Когда я познакомился с Монишей осенью 2010 года, ей только-только исполнилось 18 лет, и тремя днями раньше она вышла из-под опеки системы, в которой провела почти всю свою жизнь. Самым мучительным днем в ее жизни, рассказала она мне, был тот, когда ее впервые отдали под опеку чужим людям. Без всякого предупреждения ее вызвали из класса прямо во время уроков, причем сделал это социальный работник, которого она никогда в жизни не видела, и отвез ее в незнакомый новый дом. Прошло несколько месяцев, прежде чем она смогла хоть как-то связаться с отцом.
– Я помню этот первый день так ярко, как будто все случилось вчера, – рассказывала она мне. – Помню каждую деталь. Мне он до сих пор снится. Эта травма останется со мной навсегда.
Пока мы сидели в комнате терапии в клинике, я попросил Монишу описать, как она ощущает эту травму. Она необыкновенно красноречива, когда речь идет о ее эмоциональном состоянии – если ею овладевает печаль или депрессия, она пишет стихи – и перечисляет свои симптомы с необыкновенной точностью.
Девушка страдает от бессонницы и ночных кошмаров, а временами в теле появляются необъяснимые боли. Иногда начинается неконтролируемое дрожание рук. Недавно у нее начали активно выпадать волосы, и ей пришлось носить головную повязку, чтобы прикрыть облысевшие места. А самое главное, ее терзает тревожность: тревога по поводу школьных занятий, тревога за свою младшую дочь, боязнь землетрясений.
– Я думаю о самых невероятных вещах, – говорила она. – Я думаю о конце света. Если надо мной пролетает самолет, мне кажется, что он вот-вот сбросит бомбу. Я думаю о том, что мой отец умирает. Не знаю, что я буду делать, если потеряю его!
Она тревожится даже по поводу собственной тревожности.
– Когда я пугаюсь, меня начинает трясти, – говорит Мониша. – У меня начинает сильно биться сердце. Я покрываюсь потом. Знаете, есть такое выражение «испугаться до смерти»? Я начинаю бояться, что в один прекрасный день со мной именно это и произойдет.
Сравнение с пожарной станцией поможет нам понять, что происходит с Монишей Салливан. Когда она была ребенком, ее тревожный колокол звонил, не переставая, на полной громкости: мама и мачеха дерутся! я никогда больше не увижу папу! дома нет никого, чтобы приготовить мне ужин! моя приемная семья не собирается обо мне заботиться!
Стоило только сработать пожарной сигнализации, и система реагирования на стрессы высылала все машины разом с ревущими сиренами. «Пожарники» разбивали в ее доме стекла и заливали пеной ковры, и к тому времени, как Монише исполнилось 18 лет, самой большой ее проблемой были не угрозы, с которыми она сталкивалась в окружающем мире, а вред, который нанесли сами «пожарные».
Когда Макъюэн впервые ввел в 1990-х годах понятие аллостатической нагрузки, он не думал о ней как о действительном числовом индексе. Но недавно он сам и другие исследователи, возглавляемые Терезой Симэн, геронтологом из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, попытались «операционализировать» аллостатическую нагрузку, чтобы выразить вред, нанесенный попытками справиться со стрессом в течение всей жизни, одним числом для каждого отдельного индивидуума.
Врачи сегодня постоянно пользуются похожими индикаторами биологического риска, наиболее очевидными из которых являются замеры кровяного давления. Эти числа обладают очевидной полезностью как предсказатели определенных медицинских состояний (именно поэтому врач снимает показания вашего кровяного давления всякий раз, как вы к нему приходите, вне зависимости от того, по поводу какого заболевания вы к нему обращаетесь).
Проблема же состоит в том, что сами по себе данные кровяного давления не являются точным мерилом будущих рисков для здоровья. Более точный индекс аллостатической нагрузки должен включать не только данные по кровяному давлению и сердцебиению, но и другие стрессочувствительные измерения: уровень холестерина и высокочувствительного С-реактивного протеина (это ведущий маркер сердечно-сосудистых заболеваний); уровень кортизола и других стрессовых гормонов в моче, содержание глюкозы, инсулина и липидов в кровотоке.
