— Это Мешковский, хочет Балабанова, — задумчиво повторил мент. Видимо, пытался вызубрить информацию. — Я тебя разочарую, Мешковский. Балабанова нет.
— А где он?
— С бандитизмом борется. Где-то в городе.
— А когда он его заборет, я с ним смогу пообщаться?
— Зачем? Когда Балабанов заборет бандитизм, МВД расформируют нахрен. Ты хотел ему что-то передать? Скажи мне, я передам. Потому что он сегодня вряд ли уже появится.
— Не-е, — проблеял я, слегка расстроенный отсутствием нужного мне человека. Представляю, как расстроился Ян, целых два часа втолковывавший мне идею этого звонка. — Ты страшный. Я тебя боюсь. Ты вот сейчас матом заругаешься, и я по углам гадить начну. Как ты себе представляешь такой разговор?
— Короче, Мешковский! Если тебе есть, что сказать — говори, а нет — так я вешаю трубку. У меня работа, усек? — голос хмурого мента действительно стал слегка озверевшим.
Я отнял трубку от уха и потянулся к аппарату с намерением отключиться, но в этот момент в голове что-то щелкнуло и родилась мысль. Я поспешно вернул трубку в исходное положение и сказал:
— Алло, ты еще слушаешь?
— Ну, чего тебе?
— У тебя же память хорошая?
— Не жалуюсь, — буркнул он. — Иногда даже слишком хорошая.
— Ты знаешь шлимазла по имени Самбур?
— Может, по фамилии? Это который Левон Зурабович? Тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения?
— Ну, я рождением не интересовался, но судя по имени-отчеству, тот самый. Знаешь его?
— В первый раз слышу, — хмурый мент оказался, к тому же, весьма ехидной сволочью.
— Да ладно тебе, — я попытался воззвать к его совести. — Что это за человек?
— Очень известная в определенных кругах личность, — туманно ответил мент.
— А поподробнее можно?
— А тебе зачем? — Разговор стал походить на общение двух старых евреек на Привозе. Уступать не хотел никто. Торг грозил затянуться.
— Надо мне, — я вздохнул. — Очень надо. Как раз по делу о разгромленной кафешке. Ты ведь не хочешь сделать подляну Балабанову?
— А ты что, на гниль мне решил надавить? — удивился мент. И, не дожидаясь ответа, сказал: — Нет, не хочу. Тем более, что я и сам к расследованию в некотором роде подключен.
— Ну вот, видишь! — обрадовался я. — Ты хочешь пить, я — писать, так давай не дадим друг другу умереть! Кто такой этот Самбур?
— Нет, Мешковский, ты все-таки жуткое хамло, — задумчиво прогудел мент с той стороны телефонной трубки. — Помяни мое слово — все это закончится тем, что однажды твое хамство тебе же в задницу засунут. Я тебе не скажу, кто такой Самбур. Пока ты не скажешь мне, зачем тебе это нужно.
— Какой любопытный! — проворчал я. — Ладно. Если ты дашь слово, что не будешь ругать меня матерными словами и бить руками по голове, я с тобой, пожалуй, встречусь.
— Бить не стану, — быстро пообещал мент. Интерес у него, видимо, был самый непосредственный, а не «в некотором роде подключен». — А вот на счет матов не ручаюсь. Они у меня для связки слов выскакивают, это процесс неконтролируемый.
— И на том спасибо. Тогда мы через двадцать минут будем ждать тебя у входа в ваш Советский райотдел. Устраивает?
— Устраивает. А «мы» — это кто?
— Я и мой сменщик Ян. Сейчас его очередь машиной рулить. А я, получается, пассажир.
— Хорошо, подъезжайте.
— Машина желтая. На крыше — шашечки. Сообразишь? — ну, не удержался я!
— Мешковский! — мент зарычал. — А ведь я могу передумать и побить тебя!
— Ладно, извини. Вырвалось. У меня это тоже процесс неконтролируемый. До скорого, — и, хохотнув напоследок в трубку, я положил ее на рычаги.
Макарец весь разговор так и просидел на полу, злобно сверкая на меня глазами. Но я уже был добрый и даже слегка веселый. А потому легонько похлопал его по макушке и, вставая со стола, утешил:
— Все, упырь. Радуйся. Кончились твои мучения. Уезжаем мы. Но через пару часиков вернемся. Так что не расслабляйся!
Завгар ничего на это не сказал. Он вообще не шевелился, пока мы с Яном шли из его каморки в полумраке гаража. Железная выдержка у человека! Гвозди бы из него делать. И где была эта выдержка пятнадцать минут назад, когда он ударным трудом зарабатывал вполне заслуженную зуботычину?
