— Есть кое-что... За ним, должно быть, следовал сообщник на машине. Жители одной фермы слышали, как проехала цистерна... Они даже помнят точное время. А немного спустя, когда они вновь засыпали, под их окнами прошла легковая машина, ехавшая из Гийоза.
— Через сколько времени?
— Они точно не знают. Никто не стал смотреть на часы в другой раз.
Клер вслед за жандармом вернулась на улицу. От запаха, в тысячу раз более сильного, чем запах погасшего камина, у нее першило в горле.
— План ОРСЕК был приведен в действие по вашему требованию?
— Нет... Ни по требованию мэра... Наверное, когда вызвали пожарных из Бурга, префект был поставлен в известность о том, что происходит... Поскольку он не мог судить о размерах бедствия, он, вероятно, решился на такую предосторожность.
Клер кивнула. В этот момент она приняла решение повидать старого доктора Рэйно и спросила у жандарма его адрес.
— Езжайте до Шаламона и с левой стороны увидите его дом... Старый дом с двумя башенками и белыми ставнями. Железная калитка всегда открыта, а дорожка посыпана гравием.
Когда Клер вошла в приемную, там ждали своей очереди три человека. Они молчаливо ее оглядели и продолжили разговор о причудах погоды. Всем троим уже давно перевалило за шестьдесят.
Доктор тоже был старик. Хоть он и выглядел бодро, ледяное дыхание смерти уже коснулось его. Он внимательно выслушал Клер, проявив вежливое удивление.
— Я связан профессиональной тайной, — начал он.
На закате жизни он, должно быть, отчаянно цеплялся за эту положительную сторону своего ремесла, как за опору в старости. Клер поняла, что от него узнает немного.
— Возможно, что вода послужила причиной этих желудочных заболеваний... Ваш муж не обращался к врачу?
— Не успел.
— Ничего больше я вам сказать не могу. Резервуар расположен уж не на таком плохом месте... Поблизости нет никакого навоза.
— Лишь огромный сад, где применялись инсектициды.
Он пожал плечами.
— В наше время...
— Вследствие обильных осенних дождей они могли проникнуть глубоко в почву... Загрязнить источник.
— Загрязнение, — усмехнулся он, — заражение, а скоро, возможно, умерщвление безнадежно больных... А еще уничтожение никчемных... Стариков, которые слишком дорого обходятся социальному страхованию.
Клер осознала всю бесполезность своего визита.
— А почему не атомная бомба? Мои больные считают, что ветер, который дует со стороны атомной электростанции, может донести радиоактивность до их домов... Люди глупеют, выдумывают себе ужасы, как в тысячном году или во времена революции.
Клер ушла; пусть болтает вздор, сколько пожелает. Теперь остался лишь химический анализ содержимого фляжки. Какая удача, что она накануне набрала воду из крана. По дороге в Лион Клер старалась с абсолютной уверенностью припомнить, закрыла ли она кран, наполнив фляжку. Но некоторое сомнение все же было. Выбираясь из развалин дома с фляжкой, она увидела Антуана Пишю и остальное помнила уже не так отчетливо.
— Ну, хорошо, — произнесла Клер. — Допустим, что я закрыла кран. Кто мог его открыть, чтобы вытекла вся вода?
В тот же момент она резко затормозила, не думая о движении на дороге. По счастью, за ней никто не ехал. Развернувшись, Клер вновь направилась в Гийоз. Она хотела проверить одну вещь: сохранились ли другие краны в развалинах соседних домов и были ли они открыты.
Опускалась ночь, и Клер пришлось взять электрический фонарик. Она подумала, что кто-нибудь издали может заметить его свет и оповестить жандармов. Лишь после получасовых поисков она обнаружила среди обломков и мусора железную трубу. Дойдя до ее конца, Клер увидела, что она обрезана, причем совсем недавно: свежий след среза блестел в свете фонаря. Только с помощью специальных ножниц для железа молено было получить такое безукоризненное сечение. Клер заметила, что внизу земля была влажная. Если то же самое проделано в других сгоревших домах, в водопроводе не осталось ни капли воды. Доехав до резервуара, Клер вышла из машины и увидела, что кто-то очистил трубу, выходившую из источника, от забившей ее ледяной пробки. Резервуар вновь был наполнен, но вода из него уже не поступала в водопровод, снабжавший поселок. Вентиль водопровода был перекрыт, а вода сливалась в ручей, теряющийся в полях.
Когда Клер взобралась по железной лестнице, ведущей к квартире Бальнеа, прозванного Жонас, на ее часах было ровно семь вечера.
Клер услышала звуки рок-н-ролла, крики. Она пришла в разгар дикого веселья. Дверь ей открыла девушка, державшая мензурку, наполненную шампанским. Жонас с бородой, накрученной на папильотки, готовил пунш.
— Я опоздала... — начала Клер.
— Тем лучше, — завопил он. — Вы останетесь с нами...
