…Очнулся Борис от того, что Влад лил ему на голову воду из фляги. Он хотел пошевелиться, но не смог: капроновый шнур, обвивая шею, вплотную прижимал голову к срубу; руки и ноги были туго связаны, а к сломанному запястью приторочена скоба «лимонки» — если даже удастся ослабить шнур, граната без предохранительной чеки выпадет.
— В каком диапазоне связь с «базой»? — отшвырнув пустую флягу, спросил Влад.
Борис отвернулся, сплюнул.
— «Вертушку» вызовешь?
— Пешком дойдешь, ссыкун, — ответил Борис и закрыл глаза, давая понять, что разговор не будет иметь продолжения.
— Ладно, дойду, — сказал Влад и, водрузив на плечи рюкзак, пополнившийся трофеями, зашагал к лесу.
Он ждал, что Борис окликнет его, пообещает вызвать вертолет в обмен на жизнь, попросит пощады, проклянет, наконец. Но тот молчал, очевидно, пожелав остаться один на один с Господом.
Шансов на спасение у него не было.
Шалый открыл глаза. Палату на четыре койко-места освещала синяя дежурная лампочка. Он очень долго не мог сообразить, где находится, вспомнить, что с ним. Белизна простыней и потолка создавала ощущение морга. Пахло лекарствами. Тихо капала жидкость. Одна рука Шалого покоилась на простыне, другая утопала в чем-то влажном, мягком; прошло много времени, прежде чем он понял, что его кто-то держит за руку. Он хотел повернуть голову, но попытка отозвалась острой болью в позвонках и голове. Он застонал.
— Леня… Ленечка… Ленька… ты живой?.. живой, да?.. — в ухо ему кто-то задышал, голос был далеким, незнакомым. — Ленечка, это я, мама. Слышишь меня?
— Слы-шу, — шевельнул он распухшими, потрескавшимися губами.
— Ленечка, ну как же это, сынок?.. что ж так-то?.. ну зачем?.. — на руку его закапало теплое. Мать заплакала, прикрыла рот ладошкой, и все равно ее подвывание вытесняло тишину реанимационной.
— Не плачь.
— Не буду, не буду, — взяла она себя в руки. — Успокойся. Пить хочешь?
— Нет… больно…
— Врача позвать?
— Батя где?
Она наклонилась к самому его уху и жарко зашептала:
— Батя хату продает. Уж и покупателей нашел. Хорошо продаст, выгодно. Люди сказали, помогут тебя выкупить, мы заплатим, все отдадим, следователь сказал, что, может, и обойдется, может, даже не посадят тебя. Прямо из больницы — домой.
— Куда… домой-то? — через силу улыбнулся Шалый. — Дом-то батя продал? Нету дома.
— Ничего, сын, мы еще работаем, ты работать станешь, вместе быстро новый построим, а пока у Таньки поживем. Ты только слушайся, не молчи, не молчи, Христом Богом прошу! Скажи им все! Ведь ты же не убивал никого? А Катря с Павлом тебя прощают, сердца не держат — родные ведь. Не молчи, Ленечка…
Шалый закрыл глаза. Постепенно возвращалась боль в горле и груди, голова разламывалась. Он снова застонал, легонько стукнула дверь, повеяло свежим ветерком — должно быть, отворили форточку. Слышал, как сестра сделала укол в руку, и боль стала постепенно отступать.
— Мама, — позвал он. — Мать, ты где?..
— Здесь она, Леонид Савельич. Прилегла в ординаторской.
— Кто?..
— Следователь Родимич.
Сознание вернулось очень быстро, и боли больше никакой не было. Он даже голову смог повернуть.
— Мать-то зачем, св-волота! — скрипнул зубами. — Умереть и то не дали!
Родимич на оскорбление не отреагировал, подождал, пока подследственный успокоится.
— Умирать ни к чему, Леня. Тебе двадцать пять лет, и жить ты будешь еще три раза по столько. Тебя подлечат и отправят домой. И больше тебя никто не будет арестовывать и допрашивать. Ни в каких разбойных нападениях на шоссе под Крупками ты не участвовал, свидетелей этому нет. Твои родственники из Выселок заявление писать отказались, с участковым Синевичем мы все уладили. Автомобиль «Опель» вернули хозяину невредимым. И хату продавать не понадобится: я взяток не беру. Но мне нужно знать все, что произошло двадцать второго мая, понимаешь? Знать точно: кто стрелял, сколько их было, откуда они, на каком автомобиле они приехали. Инспектор Щепило мертв, ты к его убийству не причастен — тебя в это время на таможне быть не могло. Так зачем же ты молчишь? Кого покрываешь? Твоим подельникам уже все равно — их уже схоронили. Дело обстоит так: либо ты молчишь и по выздоровлении идешь под суд — а это при хорошем адвокате, который возьмет все деньги за хату и глазом не моргнет, лет десять минимум, — либо отвечаешь на мои вопросы. Я знаю, ты хорошо меня слышишь и мыслишь ясно — тебе сделали сильное обезболивание. Так что решай, парень. Я подожду в кабинете главврача, надумаешь — позовешь.
