Англии над Францией в так называемой войне французов с индейцами, которая открыла путь американской революции, лишив колонистов необходимости иметь одну европейскую армию для защиты от другой. Он повел силы индейских воинов к победе над профессиональной французской армией, которую возглавлял один из самых опытных генералов битвы на озере Джордж в 1755 году.
Политическая история оказалась интересной, но самое удивительное — этот мужчина и его жизнь. Он был отцом более чем сотни детей от бесчисленных «временных» жен. Единственной женщиной, у которой почти получилось «приручить» его, была индианка, известная под именем Молли Брант, мы еще вернемся к ней в третьей части. Широта и великодушие личности Джонсона напоминают величие королей Ирландии. А желание приблизиться к коренным жителям, погрузиться в культуру американских индейцев являлось его собственным помыслом. Затем, сообщает Бугенвиль, Джонсон «ускакал вместе со своим отрядом, члены которого полностью повторяли его действия. Где Гомер, который смог бы описать подобную сцену?»[3].
Этот яркий сюжет вполне подходил для романа. Однако в ходе своих первоначальных исследований я не нашел объяснения мощному отзвуку моего сна, чувству вневременной драмы, не ограничивающейся рамками истории Джонсона или моей собственной. Я должен был угнать то, что не было описано в исторических книгах. Были мои личные вопросы. Почему во сне я не мог различить, где Джонсон, а где я? Почему он вообще мне снился?
Когда я впервые поехал в усадьбу Джонсона, красивый дом, окруженный каменными блочными строениями, ставший последним жилищем сэра Уильяма в долине могавков, то добрался туда без карт и указаний, как будто ехал к себе домой. Я встретился с застенчивой южанкой по имени Ванда Барч, которая жила там двадцать лет как смотритель имеющего историческую ценность наследия Джонсона.
Вскоре я выяснил, что она тоже была сильным сновидцем и что, возможно, наши жизни во сне были связаны еще до того, как сон о Джонсоне привел меня в его последний дом.
Когда мне было девять лет, я упал за борт лодки, па которой отправился рыбачить вместе с отцом и его друзьями. Там было достаточно мелко, а я был приличным пловцом, как и большинство австралийцев. Поэтому никто не понял, что я тону. Только когда большая часть короткой жизни прошла перед моими глазами, кто-то выловил меня и откачал. Примерно в то же время Ванде снился мальчик приблизительно ее возраста, с круглым, покрытым веснушками лицом, который необъяснимым образом тонул на мелководье. В своем сне она протянула руку и вытащила его. Мы поделились этими переживаниями, и очень скоро между нами возникла глубокая и удивительная сновидческая дружба. Каждый из нас был единственным ребенком в семье и каждый очень хотел иметь брата или сестру. Через некоторое время после рождения нашей дружбы мы решили, что нашли друг в друге тех сестру и брата, которых нам так не хватало в детстве.
Итак, сон об Уильяме Джонсоне уже принес мне ценнейший дар — сестру. Ванда и я вскоре начали делиться сновидениями почти каждый день, и часто оказывалось, что наши мечты пересекаются. Вместе мы разработали практику совместного интерактивного сновидения, мы исследовали будущее, перемещаясь вперед, рассматривая и выбирая необходимое среди возможных вариантов.
Но тайна моей связи с Джонсоном осталась неоткрытой. Он родился и вырос в графстве Мит в Ирландии, как и семья моей матери. Вскоре я решил отправиться туда и выяснить, нет ли ответов на мои вопросы о, возможно, нашем общем происхождении.
Глаза богиниЯ прилетел в Дублин в 1987 году. Холодным и ветреным утром Пасхального воскресенья с двумя дочерьми я посетил две мессы: англиканскую службу в почти пустой старой церкви Святой Анны, где толстый священник монотонно бубнил на протяжении литургии, обращаясь к пустым скамьям и время от времени сморкаясь, и католическую мессу в соборе Святой Марии. Этот собор, представляющий собой прекрасное классическое григорианское здание, является прекрасным фоном для энергии и радостного возбуждения этого великого христианского праздника — дня Вознесения. На двери табличка: «Дамы, следите за своими сумочками». В соборе присутствовала некая сила, заключенная в мощном звучании органа, хоре, распевающем «Аллилуйя», в живом движении священников, и легко можно было себе представить, как атеиста завораживают картины, изображающие умирающего Бога, мира, обновленного через символический каннибализм. Я восхищенно смотрел на красивых ирландских девушек с их плавной походкой, распущенными черными или рыжими волосами, решительными подбородками, быстрыми черными глазами и округлыми бедрами; пробирающихся мимо бродяг и местных пьянчуг в толпе, шелестя щей, как камыш на ветру.
На следующий день в поисках следов Джонсона (который родился в 1715 году) я начал продвигаться вглубь Ирландии, которая, судя но дате ее основания, старше святого Патрика. Это было время волнений, скрытых за возделанными полями и рядами аккуратных изгородей западных бриттов графства Мит. Мы отправились по ухабистой проселочной дороге к поместью Смитстаут, месту рождения Джонсона. Мускулистый, напоминающий скалу конюший показал мне поместье. Колокольчики только начали расцветать, и я наслаждался своим любимым сочетанием цветов в природе: мечтательно-синие оттенки среди мягкого зеленого. Я шел через конюшню с каменными стойлами, за стенами которой был яблоневый сад. Я знал, здесь нет того, что я ищу.
Я из тех, кто сотрясает миры.
Я попытался определить происхождение этой строки, прочтя ее исследователю старого ирландского языка, которого встретил, когда мы поднялись на Тару, священный холм, где короновались древние короли.
— В ней слышно звучание барда, — сказал он. — Такие слова могут принадлежать облеченному властью, спускающемуся к смертным. Но не могу точно определить ее происхождение.
Мы отправились в долину реки Бойн и к Нью-Гренджу — огромному кургану и культовому сооружению, бывшему старым уже в то время, когда египетские пирамиды были еще молодыми. Оно состоит из коридора и погребальной камеры, свод которой построен из огромных каменных монолитов, не скрепленных раствором, над ним расположена большая округлая пирамида из каменных осколков, окруженная кольцом охранных камней. В день нашего посещения Нью-Грендж был окружен ярко-желтым можжевельником, который распространял на солнце запах кокосового масла.