— Я пришла за результатами анализа.
Он старался вспомнить, пожимал плечами.
— Надо было сказать, что это городская вода, aqua simplex Lugduni, или что-то в этом духе... Вода нашего доброго Лиона, опасная не более, чем любая другая...
— Но эта вода не из Лиона, — запротестовала Клер, — а из деревушки департамента Эн.
— Значит, — прыснул он со смеху, — произошло чудо. Это нормальное явление накануне рождества... Вода Эна превратилась в воду Лиона...
— Где фляжка?
— Ну, не оскорбляйте же присутствующих! Здесь таковых нет.
Клер все же разыскала фляжку. Она была наполнена вином, как и вся химическая посуда. Клер вылила вино в кристаллизатор и ушла, с трудом вырываясь из рук, которые пытались ее удержать.
Она плакала от злости. Идиот. Он уничтожил ее последний шанс... Лионская вода... Он попросту ошибся. Или забыл, что было во фляжке, когда наливал в нее вино, и выдумал потом чепуху.
Сев в машину, Клер обдумала все более спокойно, осмотрела старую фляжку. Без сомнения, это была ее фляжка. Накануне она оставила ее на всю ночь в машине под сиденьем, чтобы не вызвать любопытства у матери. Возможно ли, что кто-то заменил воду из Гийоза водой из городского водопровода? «Если я буду продолжать в том же духе, — подумала Клер, — я скоро сочту себя жертвой всеобщего заговора».
Однако только анализ этой воды мог бы развеять ее сомнения.
Наутро после рождества Клер проснулась, словно спала бесконечно долго. В течение тридцати шести часов она пребывала в состоянии безмятежного покоя, как бы впав в спячку, отключившись от внешнего мира, наблюдая за радостным, задаренным игрушками Стефаном, желая только одного — быть заботливой матерью и внимательной дочерью. Мадам Руссе напичкала ее и Стефана обильной едой, была с ними трогательно нежна.
Сидя в постели, Клер размышляла о безвозвратно ушедших часах. Трудно поверить, что жизнь вокруг нее также приостановилась, как бы соблюдая священное перемирие. Люди, которых она не знала, но чьи планы нарушала своим упорством, продолжали хладнокровно действовать. Даже если они и праздновали рождество, то вся приведенная ими в действие машина неутомимо работала на них.
Например, пульт прослушивания, на который поступали данные обо всех ее телефонных разговорах. О том, как это происходит, Клер еще имела некоторое представление благодаря тому, что читала или видела в кино. Но все остальные махинации повергали ее в отчаяние. Они упорно старались лишить ее конкретных ориентиров. Но «они» — это все. А это значит, что ее возможности очень ограничены, что она ходит по краю пропасти. Она действовала на нервы Антуану Пишю, являлась чуть ли не подозрительной личностью в глазах следователя Пейсака. А этот дурак Жонас лишил ее последней надежды. Может быть, и его следует включить в этот и без того длинный список заговорщиков, желающих ей навредить?
— Что со мной? Рассуждаю, как настоящий параноик, — прошептала Клер. — Возможно, это все лишь многочисленные совпадения, и ничего больше.
Но для того, чтобы поверить в это, чтобы присоединиться к тем, другим, она должна была забыть множество противоречивых фактов, поселок Гийоз, каким он предстал перед ней туманным вечером, мрачный и тихий, как бы уже охваченный предсмертной агонией; Пьера, которого рвало кровью; дождь из бензина... Множество впечатлений и конкретных фактов. С тех пор малейшая странность казалась ей подозрительной. Например, этот вызов в больницу, причину которого она никак не могла выяснить; хотя все могло объясниться очень просто, если допустить несогласованность в действиях администрации. Клер хотелось зарыться в теплую постель, забыть эти выходящие за рамки логики события, которые она пережила начиная с вечера 20 декабря. Чтобы не поддаться искушению, она встала, приняла душ, оделась.
Если бы еще она столкнулась лицом к лицу с чьей-то истинно враждебной волей, реальным противником! Но нет, все было туманно, неясно. Ей сказали, что телефон ее матери прослушивается, но она не может это доказать. Если она подаст жалобу прокурору, например, и если допустить, что правосудие будет беспристрастно, как Клер того желает, пройдет несколько дней, прежде чем расследование закончится, и те, кто за ней следит, успеют уничтожить все следы. Так же обстоит дело и с фляжкой, в которой была вода из Гийоза. Они могли ее украсть, и тогда все было бы ясно. Но они поступили куда коварней, заменив подозрительную воду той, которой пользуются сотни тысяч людей. Впрочем, если у нее своего рода психоз, она должна была бы причислить Жонаса к «ним», к тем, кто так упорно стремится оспорить все, что она утверждает. Почему нет в конце концов? Бородач готовился поступить в управление по борьбе с мошенничеством, работать в этой системе. Априори можно полагать, что на него оказывали определенное давление.
