Первым — была аренда помещичьей земли. Характеризуя ее, А. Энгельгардт отмечал, что: «обыкновенно частные арендаторы вовсе не хозяева, а маклаки, кулаки, народные пиявицы, люди хозяйства не понимающие, искры божьей не имеющие <…> арендатор <…> стремится вытянуть из имения все, что можно, а затем удрать куда-нибудь, для новой эксплуатации, или уйти на покой, сделавшись рантьером»{347}. «Труды податной комиссии» бесстрастно свидетельствовали: «Земли, переходящие из рук помещиков к купцам для этих последних служат только средством эксплуатации крестьян. Купец, пользуясь их малоземельем, доводит арендную плату за землю до крайних размеров…»{348}
Годовые арендные расходы крестьян в начале 1880-х гг. достигали 130 млн. руб. (в 1,5–2 раза больше выкупных платежей!){349} «Только исключительно ненормальные отношения между договаривающимися сторонами, — отмечали исследователи того времени, — могут объяснить тот почти невероятный факт, что за 25 лет после освобождения, при полном отсутствии увеличения интенсивности хозяйства, цены упятерились и удесятерились»{350}.
Динамика прироста арендных цен в Сычевском уезде Смоленской губернии, в %{351}
А. Чаянов по этому поводу замечал: «В России в период, начиная с освобождения крестьян (1861 г.) <…> крестьяне платили за землю больше, чем давала рента капиталистического сельского хозяйства… Арендные цены, уплачиваемые крестьянами за снимаемую у владельцев пашню, значительно выше той чистой прибыли, которую с этих земель можно получить при капиталистической их эксплуатации»{352}. В подтверждение своих слов А. Чаянов приводил сравнительные расчеты доходов крестьянина и арендной платы. Согласно этим расчетам арендная плата в 3 с лишним раза превышала чистый доход крестьянина. С. Булгаков назвал это явление «голодные аренды»{353}.
Соотношение арендных платежей и чистого дохода в начале XX века, руб.{354} Доход Аренда Чистый доход Аренда/чистый доход, раз В среднем по России. А. Ермолов. 1900 г. 7,65 5,9 1,75 3,4 Воронежская губ. 1904 г. А. Чаянов 22,1 16,8 5,3 3,2 Коротоякский уезд 1904 г. А. Чаянов 22,1 19,4 2,7 7,2
Судить о масштабах аренд можно на основании исследований Н. Карышева, согласно которому крестьяне арендовали не менее 1/3 к размеру своих земель, или примерно 45 млн. дес. только в 47 губерниях Европейской России. Более 2/3 земли крестьяне арендовали у частных владельцев, остальное — у казны и удела{355}.
Рост арендных цен был отражением еще более значительного явления — роста цен на землю. С 1863 по 1903 гг. было продано землевладельцами-дворянами 34 млн. дес. земли, в результате главная масса дворянских земель перешла в руки крестьянства и купечества, констатировал отчет Дворянского банка{356}. За эти 40 лет цена на землю выросла почти в 5 раз. Одна из причин стремительного роста цен заключалась в широкомасштабной спекуляции землей: у самих крестьян не хватало средств, что бы купить имение помещика, поэтому они прибегали к услугам посредника. Например, «своего» Крестьянского банка, который оптом скупал дворянскую землю и продавал ее в розницу мелкими участками крестьянам по повышенной цене в кредит, тем самым, по мнению современников, он также «оказал бесспорное влияние на рост земельных цен»{357}.
«Банк покупал землю в среднем по 45 руб. за десятину, а продавал землю из своего имения по цене до 150 руб., а землю помещиков еще дороже». Такая щена земли, безусловно, исключает эффективное использование купленной или арендованной земли <…>, — отмечал М. Вебер, — неслыханная конкуренция между покупателями и арендаторами подымает цену намного выше капитализированной продуктивности даже поместной земли — можно сказать, что верхнего предела цены нет…»{358} При этом, «Продавая земельные участки по невероятно вздутой цене и в то же время беспощадно взыскивая платежи, банк, в конце концов, приводил к разорению своих наименее имущих покупателей…»{359}
Цена земли в 45 губерниях Европейской России, руб./дес.{360}
Массовая распродажа дворянских земель началась в 1905–1906 г., во время Первой русской революции. В эти годы, указывает В. Святловский, «на рынок поступило колоссальное количество частновладельческих имений». Только за 1906 г. было ими же продано и заявлено для продажи через крестьянский Банк сразу 7,6 млн. десятин{361}. За 1907–1908 гг. было предложено к продаже 6 млн. дес. земли{362}, т.е. в среднем в 6 раз больше, чем за любой год до Первой русской революции.
