шлангом. Сделай вид, что ничего не знаешь и не понимаешь. Услышал, мол, что он уезжает, вот и решил узнать, или попрощаться со старым другом. Мало ли, что он там про тебя придумывает, ты ведь открыто ни разу против него не выступал.
— Да, на кой это нужно? Плевать мне на него, я его ненавижу. Пусть уезжает, дышать будет легче.
— Плевать на него, но борьба не закончена. Я слишком много в тебя вложил, чтобы так всё оставить. Мало ли, что новый директор говорит. Нет у него права тебя увольнять. Не за что. Если не напьёшься на глазах у всех, мы тебя отстоим. Не будут начальники над народом издеваться, не позволим! Ишь, чего надумал, будет он тут личные счёты сводить. Не позволим! Коллектив тебя кандидатом в Верховный Совет выдвинет. Он ещё сам тебе зад целовать прибежит. Ты, главное сам не обкакайся, и меня не подставляй. Он про меня ничего не говорил? Может, ещё кого-то упоминал?
— Нет, не говорил.
— Видишь, он думает ты один. А ты не один! Мы ещё повоюем! Так даже проще, если он попытается тебя травить, мы это повернём так, как будто он сводит с тобой счёты, как с лучшим другом его предшественника. Такое поймут все. Тёзку твоего скоро все забудут, а вот то, что он был толковым хозяйственником, не забудут. Особенно, когда новый начнёт тут дрова ломать. И всё, ему крышка. Дурак он, я бы на его месте карты не раскрывал. Да, видно он уверен, что ты один. Короче, иди к своему «другу», собирай, собирай информацию. Иди, дружи, дружи с ним, поддержи в трудную для него минуту, лучшего друга. Выясни, хоть что-нибудь полезное. Хотя бы, как он додумался сказать, чтобы тебя директором не назначали?
Общаться с Димкой не хотелось. Но постепенно стало брать верх желание посмотреть в глаза поверженного врага. До сих пор я ни разу не видел Димку в поверженном состоянии. При любой, даже случайной встрече, выяснялось, что он всегда на высоте. Я ненавидел эти встречи. Каждый раз он тыкал меня носом, на мол, посмотри, кто я, и кто ты, рождённый ползать — летать, не может! А сейчас-то, крылышки подрезали. Интересно, как же ты запоёшь….
После истории с кисточками, домой к Димке я не ходил. Воспоминание было очень неприятным. Договариваться по телефону не хотелось, Димка мог просто отказаться от встречи. Дверь никто не открыл. Это было странно, Димка жил с матерью, должен же он где-то ночевать. Нет уж, раз я сюда припёрся, дождусь. Димка появился, когда уже стемнело.
— Привет. Что-то случилось? Чего не позвонил?
— Я хотел зайти, поддержать. Какая несправедливость. Ты всё создавал, столько труда положил, а они своего прислали. Эта власть сама не знает, что творит. Ты служил по совести, а они в тебя плюнули. Этот режим рухнет. Смотри, что в мире происходит. А эти позасели, в стулья свои вцепились. Я хотел сказать тебе, ничего не закончено, мы будем за тебя бороться! — Димка уже открыл дверь квартиры, а я не решался войти без приглашения.
— Чего застыл, заходи.
— Я слышал, ты уезжать собрался? Может, зря торопишься? Люди не позволят сесть себе на голову, мы будем бороться! — в квартире явно никого не было, — а где мама твоя? Как она?
Мы сели в комнате с библиотекой, в которой я был однажды. Теперь эта комната не выглядела такой уж большой, как показалась тогда, когда я увидел её впервые. Высокие, посеревшие потолки, вытертая мебель. Всё, как из другой эпохи.
— Мама в больнице, я сейчас от неё. Гипертонический криз. Из-за меня распереживалась. Я бы уехал, но не могу её оставить.
— Вот и правильно. Мы будем бороться!
— Всё равно уеду. Хочу посмотреть, как люди в других странах живут.
— Я слышал, хорошо живут. Там полно и еды всякой, и одежды. Помнишь, тебе из-за границы маленькое пианино привезли. У нас таких не делают.
Димка задумчиво уставился на меня. Как будто готовился сказать что-то важное.
— Не надо, Дима, ни с кем бороться, — наконец выдавил он, — я ведь всё знаю. И всегда знал.
— Что ты знаешь? О чём ты? — неприятный холодок снова пополз по спине.
— Всё знаю, всё. Это всё твои дела.
— Какие дела, о чем ты? Не понимаю.
— Всё ты понимаешь. Мы оба всё понимаем. Кроме одного. Я не понимаю, зачем ты сейчас пришёл? Что тебе ещё нужно?
— Поддержать….
— Поддержать… Слушай, у меня времени нет. Не хочешь говорить откровенно, уходи и не морочь голову.
— Я не понимаю, я откровенно.
— Ладно, считай поговорили. Спасибо, что зашёл, — Димка встал, давая понять, что разговор окончен.
Что он знает? Блефует? Или Петрович, гад, продал меня?…
— Нет, давай поговорим. Что ты имеешь ввиду?
— Я имею ввиду, что я не разговаривать с тобой должен, а набить тебе морду! Прямо сейчас.
— За что? Что я тебе сделал? — стало не по себе. Я знал Димку, знал, что он действительно может полезть драться.
— За то, что кисточки украл! За то, что из-за этого я с отцом поссорился. Он думал, что я вру.
— Я не брал.
— Заткнись, а то ударю! Брал! Ты взял, потому, что кроме тебя ко мне никто не приходил. Только девчонки. Но они на тот шкаф залезть не смогли бы. Это я потом сообразил. Как ты вообще их нашёл? Мне бы самому такое в голову не пришло, лазить по шкафам. А ты на шкаф залез! До сих пор в голове не укладывается. Даже мать не смогла бы сама их оттуда достать. Это могли сделать только три человека, мой отец, я, и ты, — Димка поднялся со стула и встал передо мной, — если ты, сволочь, сейчас только вякнешь, живым отсюда не выйдешь! Задушу собственными руками.
Дело принимало нешуточный оборот. Подставил-таки меня Петрович. Колени обмякли, не было сил встать со стула.
— Хорошо, хорошо, если ты всё знал, почему не сказал? Я не хотел их брать, так получилось, случайно. А потом я испугался, и сжёг их.
— Сжёг? Зачем?
— Боялся, противно было. Я не вор, так получилось.
— Я только недавно понял, что это ты их взял. Когда в Фонде возня началась, с анонимкой, я всё время думал об этом, факты сопоставлял. Ты там написал, что мой отец был заместителем министра. Об этом в Фонде не знали. Это не секрет, просто всем наплевать. И на отсутствие высшего образования наплевать. Ты там и про это написал. Я ведь не первое лицо, заместитель
