Тут возговорит благоверная царица:
«Отойдись ты прочь, игуменья, с сестрами:
Не на час я к вам пришла часовати.
Не на едну темну ночку ночевати -
Я пришла к вам веки вековати».
Солдат оплакивает кончину Петра I
Ах ты батюшко светел месяц,
Что ты светишь не по-старому,
Не по-старому и не по-прежнему,
Все ты прячешься за облаки,
Закрываешься тучей темною.
Что у нас было на святой Руси,
В Петербурге в славном городе,
Во соборе Петропавловском,
Что у правого у крылоса,
У гробницы государевой,
Молодой солдат на часах стоял,
Стоючи, он призадумался,
Призадумавши, он плакать стал.
И он плачет, что река льется,
Возрыдает, что ручьи текут,
Возрыдаючи, он вымолвил:
«Ах ты матушка сыра земля,
Расступися ты на все стороны,
Ты раскройся, гробова доска,
Развернися ты, золота парча,
И ты встань, проснись, православный царь,
Посмотри, сударь, на свою гвардию,
Посмотри на всю армию.
Уже все полки во строю стоят.
Жалоба солдат на немецкое начальство
За славною рекою за Москвою,
За высокими горами Воробьевы,
Пролегала туг широкая дорожка,
Широким-то она, дорожка, не пробойна.
Уж по той ли по дорожке по широкой
Еще шли-прошли солдаты новобраны,
Идучи они, солдаты, сами плачут.
В слезах они дороженьки не видят.
В возрыданьице словечушка не молвят.
«Что гораздо мы пред Богом согрешили.
Государя-царя распрогневили,
Уж как отдал нас нерусскому началу,
Что не русскому начальнику – немчину,
Он бьет, губит солдатушек напрасно».
Девушка просит Петра I помиловать родителей
«Уж ты ягодка, ты смородинка,
Ты когда взошла, когда выросла?»
«Я весною взошла, летом выросла,
Зеленёхунька позаломлена,
По три прутичка в пучки вязана,
По дороженьке поразбросана».
На том то было дворе Шереметьевом,
За столом-то сидят три генералушка,
Перед столом-то стоит красная девушка,
Красная девушка просит генералушков:
«Раскуйте моего батюшку, разверзните мою матушку!»
«Не плачь, Прасковьюшка, не тужи, не кручинься:
Не можем мы, генералушки, расковать твоего батеньку,
Не можем мы разверзнуть твоей матушки.
Ты пойди к самому царю белому,
Подойди тихохенько, проси смирёхунько, поклонись
низёхунько».
Идет Прасковьюшка к самому царю белому.
На крыльце-то сидит православный царь.
Как возговорит речь Прасковьюшка своим громким
голосом:
«Ты прости, православный царь, моего батеньку
и мою маменьку,
Прикажи, царь, расковать моего батеньку,
Прикажи разверзнуть мою маменьку!»
Как возговорит в ответ православный царь:
«Не прощу я, Прасковьюшка, твоего отца-матерю,
А сошлю я его под Сибирь-город, а ее на фабрику».
Помощь австрийскому цесарю
Пишет князь-цесарин к государыне в Москву:
«Ты россейская сударыня, ты пожалуй мне силы
войской,
Силы войской двадцать пять полков!»
А сударыня с сенаторами думу думала,
Она думала думу крепкую заединое.
Набирала она силу войскую двадцать пять полков.
Набрамши она силушку, переправлять стала
Через матушку реченьку через тихий Дон.
Переправимши свою силушку, в строй поставила.
В строй поставимши. государыня перекликала:
«Ох вы гой еси князья со боярами!
Послужите вы верою-правдою князю-цесарину,
С белокаменной стеною – со пехотою,
Со свирепыми людями – со гусарами,
Со проворными людями – со калмыками!»
Прусский король похваляется захватить Русскую землю
Что никто, братцы, не знает, не ведает,
Мы стоим на карауле государевом,
Смотрючи и глядючи в землю пруцкую,
Хвалится, похваляется пруцкий король:
«Святорусскую земелюшку всю насквозь
пройду,
Уж я Ладанское озеро суднами загружу,
Я Нов славный город мимоход возьму,
Я Кодинский славный монастырь выжгу,
выпленю,
Я во славную каменну Москву ночевать приду,
Благоверного государя во слуги возьму,
Благоверную государыню во рассыльщики».
Перепалася скора весточка в каменну Москву,
Ко славному ко воину к Шереметьеву.
Середи ли самой ночи, ночи темныя,
Ото сна князь Шереметьев пробуждается,
Надевает сафьянные чеботы на босу ногу,
Надевает кунью шубу на одно плечо.