Такое внеэкономическое поведение крестьян, покупавших и арендовавших землю, по заведомо убыточным ценам ставило в тупик многих исследователей. Между тем еще М. Сперанский задолго до отмены крепостного права отмечал, что «по мере роста населения возвышается цена на землю»{363}. Именно огромная перенаселенность сельской России создавала то невероятное давление, которое повышало цены на землю. «По крайней мере часть земли крестьяне покупают из нужды, — добавлял М. Вебер: — они, кажется, покупают землю именно потому, что неурожаи заставляют увеличивать земельные участки»{364}. Ситуация многократно катализировалась тем, что с одной стороны крестьянин был привязан к земле, необходимостью платить выкупные платежи; к общине, необходимостью платить налоги, а с другой у него не было альтернатив для приложения своего труда. Даже, в голодные годы, по словам А. Энгельгардта, у крестьянина «хлеба нет, работы нет, каждый и рад бы работать, просто из-за хлеба работать, рад бы, да нет работы»{365}.
Другим могущественным инструментом разорения и закабаления крестьян стало ростовщичество: с падением крепостного права, отмечал в 1892 г. будущий министр земледелия Е. Ермолов, «развилась страшная язва нашей сельской жизни, вконец её растлевающая и уносящая народное благосостояние, — это так называемые кулачество и ростовщичество… Однажды задолжав такому ростовщику, крестьянин уже почти никогда не может выбраться из той петли, которою тот его опутывает и которая его большею частью доводит до полного разорения <…> суд <…> стоявший на почве формальных доказательств, обыкновенно являлся на помощь сельскому ростовщику в его хищнической деятельности разорения крестьянства»{366}.
«Кредит крестьянам банки и кулаки-ростовщики, — по словам С. Короленко (1903 г.), — предоставляли под 50–60, а иногда и 100% годовых, при взыскании этой ссуды, цена хлеба принимавшегося за долг назначалась в 2–3 раза ниже себестоимости, в результате кредит сельскому населению обходится в 200–300% годовых на полученную ссуду и таким кредитом вынуждены пользоваться почти все крестьяне, занимающиеся земледелием на своих наделах»{367}. «Посредники, комиссионеры, маклера и при покупке хлеба осенью, с поставкой к назначенному сроку, как правило… кредитовали крестьян в размере 125% годовых под готовый хлеб»{368}.
А. Энгельгардт приводил аналогичные данные: крестьянину взять осенью кредит под 120% годовых считалось большой удачей{369}. По данным В. Благовещенского, при краткосрочных, на 1–2 месяца, займах крестьянскому населению приходится платить, в среднем, по 9,7% в месяц, т.е. 116,4% в год. По данным департамента окладных сборов, крестьяне Касимовского уезда (Рязанской губ.) платят по месячным займам от 120 до 180% в год. При займах, чтобы «перевернуться», под давлением крайней необходимости, они платят в среднем по 5,7% в неделю, т. е. 296,4% годовых. В Уфимской губ. выяснилось на суде, что при нужде платились и по 30% в неделю, т.е. 1560% в год{370}.
«Центр тяжести доходов <…> кулацкого хозяйства, — подтверждал А. Чаянов, — лежит в торговых оборотах, ростовщическом кредите, в том числе сдаче в аренду инвентаря на кабальных условиях»{371}. А. Энгельгардт дополнял, что кулаку, сельскому богачу выгоднее не устраивать ферму, а отдать землю общине и тянуть с нее проценты за кредит: «настоящий кулак» — «ростовщик-процентщик»… Кулак «ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги… добытые неизвестно какими, но какими-то нечистыми средствами… для него важно, чтобы крестьяне были бедны, нуждались, должны были обращаться к нему за ссудами»{372}.
