Итак, Сюаньцзан избежал соблазна и вместе со своими учениками продолжал путь на Запад.
Снова наступило лето.
Долго шли путники под палящим зноем и наконец дошли до места, где по обеим сторонам дороги густо росли высокие ивы. Неожиданно из-за деревьев появилась женщина, которая вела за руку ребенка.
– Остановись, монах! – крикнула женщина. – По этой дороге ехать нельзя! Погибнешь! В нескольких ли отсюда есть государство, где искореняют учение Будды. Правитель этого государства в своем прошлом перерождении вступил во вражду с Буддой, а в своем нынешнем существовании без всякого повода стал творить зло. Два года тому назад он дал зарок истребить десять тысяч буддийских монахов. Девять тысяч девятьсот девяносто шесть он уже истребил. Осталось уничтожить еще четверых, но эти последние должны быть чем-нибудь знамениты. Так что смотрите, если войдете в столицу этого государства, распрощаетесь с жизнью.
Сунь Укун сразу же распознал в женщине богиню Гуаньинь, а в ребенке – ее ученика, отрока Шаньцая, и, опустившись на колени, принялся отбивать земные поклоны.
В это время под ногами богини заклубилось радужное облако, и она вместе со своим учеником стала легко подниматься ввысь. Облако быстро исчезло из виду и понеслось прямо к берегам Южного моря.
– Как же нам теперь быть? – в один голос воскликнули Чжу Бацзе и Шасэн. – Не идти же в страну, где истребляют буддийских монахов?
– А чего нам бояться? – ответил Сунь Укун. – Вспомните, скольких лютых дьяволов и свирепых оборотней, хищных тигров и страшных драконов нам удалось одолеть, а в этой стране живут самые обыкновенные люди. Сейчас мы найдем укромное местечко для нашего учителя, а там обсудим, что делать дальше.
Путники свернули с большой дороги, нашли глубокую яму и расположились в ней.
– Братцы! – сказал тут Сунь Укун. – Вы хорошенько охраняйте наставника, а я отправлюсь в столицу и посмотрю, что там происходит. Может быть, найду глухую дорогу, по которой нам удастся пройти ночью незамеченными.
Сказав так, Великий Мудрец совершил прыжок, вскочил на волшебное облако и стал смотреть вниз. Его взору представился столичный город, полный веселья и благополучия.
«Какое хорошее место! – подумал Сунь Укун. – И чего ради там искореняют буддийскую веру?»
Пока он разглядывал город, стало смеркаться.
«Надо, пожалуй, спуститься», – подумал Сунь Укун, принял вид ночной бабочки, опустился прямо на базарную площадь и стал летать под стрехами крыш, огибая углы домов. Вдруг он увидел множество строений с воротами, а над воротами – зажженные фонари.
«Кто это летом вздумал праздновать Новый год? – подумал Сунь Укун. – Вон сколько фонарей позажигали».
Он подлетел поближе и вдруг увидел дом, где над воротами висел не круглый, а квадратный фонарь. На фонаре была надпись: «Гостиный двор для приезжих купцов», а ниже еще одна: «Гостиный дом Вана-младшего».
Сунь Укун вытянул шею и стал смотреть, что происходит внутри. Несколько постояльцев, поужинав, разделись, скинули головные повязки, вымыли руки и ноги и улеглись спать.
«Ну, теперь наш наставник пройдет благополучно!» – обрадовался Сунь Укун.
Как бы вы думали, почему вдруг на ум ему пришла такая мысль? А вот почему. Сунь Укун решил утащить одежды и головные повязки приезжих, когда они уснут, а самим переодеться мирянами и войти в город.
Но тут случилось непредвиденное. К постояльцам подошел хозяин и обратился к ним с такими словами:
– Уважаемые господа! Берегите свои вещи и поклажу. У нас здесь есть лихие люди.
– Спасибо тебе на добром слове, – отвечали постояльцы, – но мы с дороги очень устали и можем крепко уснуть, так что нас и не добудишься. Возьми-ка наши одежды, головные повязки и поклажу да спрячь где-нибудь у себя, а завтра отдашь их нам, чтобы мы могли отправиться в дальнейший путь.
Хозяин собрал все вещи постояльцев и отнес к себе, а Сунь Укун полетел вслед за ним и уселся на вешалке.
Между тем хозяин пошел к воротам, снял фонарь, убрал вывеску, закрыл двери и окна, вернулся и лег. А надо вам сказать, что у него была жена и двое крикливых озорных ребятишек. Они еще не угомонились и ни за что не хотели ложиться спать. Жена была занята починкой одежды и, видимо, тоже не собиралась ложиться.
Тогда Сунь Укун слетел вниз и погасил фонарь, после чего превратился в крысу, пискнул раз-другой, ухватил одежды и головные повязки и бросился вон из дома. Женщина испугалась и стала будить мужа:
– Старик! Просыпайся! Беда! Крыса оборотнем обернулась!