Выходил наш князь на красен крылец
И кричал князь Шереметьев громким голосом:
«Ой вы гой еси солдатики, слуги верные,
Собирайтеся в поход идти скоро-наскоро!»
Со вечера солдатушкам приказ отдали,
Со полуночи солдатушкам ружья готовили,
Ко белу свету солдатушки во поход пошли,
Во славную во земелюшку во пруцкую.
Прусский король ведет армию
На заре было, вот на зореньке,
На восходе было красна солнышка,
На закате было светла месяца,
Медна пушечка в поле возбрякнула,
Артиллериюшка песню возгаркнула,
Песню возгаркнула, слезно восплакнула,
Во поход пошла в дальни стороны,
В дальни стороны, в немецки слободы,
Впереди идет сам прусской король,
Он идет, ведет свою армеюшку.
Сидит король на крутой горе.
Сидючи-то, королю крепко призадумалось:
«Ты кому, ты кому, славный Берлин-город,
достанешься?
Мне не жаль-то, не жаль Берлина-города.
Жаль в городе три палатушки:
Как во первой палатушке
Живет родимый мой батюшка,
А в другой палатушке – родимая матушка,
А в третьей палатушке – молодая жена.
Молодая жена со малыми детушками».
Доставался Берлин-город
Царю белому Петру Первому.
Краснощеков в гостях у прусского короля
Эх ты Россея, матушка Россея,
Ты россейская земля!
Эх по тебе ли, матушка Россея,
Много силушки прошло,
Много силы, силушки прошло,
Много крови пролито.
Как и шла-то там, прошла царица,
Государыня сама,
Казака-то Краснощекова
Генералом назвала.
Краснощеков-то наш генерал
К пруссу в гости приезжал.
Он без спросу-то, без докладу
К королю в гости попал.
Король прусский его не узнал,
За купчика его признавал.
За дубовый стол купца сажал он,
Рюмку водки наливал:
«Выпей рюмку, выпей, купец, две,
Расскажи всю правду мне.
Во российской вашей во сторонке
Генералов знаю всех.
Одного только не знаю -
Краснощекова-казака.
Уж я много, много бы казны дал,
Кабы его увидал».
Краснощеков-то наш генерал
Таки речи выражал:
«Зачем деньги ты будешь давать,
Его можно так признать.
Куделюшки растут у него,
Как у батюшки мово;
Черна шляпа, шляпонька на нем,
Как на братце на родном».
Как по питерской было по дорожке,
По московскою по широкой,
Тут шли-прошли солдаты.
Веселы полки, очень радошны,
А один-то полк невесёло идет,
Невесел и нерадошен:
Добрых коней в поводу ведут,
Краснощекова на руках несут.
Увидала его родна матушка:
«Ох ты дитятко мое милое!
Ты зачем больно пьян напиваешься?»
«Государыня моя, родна матушка!
Я не сам-то пьян напиваюся,
Напоил-то меня супостат, прусской король,
Тремя пойлами, тремя разными:
Первое пойлице – сабля вострая,
Другой пойлице – ружье огненно,
Третье пойлице – калена стрела».
Солдаты жалуются на тяготы войны
Не кручинушка меня, молодца, сокрушила,
Сокрушила меня, молодца, красная девонька,
Прежня-бывшая моя сударушка.
Провожала она меня до сырого бору,
Всё наказывала она мне тайное словечко:
«Ты поедешь, мой любезный друг, сырым бором,
Не услышишь ли, мой милый друг, вольную пташку,
Вольную пташку, горькую кукушку?»
Не кукуй ты, не кукуй, горькая кукушка,
Не кукуй во сыром борочке!
Не давай-ка нам, кукушенька, тоски-назолы;
Без того нам, солдатушкам, больно тошно.
Учьба и стрельба нам скоро не дается.
Как загнал-то нас пруцкой король во иную землю.
И не шлет пруцкой король пищи никакой.
Хоть и шлет пруцкой король, к нам пища не доходит.
А прислал-то нам пруцкой король весточку,
Белую грамотку за черною печатью:
Как пришла-то к нам, молодцам, мука-то кулевая,
А мука-то добрым молодцам очень надокучала.
Не беленькая березонька
К земле клонится,
Не шелковая в поле травонька
Расстилается,
Стелется, расстилается
Полынь горькая,
Нет тебя, полынушки,
Горче в поле нет.
Горчее тебя, полынушка,
Служба царская,
Наша солдатская царя белого
Петра Первого!
Не днем то нам со вечера, солдатушкам,
Ружья чистити,
Со полуночи солдатушкам
Голова чесать,
Голова чесать
Да кудри пудрити,
На белом свету солдатушкам
Во поход идти,
Во поход идти,
Во строю стоять,
Во строю стоять,
Да по ружью держать.
Пристоялись резвы ноженьки
