директора формально — завхоз, почти кладовщик. Никому дела нет до его образования. Для первого лица, это более важно. Формальное нужно, высшее образование. Когда меня директором назначали, поставили условие, что я должен поступить в институт, в любой, хоть в Физкультурный. Иначе, говорили, от анонимок житья не будет. Пришлось срочно поступать на заочный. Институт этот, как кость в горле. Из-за него работу потерял. С работой я справлялся, а вот новый твой наезд, проморгал. Дома, мать больная, институт и Фонд, а тут эти проверки, бесконечные. Эти укусы казались очень уж глупыми, несерьёзными. Ну, никак на тебя не думал. Казалось, кто-то другой кляузничает. На бухгалтерию грешил. А когда дошло, что это целая стратегия такая, было уже поздно. Ты вот сейчас скажи, за что ты меня так не любишь? Что плохого я тебе сделал?
Я смотрел на Димку. Ни ненависти, ни отчаяния в нём не было. Видимо все переживания уже остались позади. Он говорил так, как будто мой ответ его не очень интересовал. Вероятно предполагая, что правды он всё равно не услышит.
— Ты преследовал меня, всю жизнь. Ты, всё время бежал впереди. Как нарочно, куда я не пойду, везде ты. Ты, всегда занимал моё место, а мне объедки оставлял, с барского плеча. Ты издевался надо мной, унижал. Показывал мне своё превосходство. Ты, сынок богатых родителей, тыкал меня носом, «рождённый ползать — летать не может!» Дразнил меня, машинами. Девок своих, чуть ли не на моих глазах трахал. Вот, мол, посмотри, мне всё, а тебе, ничего!
— Я? Преследовал? — Димка, от удивления, открыл рот. Впервые я видел его таким растерянным. Реакция Димки была странной. Казалось, непонятно почему, мои слова задели его.
— Я тебя не преследовал, я просто хотел быть рядом, — тихо, как бы самому себе говорил Димка, — но, ты игнорировал меня, смотрел свысока. Это было неприятно. Танечка ушла из-за тебя…, но я это проглотил.
— Танька? Ты знаком с Танькой? — не сдержался я.
— Не Танька, а Танечка! Мы к тебе в госпиталь приходили. Она просила её с тобой познакомить. Ну, вспомнил? Тоненькая такая, с фигурой классной.
— Помню, кажется, декольте глубокое…. Откуда она про меня знает?
— Ты вот что, разговор видно у нас с тобой последний, — Димка достал из буфета коньяк и две рюмки, — закуски, нет. Только минералка. Расскажу тебе напоследок всё, что я про тебя думаю.
— Я не пью, бросил.
— Ну, как хочешь, а я выпью. Мне нужно успокоиться. Как говорится, без пол-литры, тут не разберёшься.
— Может, не надо? — напьётся, ещё в драку полезет, подумал я.
— Может и не надо. Неинтересно, уходи, — Димка опрокинул рюмку.
Любопытство брало верх. Наполненная рюмка перед моим носом, гипнотизировала. Подумав, что мне тоже нужно успокоиться, выпил. Нервная трясучка прекратилась.
— Из училища — продолжал Димка, — она знала о тебе из училища, куда я сдуру её сам и привёл, она ведь невестой моей, была. Я с ней в Питере познакомился, когда мы с нашей группой ездили на экскурсию. Ты тогда не поехал со всеми. Она тоже в художественном училище училась, у них там, при Академии. Там мы и познакомились, потом переписывались, перезванивались. Встречались, я к ней в Питер ездил. Влюбился, впервые в жизни. Потом она приехала сюда, вместе с дядей своим, искусствоведом, на какое-то мероприятие. Мы всё лето были вместе и решили пожениться. Но, я в армию загремел. Она снова приехала, я уже служил тогда. Когда я впервые повёл её наше училище показать, она твои работы увидела, и захотела с тобой познакомиться. Мне это было неприятно, она вела себя, как те девки, что по тебе сохли. Познакомь, познакомь…
Врёт зачем-то, — подумал я, но спросил:
— О чём ты? Девчонки от меня шарахались, как от прокажённого.
— Они просто боялись приблизится, ты же гений… Ходил, задрав нос.
— Зачем ты? Мы же здесь одни, договорились правду говорить.
— А это и есть правда, так и было.
— Врёшь! — Димка нёс пургу, а я понять не мог, зачем? Хочет задеть меня, побольнее.
— А потом, началось, — продолжал Димка, — потерял я мою Танечку. Я тебя не виню, ты, наверное, и не знал об этом. Но я очень тогда переживал, да и сейчас вспоминаю. Танечка, была самым лучшим в моей жизни.
— При чём тут я? Какого чёрта? Я её всего раз видел, — Димка нёс такое, что не налазило на голову.
— Во, во, один раз всего. И всё, моя жизнь меняется навсегда, будь ты неладен. Помнишь, ты нарисовал её с голыми сиськами? Помнишь? Она этот рисунок домой отвезла, а там его её мамаша нашла. Родители орать стали, решили, что она голая кому-то позировала. Хотели рисунок порвать, а она не давала. В комнате у себя заперлась, от еды отказывалась. Обиделась на родителей.
— Откуда ты это знаешь? Ты что, там был?
— Нет, она по телефону рассказывала. Мы с ней часами болтали. Все деньги тогда истратил на телефон, одалживал, чтобы ей позвонить. Сказала, что любит тебя, а меня оставляет, и просит за это прощения. Вот так вот.
— Ничего не понимаю, я при чём? — врёт Димка, или нет? Я не мог взять в толк, зачем. Что за дурацкий спектакль он тут разыгрывает.
— Танечка так и сидела запершись в своей комнате, пока не пришёл тот её дядя-профессор. Точнее, он дядя не её, а её матери. Его, у них в семье уважают. Совсем уже старик, за восемьдесят, но крепкий, и голова ясная. Искусствоведом в художественном музее работает, и продолжает читать лекции студентам. Родители очень его уважали, особенно мать Танечки. Они ему пожаловались, что их дочка, в свои 17 лет, голая позирует неизвестно кому! И вообще, неизвестно чем там занимается! Потому, что нарисовал её «некий матёрый мерзавец, явно старше её», — продолжал Димка, — правдами и неправдами, Танечку, наконец, удалось вытащить из комнаты. Уговорили показать рисунок.
Дальше Димка пересказывал рассказ самой Танечки:
— Она красивая здесь, конечно, — сказала мама, — только вот рано, для таких рисунков. Ты ведь совсем ребёнок, много не понимаешь!
— Красивая?! — возмутился папа, — она здесь…, куртизанка! Малолетняя! Улыбка какая наглая! Ужас! Это моя дочь, да мы оказывается, совсем тебя не знаем! Как тебе не стыдно, как тебе в голову пришло, раздеваться, перед мужчиной! Разве мы этому тебя учили?
Танечка горько плакала, а дядя молчал. И вдруг сказал,
— А я его знаю.
— Кого? — не понял папа.
— Парня этого, знаю.
— Вот что, — сказал папа, — она несовершеннолетняя, мы в
