— Государи, берегите себя, а я, как могу, буду заботиться о вас! — пообещал Цуй Сяо.
Когда он появился у ворот, на него накинулся начальник стражи:
— Нечего сказать, хорошими ты делами занимаешься, Цуй Сяо! — И приказал воинам: — Связать его и отрубить голову!
Цуй Сяо перепугался.
На макушке в этот страшный миг
Мужество совсем оцепенело.
В пятках притаились, онемев,
Семь стихий души его и тела![66]
Если вы не знаете о дальнейшей судьбе Цуй Сяо, то прочтите следующую главу.
Чудесная птица уводит правителя из цзиньского лагеря. Глиняный конь переправляет Кан-вана через бурную реку.
Чжурчжэньские на юг несутся кони,
Великой скорбью сунский двор объят,
В дворцовых залах песни отгремели,
Весна поблекла — близится закат!
Нефритовых красавиц[67] нет в гаремах,
И в чашах нет игристого вина,
Угнали на чужбину государей —
Пропеты песни — всюду тишина…
Кто б мог помыслить, что Китай цветущий
Вдруг станет царством скорби и тоски?
Вступая в схватки, тигры и драконы[68]
Не на врагов оскалили клыки!
* * *
Взметнулись ввысь столичные знамена,
Раздался дружный барабанный бой.
Увы! Стихия правит государством,
А полководцы не стремятся в бой.
Хотя и слышат верные вельможи
Несчастных жен упреки и мольбы,
Им не вернуть в столицу государей,
Подверженных превратностям судьбы.
…Повсюду пыль: седыми стали травы,
Коричневыми стали облака,
Дорога от заставы пограничной
До стен столицы слишком далека!
* * *
…И все же государей повеленье
Дошло до слуха их надежных слуг.
В нем говорилось, что бразды правленья
Возьмет Кан-ван, вернувшийся на юг.
Что нужно в руки брать мечи и копья —
Пусть возвратятся солнце и луна!
Терпимо ль, чтоб Срединная равнина
Чжурчжэнями была покорена?
Ведь не развеян ратный дух Цзиньлина,
Еще надежны наши рубежи,
И пусть, отчизну защищая грудью,
Идут на подвиг храбрые мужи!
* * *
Глубокой ночью переплыл стремнину
Священный конь, ниспосланный судьбой.
В какие дали он потом умчался
И где теперь наездник молодой?
Шумит, шумит листва у храма Цуя,
Беглец надежный отыскал приют,
Он крепко спал, не ведая, что люди
О нем услышат и к нему придут.
Давно мечтают о спокойной жизни,
О добрых песнях золотых времен.
Но все мечты, стремления, надежды
Несбыточный — хотя и сладкий — сон…
Когда начальник стражи приказал воинам отрубить Цуй Сяо голову, тот вскричал:
— Я ни в чем не виновен!
— Ты лечишь наших коней, я и впустил тебя из благодарности. А ты ушел и пропал! Если бы наш правитель узнал, не сносить нам головы!
— Тут очень много ям, и я никак не мог найти своих государей! К тому же я стар, ходить быстро не умею. Смилуйтесь, почтенный начальник!
— Ладно, на сей раз пощажу! Но больше сюда не являйся!
— Не явлюсь, не явлюсь! — заверил Цуй Сяо и со всех ног бросился бежать.
С этих пор он стал каждый день ходить по лагерям и искать встречи с Кан-ваном.
Снова наступила весна, и в середине второго месяца Учжу вместе с братьями двинул пятисоттысячную армию в поход против Сунской империи.
Грозными и могучими выглядели воины чжурчжэней. Казалось, будто:
Потерян ключ от городских ворот
Столицы ада — крепости Фынду[69],
И демоны рокочущей толпой
Вдруг вырвались — китайцам на беду!
В середине четвертого месяца чжурчжэни вступили в Луаньчжоу.
Поход затянулся потому, что в пути Учжу несколько раз останавливался и устраивал учения.
В Луаньчжоу Учжу рассказал своим братьям о честности Лу Дэна, и все чжурчжэньские ваны прониклись благоговением к памяти отважного сунского военачальника.
Потом вступили в Лянлангуань, и Учжу поведал братьям о сражении, которое произошло здесь год назад.
Когда достигли Хэцзяня, Учжу запретил войскам заходить в город, чтобы не тревожить населения. Этим он выражал свое уважение к памяти Чжан Шу-е.
