Тот, что плоды растил на злое дело[498]
И здесь на финик смокву променял".[499]
121 «Ты разве умер?»[500] — с уст моих слетело.
И он в ответ: "Мне ведать не дано,
Как здравствует моё земное тело.
124 Здесь, в Толомее, так заведено,
Что часто души, раньше, чем сразила
Их Атропос[501], уже летят на дно.
127 И чтоб тебе ещё приятней было
Снять у меня стеклянный полог с глаз,
Знай, что, едва предательство свершила,
130 Как я, душа, вселяется тотчас
Ей в тело бес, и в нём он остаётся,
Доколе срок для плоти не угас.
133 Душа катится вниз, на дно колодца.
Ещё, быть может, к мёртвым не причли
И ту, что там за мной от стужи жмётся.
136 Ты это должен знать, раз ты с земли:
Он звался Бранка д'Орья;[502] наша братья
С ним свыклась, годы вместе провели".
139 "Что это правда, мало вероятья, —
Сказал я. — Бранка д'Орья жив, здоров,
Он ест, и пьёт, и спит, и носит платья".
142 И дух в ответ: "В смолой кипящий ров
Ещё Микеле Цанке не направил,
С землёю разлучась, своих шагов,
145 Как этот беса во плоти оставил
Взамен себя, с сородичем одним,
С которым вместе он себя прославил.[503]
148 Но руку протяни к глазам моим,
Открой мне их!" И я рукой не двинул,
И было доблестью быть подлым с ним.
151 О генуэзцы, вы, в чьём сердце минул
Последний стыд и всё осквернено,
Зачем ваш род ещё с земли не сгинул?
154 С гнуснейшим из романцев[504] заодно
Я встретил одного из вас,[505] который
Душой в Коците погружён давно,
157 А телом здесь обманывает взоры.
Круг девятый. — Четвёртый пояс (Джудекка). — Предатгели благодетелей. — Люцифер. — Три пасти Люцифера. — Предатели величества божеского и человеческого. — Центр вселенной. — Восхождение к южному полушарию1 "Vexilla regis prodeunt inferni[506]
Навстречу нам, — сказал учитель. — Вот,
Смотри, уже он виден в этой черни".
4 Когда на нашем небе ночь встаёт
Или в тумане меркнет ясность взгляда,
Так мельница вдали крылами бьёт,
7 Как здесь во мгле встававшая громада.
Я хоронился за вождём, как мог,
Чтобы от ветра мне была пощада.
10 Мы были там, — мне страшно этих строк, —
Где тени в недрах ледяного слоя
Сквозят глубоко, как в стекле сучок.
13 Одни лежат; другие вмёрзли стоя,
Кто вверх, кто книзу головой застыв;
А кто — дугой, лицо ступнями кроя.[507]
16 В безмолвии дальнейший путь свершив
И пожелав, чтобы мой взгляд окинул
Того, кто был когда-то так красив,
19 Учитель мой вперёд меня подвинул,
Сказав: "Вот Дит[508], вот мы пришли туда,
Где надлежит, чтоб ты боязнь отринул".
22 Как холоден и слаб я стал тогда,
Не спрашивай, читатель; речь — убоже;
Писать о том не стоит и труда.
25 Я не был мёртв, и жив я не был тоже;
А рассудить ты можешь и один:
Ни тем, ни этим быть — с чем это схоже.
28 Мучительной державы властелин
Грудь изо льда вздымал наполовину;
И мне по росту ближе исполин,
31 Чем руки Люцифера исполину;
По этой части ты бы сам расчёл,
Каков он весь, ушедший телом в льдину.
34 О, если вежды он к Творцу возвёл[509]
И был так дивен, как теперь ужасен,
Он, истинно, первопричина зол!
37 И я от изумленья стал безгласен,
Когда увидел три лица на нём;
Одно — над грудью; цвет его был красен;
40 А над одним и над другим плечом
Два смежных с этим в стороны грозило,
Смыкаясь на затылке под хохлом.
43 Лицо направо — бело-жёлтым было;
Окраска же у левого была,
Как у пришедших с водопадов Нила.[510]
46 Росло под каждым два больших крыла,
Как должно птице, столь великой в мире;
Таких ветрил и мачта не несла.
49 Без перьев, вид у них был нетопырий;
Он ими веял, движа рамена,
И гнал три ветра вдоль по тёмной шири,
52 Струи Коцита леденя до дна.
Шесть глаз точило слезы, и стекала
Из трёх пастей кровавая слюна.
55 Они все три терзали, как трепала,
По грешнику;[511] так, с каждой стороны
По одному, в них трое изнывало.
58 Переднему не зубы так страшны,
Как ногти были, всё одну и ту же
Сдирающие кожу со спины.
61 "Тот, наверху, страдающий всех хуже, —
Промолвил вождь, — Иуда Искарьот;
Внутрь головой и пятками наруже.
64 А эти — видишь — головой вперёд:
Вот Брут, свисающий из чёрной пасти;
Он корчится — и губ не разомкнёт!
67 Напротив — Кассий, телом коренастей.[512]
Но наступает ночь;[513] пора и в путь;
Ты видел всё, что было в нашей власти".
70 Велев себя вкруг шеи обомкнуть
И выбрав миг и место, мой вожатый,
Как только крылья обнажили грудь,
73 Приблизился, вцепился в стан косматый
И стал спускаться вниз, с клока на клок,
Меж корок льда и грудью волосатой.
76 Когда мы пробирались там, где бок,
Загнув к бедру, даёт уклон пологий,
Вождь, тяжело дыша, с усильем лёг
79 Челом туда, где прежде были ноги,
И стал по шерсти подыматься ввысь,
Я думал — вспять, по той же вновь дороге.[514]
82 Учитель молвил: "Крепче ухватись, —
И он дышал, как человек усталый. —
Вот путь, чтоб нам из бездны зла спастись".
85 Он в толще скал проник сквозь отступ малый.
Помог мне сесть на край, потом ко мне
Уверенно перешагнул на скалы.[515]
88 Я ждал, глаза подъемля к Сатане,
Что он такой, как я его покинул,
А он торчал ногами к вышине.
91 И что за трепет на меня нахлынул,
Пусть судят те, кто, слыша мой рассказ,
Не угадал, какой рубеж я минул.
94 "Встань, — вождь промолвил. — Ожидает нас
Немалый путь, и нелегка дорога,
А солнце входит во второй свой час".[516]
97 Мы были с ним не посреди чертога;
То был, верней, естественный подвал,
С неровным дном, и свет мерцал убого.
100 "Учитель, — молвил я, как только встал, —
Пока мы здесь, на глубине безвестной,
Скажи, чтоб я в сомненьях не блуждал:
103 Где лёд? Зачем вот этот в яме тесной
Торчит стремглав? И как уже пройден
От ночи к утру солнцем путь небесный?"
106 "Ты думал — мы, как прежде, — молвил он, —
За средоточьем, там, где я вцепился
В руно червя, которым мир пронзён?
109 Спускаясь вниз, ты там и находился;
Но я в той точке сделал поворот,
Где гнёт всех грузов отовсюду слился;
112 И над тобой теперь небесный свод,
Обратный своду, что взнесён навеки
Над сушей и под сенью чьих высот