Симэн и Макъюэн доказали, что комплексный индекс, включающий все эти измерения, был бы гораздо более надежным индикатором будущих медицинских рисков, чем показатели кровяного давления или любые иные однофакторные показатели, которые применяются сегодня.
Детям, которые растут в стрессовой обстановке, как правило, труднее сконцентрироваться.
Какая увлекательная и захватывающая мысль – и даже слегка пугающая: одно-единственное число, которое может присвоить вам доктор, скажем, когда вам едва-едва исполнилось двадцать лет, будет отражать и тот стресс, который вы испытывали в жизни до этого момента, и медицинские риски, с которыми вам придется столкнуться потом в результате этого стресса!
В некотором отношении это была бы более утонченная версия балла по ACE. Но, в отличие от ACE, который опирается на ваши собственные рассказы о своем детстве, число аллостатической нагрузки отражало бы не что иное, как холодные, конкретные медицинские данные: реальные физические результаты неблагоприятного детства, запечатленные в вашем теле, глубоко под кожей.
Будучи практикующим врачом, Берк-Харрис поначалу заинтересовалась физиологическими последствиями ранней травмы и неизжитого стресса для своих пациентов: к примеру, трясущимися руками, выпадением волос и необъяснимыми болевыми синдромами Мониши. Но Берк-Харрис быстро осознала, что эти силы оказывают столь же серьезное воздействие и на другие аспекты жизни ее пациентов.
Воспользовавшись модифицированной версией опросника Фелитти – Анда по ACE в общении с более чем 700 пациентами своей клиники, она обнаружила тревожно-мощную корреляцию между баллами по ACE и проблемами в школе. Среди ее пациентов с ACE, равным нулю, только у 3 процентов были выявлены поведенческие или учебные проблемы. А среди пациентов с ACE, равным 4 баллам или выше, эта цифра составляла 51 процент.
Физиологи, изучающие стресс, нашли биологическое объяснение и для этого феномена. Стресс ранних лет жизни сильнее всего воздействует на область головного мозга, которая называется префронтальной корой, и эта область имеет решающее значение для саморегулирующей деятельности любого рода как эмоциональной, так и когнитивной.
В результате детям, которые растут в стрессовой обстановке, как правило, труднее сконцентрироваться, труднее сидеть спокойно, труднее оправляться от разочарований, труднее следовать указаниям. И это оказывает непосредственное воздействие на их успеваемость в школе. Когда тебя обуревают неконтролируемые импульсы и отвлекают негативные чувства, довольно трудно выучить алфавит.
И действительно, когда преподаватели детских садов пишут обзоры о своих учениках, они говорят, что самая большая проблема, с которой они сталкиваются, – это не те дети, которые плохо знают буквы или цифры; это те дети, которые не умеют совладать со своим темпераментом или успокоиться после провокации.
Во время одного национального опроса 46 процентов преподавателей детских садов заявили, что по меньшей мере половина детей в их классах имеет проблемы с выполнением указаний. В другом исследовании учителя, участвовавшие в программе «Рывок на старте» (Head Start), сообщали, что более четверти их учеников демонстрируют серьезные отрицательные привычки в поведении, связанные с проблемой самоконтроля, – такие как драки или запугивание других учеников, по крайней мере раз в неделю.
Некоторые воздействия стресса на префронтальную кору лучше всего поддаются категоризации как эмоциональные и психологические: это тревожность и депрессия всех возможных видов.
Я поддерживал контакт с Монишей несколько месяцев после нашей первой встречи и видел у нее проявления множества этих эмоциональных симптомов. Ее одолевали сомнения в себе – по поводу веса, родительских способностей, общих перспектив на будущее. Однажды ночью на нее напал бывший бойфренд, карикатурный персонаж, которого она пригласила к себе, несмотря на все свои сомнения, чтобы он развеял ее одиночество. И она постоянно и безуспешно пыталась справиться с паводком эмоций, которые, казалось, постоянно грозили утопить ее.
– Иногда я просто не в состоянии справиться с таким стрессом, – сказала Мониша мне однажды. – Не представляю, как с ним справляются другие люди.
Для Мониши главным результатом стресса, перегружающего ее префронтальную кору, были трудности, которые она испытывала, стараясь регулировать свои эмоции. Однако для многих других молодых людей главным эффектом стресса является то, что он вредит их способности управлять собственными мыслями.
