в то же время они не уверены, что Левон действительно отдал приписываемый ему приказ. Шаретт не сомневался, что даже если Левон не отдавал Гибли конкретного приказа, приведшего к каирской катастрофе, он несет политическую и моральную ответственность, поскольку "постоянно проповедовал безумие и преподавал армейским лидерам дьявольский урок, как поджечь Ближний Восток, как вызвать трения, кровавые столкновения, саботировать объекты и собственность великих держав, совершать акты отчаяния и самоубийства". В то же время Шаретт был потрясен общей картиной, сложившейся в результате расследования. «Я никогда бы не подумал, - писал он в своем дневнике, - что мы можем дойти до такого ужасного состояния отравленных отношений, до развязывания самых низменных инстинктов ненависти, мести и взаимного обмана на вершине нашего самого прославленного министерства. Я брожу как сомнамбула, охваченный ужасом, потерянный, совершенно беспомощный. . . . Что же мне делать, что же мне делать?»
Левон избавил Шарета от необходимости принимать решение, подав 2 февраля заявление об отставке. После этого Бен-Гурион оказался под сильным давлением своих коллег по партии, которые потребовали от него заменить Левона и устранить оставленный им беспорядок. 21 февраля Бен-Гурион вернулся из "Седе-Бокера" и занял пост министра обороны в правительстве, которое по-прежнему возглавлял Шаретт. Вальтеру Эйтану и Гидеону Рафаэлю, своим доверенным помощникам в МИДе, Шаретт объяснил, что это единственный выход из кризиса, а затем спокойно добавил: "Вы понимаете, друзья мои, что это конец моей политической карьеры". Его тщетно пытались отговорить от мрачного настроения. Но события доказали, что его проницательность превзошла их. В ноябре того же года Шаретт вернет премьерство Бен-Гуриону. В июне следующего года он уйдет с поста министра иностранных дел, и на этом его политическая карьера, по сути, закончится.
Рейд в Газу
Высказывалось предположение, что по возвращении в правительство Бен-Гурион намеревался восстановить баланс между школой переговоров и школой возмездия, которые выкристаллизовались и столкнулись с такими катастрофическими последствиями в течение 1954 г. Но, похоже, что он вернулся из своего короткого пребывания в Седе-Бокере в агрессивном и бескомпромиссном настроении, полный решимости восстановить примат обороны над внешнеполитическими соображениями в отношениях Израиля с арабами. Он пришел к выводу, что Насер - непримиримый и опасный враг. Соответственно, он был настроен на жесткую борьбу с ним и с самого начала был нетерпим к политике умиротворения Шарета. Секретарю кабинета Зееву Шарефу Бен-Гурион сказал о Шарете: «Он воспитывает поколение трусов. Я не позволю ему... . . Я не позволю ему. Это будет боевое поколение».
С самого начала Бен-Гурион вел себя так, как будто он был премьер-министром. Когда Шаретт посетил его в Седе-Бокере, он предложил следующую формулу: "Хотя оборона имеет приоритет над всем остальным, необходимо прилагать постоянные усилия для достижения мира". Это означало, что ответные действия будут разрешены, даже если они повредят перспективам мира. Далее он предложил возобновить "коалицию" между ним и Шаретом, под которой он понимал объединение двух их отдельных линий. Он даже счел нужным письменно подчеркнуть, что намерен проводить независимую оборонную политику. Он был готов к консультациям: «Но консультации с министром иностранных дел - это одно, а настойчивое вмешательство министра иностранных дел и его чиновников в дела обороны - это другое. На это я не соглашусь». Он признавал коллективную ответственность кабинета и верховную власть премьер-министра, но это не означало, что он принимал подход премьер-министра в вопросах, по которым у них были разногласия. Он соглашался только на коалицию с министром иностранных дел. В конце письма содержалось предупреждение, что если министр иностранных дел и его чиновники будут вмешиваться в вопросы обороны, а премьер-министр поддержит это вмешательство, то придется назначить другого министра обороны.
28 февраля, спустя всего неделю после возвращения Бен-Гуриона, он открыл свою новую жесткую оборонную политику разрушительным налетом на Газу, получившим кодовое название "Операция "Черная стрела". Ночью две десантные роты ЦАХАЛа под командованием Ариэля Шарона атаковали и уничтожили штаб египетской армии на окраине города Газа, убив тридцать семь египетских солдат и ранив тридцать одного, при этом сами погибли восемь человек и девять были ранены. Ожесточенность атаки, нанесенный ею материальный ущерб и, главное, большие потери сделали это столкновение самым серьезным с момента подписания соглашения о перемирии в 1949 году между Израилем и Египтом.
Почему израильтяне нанесли этот сокрушительный удар? Четыре предшествующих месяца на границе было относительно спокойно. Непосредственным поводом для рейда стали два инцидента с лазутчиками, которые проникли вглубь израильской территории, украли документы и убили велосипедиста. После второго инцидента новый министр обороны и начальник Генштаба отправились на встречу с премьер-министром. Они заявили, что нет никаких сомнений в том, что лазутчики были посланы египетской военной разведкой, и предложили атаковать армейскую базу в районе Газы. По оценкам Даяна, потери противника составят около десяти человек, и Бен-Гурион пообещал ужесточить контроль, чтобы избежать чрезмерного кровопролития. Шаретт согласился. Причины, побудившие его одобрить этот план, были связаны исключительно с внутренней политикой. Он считал, что общественность не поймет неспособности ответить на недавние провокации, особенно после казней в Каире. Более того, он сожалел, что Бен-Гурион получит по заслугам за ответные действия, которые он в любом случае одобрил бы.
Сам Бен-Гурион, по-видимому, преследовал гораздо более широкие цели. Во-первых, он, вероятно, хотел драматизировать свое возвращение к власти и продемонстрировать, что в верхах снова есть решительное руководство. Во-вторых, он, вероятно, сильнее, чем Шаретт, считал, что активное сведение счетов с египтянами необходимо для того, чтобы успокоить общественное негодование внутри страны. В-третьих, и это самое главное, Бен-Гурион пришел к выводу, что возвышение Египта в арабском мире под динамичным руководством Насера представляет серьезную угрозу безопасности Израиля, и, вероятно, надеялся уменьшить Насера в размерах, показав военную несостоятельность его режима. Наконец, эта акция была частью общей стратегии Бен-Гуриона, направленной на то, чтобы побудить арабов принять израильские условия мирного сосуществования, продемонстрировав, что если они этого не сделают, то им придется заплатить за это болезненную цену.
Шаретт был ошеломлен и совершенно потрясен, когда услышал сообщение об операции "Черная стрела". Он сразу же понял, что большое число жертв означает изменение не только масштабов, но и самого характера операции. Он знал, что Израиль подвергнется резкому осуждению со стороны международного сообщества за воинственность, и боялся последствий для египетско-израильских отношений. Еще одним поводом для раздражения стало коммюнике ЦАХАЛа, инспирированное Бен-Гурионом, в котором утверждалось, что столкновение произошло после того, как патруль ЦАХАЛа был атакован египетскими силами на израильской территории. Хотя у Шарета не было доказательств того, что его намеренно обманули относительно возможного уровня потерь, он