– Никакой я не оборотень! – крикнул Сунь Укун. – И не крыса! Я Великий Мудрец, равный Небу. Мне поручено охранять Танского монаха в пути на Запад за священными книгами. А сюда я прибыл лишь затем, чтобы одолжить одежду и головной убор для моего наставника, Танского монаха, и переодеть его в мирянина, потому что непутевый правитель твоей страны поступает с монахами бесчеловечно. Как только мы пройдем через город, я все тебе верну.
От этих слов Ван Сяоэр (так звали хозяина) кубарем скатился с постели, впопыхах схватил попавшие под руку штаны и, приняв их в темноте за рубаху, стал напяливать на себя.
Тем временем наш Великий Мудрец уже успел умчаться на облаке. Приняв свой первоначальный вид, он опустился возле ямы, бросил к ногам учителя одежду постояльцев и сказал:
– Сейчас мы переоденемся и под видом мирян войдем в город. Здешний государь хоть и истребляет буддийских монахов по своему неразумию, но все же является Сыном Неба – над городом я узрел благовещее сияние. Эти одежды и головные повязки я взял в гостинице. Мы заночуем там и еще до рассвета двинемся в путь. В гостинице скажем, что мы родные братья. Старшего, то есть наставника, будем звать Тан, меня – Сунь-второй, Чжу Бацзе – Чжу-третий и Шасэна – Ша-четвертый. Разговаривать и отвечать буду я один, вы молчите. Если станут допытываться, чем мы торгуем, скажем, что продаем коней и вот одного, белого, привели из нашего табуна в качестве образца, что нас всего десять братьев и мы, четверо, явились сюда первыми, чтобы снять помещение.
И вот путники переоделись и с конем и поклажей поспешили к городу. Здесь царили мир и покой; несмотря на поздний час, городские ворота еще не были заперты. Путники беспрепятственно прошли в город и дошли до гостиного дома Вана-младшего. Оттуда доносились громкие крики: «Куда девалась моя головная повязка? Где мои одежды?»
Услышав это, Сунь Укун повел паломников в другую гостиницу, стоявшую наискосок.
Им отвели очень хорошую комнату. Сунь Укун распахнул окно, и монахи стали любоваться ярким светом луны. Пришел слуга с зажженным фонарем. Но Сунь Укун его не впустил, задул огонь в фонаре и сказал:
– Луна светит так ярко, что фонарь не потребуется!
Следом явилась служанка с четырьмя чашками свежего чая. Сунь Укун чай взял, но служанку в комнату не пустил. Затем приковыляла старуха и стала сбоку, у входа.
– Откуда изволили прибыть, дорогие гости, и какие товары везете? – спросила старуха.
– Мы из северных стран, – бойко отвечал Сунь Укун. – Привезли на продажу добрых коней.
– Уж больно ты молод, чтобы торговать конями, – недоверчиво заметила женщина.
– А вот у нас старший, – промолвил Сунь Укун, – его фамилия Тан, а это – третий брат, его зовут Чжу, а тот – четвертый. Его фамилия Ша, а меня зовут Сунь. Я второй брат.
Женщина засмеялась и сказала:
– Родные братья, а с разными фамилиями!
– Фамилии у нас действительно разные, – промолвил Сунь Укун, – а живем мы все вместе, нас всего десять братьев. Мы, четверо, прибыли сюда первыми, чтобы подыскать помещение. А шестеро остались на ночлег за городом. Они ведут целый табун и утром придут с ним в город.
– Сколько же у вас коней в табуне? – снова спросила женщина.
– Всех, считая и жеребят, сто десять! – ответил Сунь Укун. – Той же породы, что наш белый конь, только масть у них разная.
– Ты, видно, опытный купец, господин Сунь, – с улыбкой произнесла женщина. – Знаешь, к кому обратиться, прямо ко мне пожаловал. В других гостиницах тебя не приняли бы: тесно у них. А у меня двор просторный, конюшня большая, есть резки для соломы и корыта для пойла, сена и фуража хватит на несколько сот лошадей. Уже много лет я держу гостиницу, все меня знают и уважают. Моего покойного мужа звали Чжао. К несчастью, он давно умер. Моя гостиница называется «Гостиный дом вдовы Чжао». Порядок у нас такой: сперва условиться о плате за постой, а уж потом рассчитываться. Обслуживание у нас ведется по трем разрядам – по высшему, среднему и низшему. Тем постояльцам, которые пожелают первый разряд, на двоих ежедневно подается пять разных блюд и пять разных плодов со всевозможными лакомствами. По желанию постояльца приглашается певичка, чтобы веселила и ублажала. По этому разряду с каждого постояльца взимается плата в размере пяти цяней серебром за каждый день постоя, считая и жилье. По среднему разряду полагается общий стол, но можно заказывать разные фрукты и вина. Без певички плата за второй разряд – два цяня серебром в день. По третьему разряду никакого обслуживания не полагается. Что останется в котле, то постоялец и ест, пока не наестся досыта, а там возьмет сам себе сенца, постелет на полу, где ему удобнее, и спит. Когда рассветет, заплатит сколько может, и ладно, ни в какие споры с такими постояльцами у нас не вступают.
