Я ощущал трепет узнавания. Это было то самое место. Я не знал, было ли оно связано с моим сном, но знал, что приехал сюда именно за ним. По коже побежали мурашки. Я вздрогнул, когда увидел спирали на охранных камнях. Двойные, тройные спирали, вплетающиеся в жизнь и выходящие из нее. В двойной спирали я, не задумываясь, увидел Глаза Богини, скрывающие коды создания и разрушения.
Коридор, ведущий к погребальной камере, был сухим и прохладным. Я зашел в камеру и посмотрел на каменные уступы, образующие свод: круги в кругах, как расходящиеся крути на воде. По какой-то причине строители работали в темноте или при сумеречном свете, но укладывали плиты с поразительной точностью.
Я взглянул на окно, через которое во время зимнего солнцестояния светит солнце, и на рассеченный камень с выдолбленным углублением для жертвоприношений. Моим глазам предстали картины из прошлого. Я увидел древнюю королеву, сидящую на троне. В действительности она была больше чем королевой. Она открыла взгляду свое бессмертное тело и стала прекрасной жрицей, подошла ко мне нагая, за исключением меховой повязки вокруг бедер.
Глаза Богини были подобны водоворотам, торнадо. В них — рождение и смерть миров.
Какое это имело отношение к ирокезам? Гораздо более близкое, чем я предполагал, когда задумал эту книгу.
Я вернулся из Ирландии.
Однажды ночью, на границе между временем бодрствования и сном — в замечательной песочнице для всех, кто хочет поиграть с сознательными сновидениями, — я позволил образам возникать и исчезать. Вскоре поток образов превратился в моем сознании в светящуюся двойную спираль, которую я видел вырезанной на камнях в Ирландии. Это были Глаза Богини.
Не думая об этом, я начал двигаться по спирали к другому месту. Я ожидал увидеть Ирландию, но вместо этого летел над девственной землей северо-востока Америки на крыльях краснохвостого Ястреба. Вскоре я понял, что лечу к ирокезской женщине, которую я стал называть Островной Женщиной. Когда я писал эту книгу, она напомнила мне, что впервые мы встретились, когда я перемещался по двойной спирали из места моих европейских предков, и что двойная спираль может быть ключом к тайнам, которые существуют вне времени и пространства.
Знаки отличия Островной ЖенщиныТак же как необходимо было собрать сведения о Джонсоне, было нужно узнать и о значении пояса из бусин, который показала мне Островная Женщина, и о значении ее слов, обращенных ко мне во время первой встречи.
Мне повезло, удалось связаться со специалистом по ирокезской культуре, работающим в государственном музее Нью-Йорка. Рэй Гонье принадлежал к племени онондага, был дружелюбен, умен и обладал глубокой интуицией. Во время первой встречи он объяснил, что вампумы, которые он собирался мне показать, были отданы правительству штата Нью-Йорк на хранение почти век назад, но теперь они должны были вернуться к племени онондага и храниться около огня совета.
В то время я знал очень мало об ирокезах, но был поражен, узнав, что они создали федерацию задолго до основания Соединенных Штатов, а некоторые исследователи полагают, что именно ирокезы вдохновили Бенджамина Франклина и других создателей американской конституции. Земли ирокезов занимали большую часть севера штата, но влияние их союза распространялось гораздо дальше. От запада до востока первоначальными пятью нациями союза ирокезов были могавки, онейда, онондага, каюга и сенека[4].
В начале XVIII века шестому племени тускарора из Каролины было предложено переместиться севернее, чтобы присоединиться к союзу, и с тех пор ирокезы известны как шесть племен[5]. Они называли себя онквехонве, или Настоящие Люди, и хауденосони — люди Длинного Дома.
До контакта с европейцами у них не было письменности в том виде, в котором она присутствует в современном мире, но была собственная система записей. Островная Женщина показала мне один из примеров таких записей, и хранитель вампумов в государственном музее Нью-Йорка собирался объяснить мне их значение.
Я смутно представлял себе, что бусины и ракушки использовались американскими индейцами в качестве денег и украшений. Это было доказано[6], но это лишь часть значения вампума. Пока Рэй Гонье доставал пояс за поясом из широких ящиков огромного стального шкафа, я с радостью узнавал, что духовное значение вампума было гораздо более глубоким. Я получил первый урок сложнейшего визуального языка. Некоторые из поясов хранили память об определяющих моментах истории ирокезов и об их взаимодействии с белыми людьми.
