Когда они прибыли в те края, у них возникло множество споров с военачальниками Чормагуна, и в конце концов они забрали у них те земли и установили налоги /238/. Ибо [до сих пор] каждая провинция находилась в руках нойона, а каждый город — в руках эмира, и они выделяли дивану лишь малую часть налогов, а остальное захватывали себе. Все это у них отобрали и изъяли у них [немалые] суммы денег (bar-īshān mutavajjib gardīd).
Коргуз сделал Тус своей резиденцией и, удалившись туда, начал отстраивать город. От Туса к тому времени не осталось ничего, кроме названия, и в целом городе было не более пятидесяти обитаемых домов, и даже те были разбросаны по разным углам — один здесь, другой там. А базары лежали в таких руинах, что если бы встретились там на пути два осла, то «сойдется голень с голенью» [1411] среди этих булыжников и колючек. Коргуз построил великолепные здания и разбил парки; и все садры, мелики и важные люди стали покупать здесь особняки и занялись постройкой новых рынков, рытьем канатов и восстановлением разрушенных поместий. И дом, который в первый день был продан за два с половиной рукнийских динара [1412], через неделю стоил уже двести пятьдесят. И с того времени началось восстановление города и всей области. Кургуз создал прочную основу управления делами государства. Он построил ямы в различных местах, в которых было все необходимое — от лошадей до других нужных вещей, — чтобы посланники не создавали неудобств жителям; и так велика была его власть, что ни один эмир, который до этого резал головы, и никто не смел роптать, не мог теперь обезглавить и цыпленка; а положение крестьян настолько упрочилось, что если на поле останавливалось большое войско монголов, они не могли приказать крестьянину подержать лошадь, не говоря уж о том, чтобы требовать от него провиант (ʽulūfa) или угощение (nuzl). И то же самое можно было сказать о посланниках, прибывавших из других краев и направлявшихся туда.
Позже он пытался некоторыми средствами заманить Шараф ад-Дина в западню бедствия и в пасть смерти. Жил в то время некий сын декханина из Ругада [1413] по имени Азиль, который вначале /239/ был назначен дворецким (vākīl-kharj) к Коргузу и чье положение с возвышением Коргуза также упрочивалось. Когда Коргуз начал свою борьбу с Шараф ад-Дином, Азиль присоединился к ней с величайшим рвением. И когда Шараф ад-Дин был схвачен и помещен в кангу, должность везира была передана Азилю. Он когда-то был медником, и теперь без стыда пускал ветры перед собранием садров и вельмож [1414].
Коргуз послал вышеупомянутого Темура-Ельчи ко двору доложить о Шараф ад-Дине, и сам позже отправился туда лично. На пути ему встретился гонец, сообщивший о смерти Каана, после которой воцарился хаос. А в дороге Коргуз имел спор с одним из первых эмиров Чагатая, ведущим свой род от Чингисхана [1415], и из-за своей заносчивости грубо ему ответил. Для таких людей слова острее волоса на голове или наточенной сабли, и они неодобрительно отнеслись к некоторым высказываниям, которые они, верно или неверно, приписали ему.
И как оправдать то, что уже сказано? [1416]
Испугавшись, Коргуз повернул назад. Тот эмир доложил об этом случае, и в этот момент прибыл посыльный, тайно отправленный Шараф ад-Дином, якобы чтобы занять его место (jāi-gir). Жены и сыновья Чагатая и другие принцы поручили Аргуну и Курбаке доставить Коргуза ко двору, и /240/ им были даны указания в случае его отказа привезти его как узника [1417].
Коргуз [едва] вернулся в Тус, как прибыли гонцы. Они послали за Шараф ад-Дином, чтобы использовать его как приманку. Вопреки монгольским обычаям, Коргуз построил посреди обнесенного стеной города (ḥiṣār) укрепленную сокровищницу и сделал ее своим жилищем. Тогда гонцы обратились за помощью к войсковым командирам, которые с готовностью воспользовались этим поводом, ибо их души были полны гнева, а сердца — злобы. Прибыло великое множество монголов, и Шараф ад-Дин был доставлен из Сабзавара. А что до Коргуза, то ему не понравилось прибытие гонцов, но в любом случае Азиль не пускал его к ним, давая ему дурной совет и предостерегая его, чтобы он не попал в их руки. Не зная содержания указа, Коргуз пребывал в страхе и хоронился (maḥfūz mi dāsht) в сокровищнице, которую называли крепостью, пока в один из дней посланцы не сели на коней и вместе с монголами, под одеждой у которых была надета кольчуга, не пришли к ее воротам. Коргуз приказал закрыть ворота, и под этим предлогом они начали стрелять. «Я не мятежник», — сказал Коргуз, и ворота открыли. Монголы вошли внутрь, схватили Коргуза и Азиля и послали людей к воротам, чтобы задержать всех меликов и [других] лиц. Тем не менее мелику Ихтияр ад-Дину удалось укрыться в Абиварде. Судьбы меликов Хорасана постигло полное крушение, и современник написал такие строки о положении, в котором они находились:
Я вижу спотыкающиеся ноги — это они идут вперед, сбившись с пути.
Но ветер скоро стихнет [1418], ибо это здание возведено на пустом месте.
Через несколько дней гонцы уехали, забрав с собой узниками Коргуза и Азиля. Коргуз ничем себя не унизил и не обратил на них никакого внимания. /241/ Прибыв в орду Улуг-Эф [1419], эмиры, участвующие в яргу, уселись и начали яргу. Коргуз сказал им так: «Если вы можете решить мое дело, тогда давайте побеседуем, но если оно останется нерешенным, лучше ничего не говорить».
До тех пор, пока ты ничего не сказал, ты еще можешь говорить,
Но то, что ты произнесешь, ты уже не сможешь скрыть.
Суд зашел в тупик, и они сказали, что его следует отправить к Туракине-хатун. Шараф ад-Дин вмешался в яргу и попытался вступить в спор с Коргузом, но последний так отчитал его, что он не знал, что ответить. Один из эмиров орды обратился к Шараф ад-Дину с такими словами: «Его взяли под стражу по другому обвинению, и если он будет оправдан, что останется делать таким, как ты? Лучше бы тебе попросить у него извинения и прощения, чем вести себя столь враждебно».
Покинув Улуг-Эф, они прибыли в орду Туракины-хатун. А в то время Чинкай бежал от гнева Туракины и искал защиты у Гуюка; а министр Ялавачи и Коргуз, оба пользуясь покровительством Чинкая, мало внимания обращали на Туракину. Более того, ее министры были людьми, до этого никогда не занимавшимися государственными делами, и Коргуз в то время не оказывал им никакого уважения, а теперь у него не было денег, чтобы смягчить их и улучшить свое положение. И, опять-таки, именно Фатима-хатун [1420], распоряжавшаяся теперь всеми делами, избрала и научила Шараф ад-Дина, прежде чем послать его в Хорасан и Мазендеран в услужение к эмиру Аргуну [1421].
И был отдан приказ, что поскольку Коргуз был помещен под стражу за слова, которые он произнес в орде Улуг-Эф, /242/ то его следует вернуть туда и пытать на месте. Как обычно, он наговорил резких слов, не подумав о последствиях. Кара-Огул велел своим людям набить его рот камнями и таким образом придать его смерти. К концу своей жизни он принял мусульманство и отказался от религии идолопоклонства [1422].
