Да, случай странный.
Но что готовит нам нежданно
Судьба, никто не может знать.
В том городе прекрасном, на который
Влюбленными глазами смотрит солнце,
Над ним в знак предпочтенья проливая
Все золото своих лучей, чтоб он
Сверкал, как бы увенчанный короной,
В том городе — Испании воротах,
Откуда две флотилии, отплыв,
Весь шар земной для нас завоевали,—
В родной Севилье улицу одну
Зовут Бассейн султанши мавританской.
Там и жила Динарда. Ты бы понял,
Ее увидев, сколь она прекрасна,
Как с первого же взгляда понял я,
Что лишь Динарда послужить могла
Прообразом для Зевса[23] в час великий,
Когда царицу красоты — Елену
Он создавал. Сеньорой восхищенный,
Я для своих паломнических странствий
Избрал Бассейн султанши мавританской.
Что ни придумывал я, на какие
Уловки ни пускался, чтобы ей
Записку переслать! Больше года
Я ждал, покуда сунула и мне
Дуэньи осторожная рука
Ответное письмо. Я изменил бы
Присущей мне правдивости и честь
Сеньоры запятнал, когда б что-либо
Сказал еще. Лишь в письмах открывал я
Свою любовь. Она читала их,
И это поощрением служило
Для чувств моих. Но нет такого счастья,
К которому бы вдруг не прикоснулась
Лучом мертвящим черная звезда.
У герцога Медины (он еще
И герцогом Сидонией зовется)[24]
Есть во дворце севильском галерея,
Где забавляются игрою в мяч.
Стеною только отделен наш дом
От герцогского, и еще недавно
Я, как сосед, в нем частым гостем был,
Воланом сам кидая мяч иль праздно
Следя за ловкою игрой других.
Теперь приметь, что в галерее этой
На той стене, что прямо против входа,
Развешено, да этак, чтоб оно
Всем, кто войдет, в глаза бросалось сразу,
Оружье родовое де Гусманов,[25]
А над гербом фамильным, над клинками
Запечатлел художник на века
Великого Алонсо де Гусмана[26]
В тот миг, когда он со стены Тарифа
Бросает маврам свой кинжал, тем самым
На волю нечистивцев предавая
В заложники им отданного сына.
(Вот воплощенье доблести испанской!)
А под доспехами другую сцену
Изобразила кисть: Алонсо Добрый
В пустыне африканской поражает
Огромную змею — подобье той,
Что Геркулес сразил.[27] Копье уже,
Пройдя сквозь пасть, пронзило чешую
И кровью ядовитою омылось,
А гадина пытается хвостом
Обвить в предсмертных корчах щит героя.
Однажды у стены с картиной этой
Стояла кучка юношей досужих.
Игра закончилась, но дождь не выпускал
На улицу их, и, болтая праздно,
Они с мячом резвились. Вдруг какой-то
Бездельник, угодив им в пасть змеи,
Смеясь воскликнул: «В Африке когда-то
Ожесточенно спорили о том,
Кем это чудище убито было.
Так знайте: я броском мяча прикончил
Змею, и вы геройства моего
Свидетели!» Все это было шуткой.
Но так как тесной дружбой род наш связан
С фамилией Медина, я ответил:
«Когда за славой подвига чужого
Погнался наглый мавр, велел Гусман
Разъять у гадины издохшей пасть,
И в ней, как все увидели тогда,
Лишь половина языка чернела,
Другую показал Алонсо. Так
И чести и награды мавр лишился.
Сеньор! Вас ждет такая же беда».
Он мне недолжным образом ответил,
Тут, вспыхнув, за руку его схватил я:
«Слова уже излишни. Поглядите:
Там наверху стоящий дон Алонсо
Занес кинжал, чтоб в грудь вонзить тому,
Кто честь его осмелился затронуть!»
Но так уже судьба распорядилась,
Чтоб оказался в этот вечер в зале
Ближайший друг несносного задиры —
Брат той богини дивной, чьим глазам
Я поклонялся, осажденный ими,
Подобно Трое.[28] Подойдя ко мне,
С усмешкой он сказал: «Когда б с картины
Змея сейчас сползла бы, извергая
Из гнусной пасти яд, то, может быть,
Сеньор, что хвастал здесь, удрал бы, струсив,
А друг мой гадину бы искрошил,
Прославив этим свой клинок не меньше,
Чем ваш Гусман». Тут я забыл, конечно,
Любовь и все, чем в жизни дорожил:
«Посмотрим, — я воскликнул, — кто из нас
Отступит здесь и кто в сраженье вступит!
Я заменю змею вам, хоть зовусь
Не герцогом Гусманом, а Мендоса!»
И от оружья для игры, волана,
Избавился я, в грудь его швырнув
Обидчику, и мигом обнажил
Оружие для поединка. Тут
Все так пошло, как будто сам Гусман,
Сойдя с картины, ринулся в сраженье:
Клинки скрестились, расступились люди,
Сверканье молний, вскрики, а когда
Толпа опомнилась, то увидала
Трех на полу стонавших, а над ними
Меня, торжествовавшего победу.
Родня моя, испуганная тем,
Что вспыхнувший раздор, подобно мору,
Грозит распространиться по Севилье,
Решила дать поветрию улечься.
И вот меня снабжают сотней писем
К наместнику, к влиятельным особам,
Сажают на корабль и отправляют
В Сицилию,[29] в прелестный этот край,
Где время, взяв в пособники разлуку,
Меня забыть Динарду заставляет,
Дурманит голову любовью к девке,
Затаскивает в дом ее сегодня,
Лицом к лицу там сталкивает вдруг
С испанцем, столь похожим на Динарду,
Что, если это не она сама,
То копия с нее иль просто тень.
Вот что судьба подчас подстроить может.