Так называемый пояс Гайаваты, украшенный пятью связанными символами, центральный из которых напоминает одновременно и сердце, и дерево, рассказывает об основании первоначального союза пяти племен. Наклонные линии на другом поясе символизируют момент, когда люди Длинного Дома взяли под защиту своего союза племя тускарора, истощенное войной и захватом земель в Каролине. Простой и красивый вампум, состоящий из двух рядов темно-пурпурных бусин, идущих параллельно вдоль сияющей белой линии, передает надежду, что люди двух миров — ирокезы и европейцы — смогут жить в гармонии, следуя истине своих собственных путей. Некоторые из вампумов являлись посланиями о сборе совета, обещаниями гостеприимства, просьбами о помощи.
По мере знакомства с поясами ко мне приходило чувство, что их значение и сила простирались гораздо дальше рисунка из белых и пурпурных бусин. Этот пояс содержал мои слова. Такая формулировка вновь и вновь появлялась в записях индейских советов во времена Джонсона, до него и после. В этой фразе — загадка, которую нелегко отгадать. Возможно ли, чтобы ракушки, пусть даже измельченные и переработанные в напоминающие трубочки бусины, которые были заряжены намерением и словами силы, оказались письмами и контейнерами для энергии?
Рэй попросил меня описать пояс, который держала Островная Женщина, и показать, каким образом она это делала.
— Пояс был белым, с изображениями двух человеческих фигур, держащихся за руки, и волка, более темного цвета, — сказал я ему.
Я жестом показал, как Островная Женщина держала пояс. Я помнил, что один конец пояса был закинут на ее левое плечо, фигурки отчетливо виднелись над ее сердцем, и ракушки позвякивали в такт ее плавному музыкальному голосу.
Рэй достал ПОЯС:
— Что-то вроде этого?
Я уставился на него. В его руках был пояс из моего сна, и он держал его так, как это делала Островная Женщина. На поясе были изображены две человеческие фигуры, взявшиеся за руки. Одна от них — большая фигура волка.
— Это тот пояс, который я видел во сне! Что это значит?!
Лицо Рэя было бесстрастным. Он ответил тихо:
— Это вампум матери клана Волков. Я полагаю, что тебя посетила женщина, обладающая могуществом.
После того как он положил пояс обратно в шкаф, Рэй искоса взглянул на меня и сказал:
— Сила найдет тебя в снах.
Он повернулся к шкафу и достал еще один, последний пояс. На семи рядах темных бусин сияли белые наклонные линии и круги.
— Она показывала тебе что-то подобное?
— Я не уверен. — В этом поясе было что-то знакомое, но я не помнил, чтобы видел его в жилище Островной Женщины. — Что это значит?
Рэй усмехнулся.
— Это пояс выкупа. Он означает требование женщины усыновить пленника, чтобы заменить кого-то из ее семьи, кого она потеряла. Если она показала тебе это, то таким образом говорила, что ты теперь наш.
Мой отец приносит исцеление из другого мираВ своих снах и во время бодрствования я продвигался все глубже и глубже в реальность предков, а они — в мою. Мне снилось, как умирал мой отец, а затем, после того как его сердце остановилось в больнице Квинсленда, на другой стороне Тихого океана, мне приснилось, что ом пришел меня навестить, дав полезные и полные любви наставления для меня и всей семьи.
Когда я прилетел в Австралию на похороны, присутствие ушедшего было таким теплым, таким радостным, что мы с матерью чувствовали, что находимся на празднике. Затем однажды вечером, когда мы сидели на балконе ее дома престарелых, всплыли старые разногласия. Она произнесла обидные слова и, расстроенная, ушла внутрь.
Я попросил отца вмешаться. Мать вскоре вернулась на балкон, как лист, подгоняемый ветром. Она стояла позади меня около часа, говоря слова любви и взаимного прощения, держа свою руку на моей груди, у самого сердца.
Этот случай был беспрецедентным. С раннего детства моя мать никогда не выражала физически своих чувств. Хотя это сбивало с толку и печалило меня в детстве, я потом понял, что это объяснялось тяжелыми переживаниями и болью, порожденной постоянной опасностью потерять единственного ребенка. Я сказал ей, как был тронут тем, что она говорила со мной, держа руку у моего сердца.