За баранку я действительно пустил Яна. У меня условный рефлекс — когда нужно от кого-то убегать или за кем-то гнаться, короче, когда вокруг бушует хипеш, то баранка мне нужна, как кусочек инсулина диабетику. Я должен вцепиться в нее руками, а ногой топтать педаль газа — это придает мне уверенность и надежду. А поскольку сейчас хипеша в близлежащем пространстве-времени не было, я и уступил водительское место Литовцу. Пусть он побалуется.
И мы добрались до Советского райотдела милиции аккуратно и вдумчиво, как это свойственно Яну. И как раз к тому времени, которое я озвучил хмурому менту.
На широком милицейском крыльце тусовалось пять человек. Двое были в форме, и их принадлежность к органам определялась без труда. Трое других были одеты по гражданке, но и они, подозреваю, относились к славному братству борцов с преступностью. Тем более что именно двое из них показались мне смутно знакомыми. Где и когда я их видел — не помню, но то, что наши пути пересекались — однозначно. Другое дело, что на роль хмурого мента ни один из них не подходил.
Оставалось ждать. Я достал сигарету и закурил. Ян, как человек, курить бросивший, открыл окошко и высунул голову наружу, чтобы не отравлять себя никотиновым выхлопом. Вообще, конечно, по всем законам этики и человеколюбия, это я должен был выбраться на улицу, тем более что на дворе стояло лето и мы никуда не ехали. Но, поскольку Ян уже убрал свои дыхательные пути из-под моей никотиновой атаки, а также потому, что шевелиться совсем не хотелось, я остался, как был — в крайне расслабленном состоянии растекшись по сиденью и посылая колечки дыма в район стыка крыши и лобовухи. Колечки разбивались о стекло и резину и забавными змейками расползались в разные стороны. Наблюдать за ними было не то, чтобы весело — это умиротворяло.
Хмурый мент появился минут через пять — когда я, докурив сигарету, выбросил окурок на улицу.
Он вышел из здания — и тоже не по форме. Узнал я его сразу. Действительно, приходилось как-то иметь с ним дело. Не сказать, чтобы приятные были воспоминания.
Мент спустился по лестнице и прошел к такси с таким видом, словно проделывал это каждый день уже лет десять как минимум. Ни лишнего взгляда по сторонам, ни неуверенности в движениях. Вышел, прошел, плюхнул свой тощий зад на заднее сиденье и, раскинув руки, словно крылья, по подголовникам, сказал:
— Ну, Мешковский, вот и свиделись еще раз.
— Ага, — сказал я. — Я скучал без тебя, любимый. Куда едем?
— Тут метрах в ста по ходу есть забегаловка, называется «У Ерша». Вот туда и поедем.
Ян, понятливый, уже выруливал со стоянки. Мне оставалось только вертеть головой, чтобы не пропустить указанную точку. Но вывеска была весьма приметная — огромный оранжевый ерш из пенопласта раскачивался на фонарном столбе. Не заметить такое было просто нереально.
Вслед за ментом, бывшим тут, видимо, завсегдатаем, мы прошли внутрь и устроились в уютном кабинетике, который подобрал на какое-то свое усмотрение, опять же, мент. Рядом с нами сразу объявилась официантка и, склонившись к менту, почтительно спросила:
— Что заказывать будете, Николай Васильевич?
Строгий мент, который оказался почти Гоголь, сказал просто:
— А принеси-ка нам, Наташа, три порции пловика, три салатика со свежими огурчиками-помидорчиками, да бутылочку водочки. Если что еще понадобится, мы позовем.
Наташа развеялась чистым призраком, а почти Гоголь виновато развел руками:
— Извините, мужики, голодный, как волк. Рабочий день закончился, имею право, сами понимаете. Или на вашу неокрепшую психику вид мента, хлещущего водку, дурно повлияет?
— Ужасно повлияет, — подтвердил я. — Лично я неделю спать не смогу.
— Это хорошо. Ради одного этого стоит рискнуть. А ничего, что твой напарник при нашем сверхсекретном разговоре присутствовать будет?
— Совершенно ничего. Он в деле.
— Тогда приступим, — Николай Васильевич потер ладошки и уставился на меня. Я — на него. А фигли? Играть в гляделки — так по крупному. И он не выдержал первым. — Ну, что — долго таращиться будем?
— А я жду, — объяснил я. — Ты же сказал — приступим? Кто такой Самбур?
— Ну, ты наглый! — он устало и с явным трудом приподнял бровь в очень красноречивом жесте восхищения моей наглостью. — Нет уж, давай ты первый говори, что там у тебя за информация?
Делать было нечего, банковал в данный момент он, и я открыл было рот, чтобы начать исповедь, но в этот момент подошла Наталья с заказом, и я, как дурак, просидел с открытым ртом все то время, что она сгружала различные вилки-тарелки с подноса. Рот, конечно, можно было закрыть, но инстинкт что-то не сработал, и я, наверное, наглотался микробов.
