DCLXI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 37]
Тускульская усадьба, 2 августа 45 г.
1. Это второе письмо сегодня. Что касается долга Ксенона и эпирских 4 000 сестерциев, то не может быть ничего ни более выгодного, ни более подходящего, чем то, о чем ты пишешь 3247. Об этом со мной так же говорил Бальб младший.
2. Нового совершенно ничего, кроме того, что Гирций сильнейшим образом поспорил из-за меня с Квинтом 3248; последний повсюду неистовствует и больше всего на обедах — и много обо мне и снова переходит к отцу. Однако он ничего не говорит с такой уверенностью, как то, что мы крайне враждебны Цезарю, что доверять нам не следует, а меня даже следует остерегаться (это внушало бы страх, если бы я не видел, что царь 3249 знает, что у меня нет никакой твердости духа); мой же Цицерон подвергается терзаниям; но это, правда, по его мнению.
3. Радуюсь, что хвалебную речь в честь Порции 3250 я дал письмоносцу Лепты до того, как получил твое письмо. Итак, если ты любишь, позаботишься, чтобы она, если только будет послана, была послана Домицию и Бруту тем способом.
4. О гладиаторах, о прочем, что ты называешь носящимся по ветру 3251, ты будешь сообщать мне ежедневно. Если признаёшь нужным, обратись, пожалуйста, к Бальбу и Оффилию. Насчет объявления о торгах я, со своей стороны, говорил с Бальбом. Он соглашался — полагаю, у Оффилия все имеется в переписанном виде, имеется и у Бальба, — итак, Бальб соглашался на близкий срок в Риме; если Цезарь задержится, можно отложить, но он, видимо, приезжает. Итак, обдумай все в целом; Весторий ведь согласен 3252.
DCLXII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 38]
Тускульская усадьба, около 4 августа 45 г.
1. Когда я перед рассветом писал против эпикурейцев 3253, я при том же масле и труде 3254 нацарапал кое-что тебе и отправил перед рассветом. Затем, когда я вместе с солнцем поднялся после нового сна, мне подали письмо от сына твоей сестры 3255, которое посылаю тебе; начало его — не без величайшего оскорбления; — но, быть может, он не вдумался 3256. Однако говорится так: «Ведь все нехорошее, что только может быть сказано о тебе, я...». Он хочет, чтобы обо мне можно было сказать много нехорошего, но утверждает, что он не одобряет этого. Может ли быть что-либо более мерзкое, чем это? Прочее ты уже прочтешь — ведь я посылаю тебе — и будешь судить. Побужденный ежедневными и настойчивыми похвалами нашего Брута, которые, как очень многие известили меня, тот мне высказывает, он, я думаю, наконец, написал кое-что мне и тебе, и ты дашь мне знать об этом; ведь что он написал обо мне отцу, я не знаю. О матери — как любовно! «Я хотел, — говорит, — чтобы для меня сняли дом, чтобы я был с тобой возможно больше, и я написал тебе об этом; ты пренебрег; поэтому мы меньше будем вместе; ибо я не могу видеть твой дом; по какой причине, ты знаешь» 3257. Отец говорил, что эта причина — ненависть к матери.
2. Теперь помоги мне, мой Аттик, советом, — «правдой ли на более высокую стену», то есть открыто ли мне презирать и отвергнуть этого человека, или хитрыми обманами; ведь как у Пиндара, так «у меня разум колеблется, сказать правду» 3258. Вообще к моему нраву более подходит первое, но второе, пожалуй, — к обстоятельствам. Ты же считай, что я убежден в том же, в чем ты сам убедился. Со своей стороны, сильно опасаюсь, что буду застигнут в тускульской усадьбе 3259. На людях 3260 это было бы более легким. Не в Астуре ли в таком случае? Что, если Цезарь неожиданно 3261? Прошу, помоги мне советом. Поступлю так, как ты решишь.
DCLXIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 39]
Тускульская усадьба, 5 августа 45 г.
1. О невероятная пустота! Отцу: «он лишается дома из-за матери»; матери — полное любви 3262. А он уже размяк и говорит, что тот справедливо сердит на него.
2. Но я последую твоему совету; ведь ты, вижу я, стоишь за «хитрости» 3263. В Рим приеду, раз ты находишь нужным, но против своего желания; ведь я очень увлекся писанием. «Брута, — говоришь ты, — на том же пути» 3264. Разумеется; но не будь этого, то дело 3265 не заставило бы меня. Ведь он и приезжает не оттуда, откуда я бы предпочел 3266, и не отсутствовал долго, и ни строки мне. Тем не менее хочу знать, каков был для него итог всей поездки.
Книги, о которых я писал тебе ранее, пожалуйста, пришли и особенно Федра «О богах» и «О Палладе» 3267.
DCLXIV. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 40]
Тускульская усадьба, 7 или 8 августа 45 г.
1. Так ли? Брут сообщает, что он 3268 — к честным мужам? Благая весть. Но где они? Разве только он, пожалуй, повесится. Но он — как глупо 3269! Итак, где то твое искусное произведение, которое я видел в Парфеноне — Агала и Брут 3270? Но что делать ему? Прекрасно одно: «Даже виновник всего позора 3271 не отзывается хорошо о нашем 3272». А я опасался, как бы Брут не был расположен к нему; ведь он так намекнул в том письме ко мне: «А я бы хотел, чтобы ты отведал чего-нибудь из россказней». Но при встрече, как ты пишешь.
2. Но что ты советуешь мне? Прилететь ли мне или остаться? Я зарылся в книги и не хочу принимать его 3273 здесь. К нему, как я слыхал, отец сегодня отправляется к Скалам 3274 в чрезвычайном раздражении. Он выезжал в удивительно недружелюбном настроении, так что я упрекал его. Но я сам сглупил. Итак, потом. Ты все-таки обдумай, что ты решишь насчет моего приезда, и, если завтра будет возможно разобраться, утром немедленно дай мне знать о деле в целом.