Еще через день подошли к Хуанхэ. Наступила середина шестого месяца, погода стояла знойная.
Учжу отдал приказ:
— Расположиться вдоль берега реки и, как только спадет жара, начать переправу.
Пятнадцатого числа седьмого месяца Учжу распорядился приготовить тростниковые циновки, зарезать свиней, баранов, уток, наловить рыбы и устроить моление душам предков.
Когда все приготовления были сделаны и сыновья цзиньского правителя собрались в ожидании торжественной церемонии, появился Учжу. Его сопровождал юный ван в темно-красном шелковом боевом халате, плотно облегавшем тело. Мягкий, украшенный золотом пояс стягивал тонкую талию. На левом боку у юноши висел лук, на правом — колчан со стрелами и небольшой меч. На голове красовалась шитая золотом шапочка с двумя длинными фазаньими перьями, ниспадавшими вправо и влево. Резвый конь огненно-рыжей масти так и плясал под седоком.
Цуй Сяо пробрался вперед поглядеть, что это за красавец юноша, и ему сказали, что это Кан-ван.
Вдруг конь Кан-вана споткнулся и припал на передние ноги. Но юноша не растерялся, резко натянул поводья и заставил коня подняться.
— О, мой сын неплохо ездит верхом! — одобрительно заметил Учжу.
Случилось так, что, когда конь споткнулся, у Кан-вана из чехла выпал лук. Цуй Сяо проворно подбежал, поднял лук и подал со словами:
— Примите, пожалуйста, светлейший ван.
— Ты кто такой? — спросил Учжу, услышав китайскую речь.
Цуй Сяо опустился на колени перед его конем:
— Меня зовут Цуй Сяо, родом я со Срединной равнины. Девятнадцать лет назад попал в плен, с тех пор живу в ваших землях, лечу коней.
— Вижу я, ты честный и преданный слуга своего государя, — обрадовался Учжу. — Будешь прислуживать светлейшему вану, а как только я завоюю Сунскую империю, получишь высокую должность.
Цуй Сяо поблагодарил и последовал за конем Кан-вана.
Они подъехали к навесу, под которым должны были состояться жертвоприношения. Кан-ван сошел с коня и поклонился братьям своего названого отца.
Учжу обратился лицом к северу, совершил жертвоприношения и отбил требуемое ритуалом число поклонов.
Скоро все возвратились в лагерь, и началось пиршество.
Кан-ван присел на дальнем конце циновки. Недовольные ваны косились на него:
«У нас самих полно детей и племянников! Зачем брату Учжу понадобился этот чужеземец?»
Они не замечали, что Кан-ван сидит с низко опущенной головой и из глаз его капают слезы.
«Даже у варваров есть предки, — с горечью думал юный ван, — а наши императоры до того унижены, что даже храм их предков разрушен! Видно, Небо совсем от нас отвернулось».
Учжу обратил внимание, что среди веселого пира Кан-ван сидит печальный, ничего не ест и не пьет.
— Что с тобой, сын мой? — спросил он.
Цуй Сяо тотчас же опустился на колени и доложил:
— После недавнего испуга светлейший ван не совсем хорошо себя чувствует.
— Отведи его в шатер, пусть отдохнет, полечится, если нужно, — распорядился Учжу.
Цуй Сяо взял Кан-вана под руку и увел с пира.
Юноша вошел в шатер и горестно зарыдал. Цуй Сяо обернулся к сопровождавшим их воинам:
— Останьтесь снаружи и ждите. Светлейшему вану нездоровится, не надо его тревожить.
Воины повиновались. Они были очень довольны, что им представилась возможность самим поразвлечься.
— Светлейший ван, встаньте на колени и примите указ двух императоров! — торжественно объявил Цуй Сяо.
Удивленный Кан-ван опустился на колени.
Цуй Сяо вытащил из-за пазухи написанный кровью указ и протянул юноше. Тот прочитал его и еще больше расстроился.
— Светлейший ван, наш могущественный повелитель пришел вас навестить! — крикнул у входа воин.
Кан-ван торопливо спрятал указ под одежду и поднялся навстречу Учжу.
— Тебе лучше, сын мой? — осведомился Учжу, входя в шатер.
— Немного лучше, батюшка, — поблагодарил юноша. — Спасибо вам за заботу.