Родимич вышел. Мозг Шалого работал, действительно, четко. В россказни про свободу ему не верилось, но шанс если не избежать наказания, то хотя бы свести его к минимуму, все-таки был. Менты, конечно, всполошились не на шутку — попытку самоубийства они не предусмотрели. Шут его знает, что там у них стряслось, но этому следователю почему-то хотелось верить. А ведь и в самом деле — кто сейчас покажет, если Шепило мертв и все похоронены?.. Что-то там происходит крупное — таможню ликвидировали, значит, дело государственное, тянется далеко. При такой ситуации и взаправду могут глаза на него закрыть — не было, не состоял, не участвовал.
— Сестра! — позвал он. — Сестра!
— Я здесь, больной. Не нужно кричать. Оказалось, она стояла у его изголовья.
— Зови следователя!..
На обратную дорогу у Влада ушло двое суток. Можно было из Велса связаться с Паничем и запросить поисково-спасательный «МИ-2», который доставлял его в Вижай (такое предусматривалось изначально), но, поразмыслив, он решил добираться по импровизированному маршруту — через Чердынь, а там — автобусом до Соликамска, и только оттуда домой на перекладных: с таким багажом путь самолетом был заказан.
Попутка привезла его в Краснодольск после полуночи, и визит к Паничу он решил отложить до утра. Вымывшись, выпил стакан водки, закусил завалявшимися в холодильнике шпротами и рухнул на кровать. Перед глазами долго качались деревья, за каждым из которых мерещилась засада. Он подумал: «Неужели так теперь будет всегда?»
В восьмом часу его разбудил звонок в дверь. В прихожую ввалился Крот.
— Ты один? — спросил с порога вместо приветствия.
— А ты что, полиция нравов? — усмехнулся Влад. Крот вошел в комнату, плюхнулся на стул.
— Ты где обретался-то, а? — спросил почему-то вполголоса.
— На курорте был.
— Там газеты продают, на курорте?
— Продают. Только я читать разучился. А что?
Крот хлопнул о стол сложенной вчетверо газетой, вытер потные ладони платком.
— Курить есть?
Влад достал «Мальборо».
— Вчера пожаловал следователь из Москвы. Наемники, которые в фуре с Бригадиром шли, в Беларуси трупов понаделали — семь человек пришили..
— Как это… пришили? — опешил Влад.
— Отметелили, потом погрузили в машину и сбросили в Березину. Один, падла, выплыл и раскололся. Пытали их, оказывается, бензином поливали.
Влад машинально взял сигарету, присел на краешек неубранной постели.
— Это еще не все, — жадно затянувшись несколько раз, продолжал Крот. — Таможенник Шепило, которого ты наказал, концы отдал. В кармане у него нашли конверт с номером машины. Номер оказался подставным, такой же был записан на пачке в кармане рэкетира. По времени вычислили, что кто-то оставался на таможне, держал связь по рации с «КамАЗом».
— И что же? — спросил Влад, помолчав.
— А то! Газетчики на политику тянут — назавтра президенты встречались, таможню и границу отменили совсем. А разборка эта по-ихнему вроде как политическая акция получается — мол, рот заткнуть тем, кто против отмены. Вот, мол, что получается от этой таможни — не нужна она. Так что разбираются на самом верхнем уровне, генеральные прокуратуры работают — белорусы вместе с Москвой.
— Ты чего икру мечешь? — спокойно спросил Влад. — Ты по пути ментам попадался?
— Ну… нет, вместе же ехали!
— Кто с тобой ехал-то, придурок? — хитро прищурился Влад. — Лично я никуда не ездил. Границу не пересекал, и о грузе мне ничего не известно.
— Зачем их убивать-то было всех?.. — недоумевал Крот. — Губа что сказал? Выяснить, кто наводит, и наказать, так?
Влад погасил сигарету, пристально посмотрел в маленькие глазки Крота, давшие ему это прозвище:
— Все, Крот. Разговора между нами не было. Тебя это вообще не касается, ты ездил на моей тачке, в командировку тебя никто не посылал и документов не выписывал. Забудь, как страшный сон.
— Да я что, я ничего, предупредить хотел.
— Спасибо. Свободен, как мышь в амбаре.
Крот ушел. Заперев за ним дверь, Влад достал из холодильника водку, плеснул в стакан — чуть-чуть, чтобы восстановить душевное равновесие.
«Ну, сволочь! — подумал он о Губаре. — Подставил! Набрал „углов“, беспределыциков. Мог бы и без меня обойтись. Специально ведь подставил, гад!»
