— Слушай, — я не выдержал и разозлился. — Что-то уж больно ты нас из города спровадить хочешь. Что за фигня?
— Для вас стараюсь, — обиделся он. — Я, Мишок, конечно понимаю — ты парень боевой, бравый, тебе на войну сходить — что два пальца обсосать. Я знаю, что из твоих врагов половина в тюрьме, а вторая на кладбище. Только Пистон-то не из их числа будет. Он тебе не по зубам…
— Ты сказал, что со стволом мне помочь сможешь, — прервал я его.
— Ну, сказал, значит — помогу.
— Что-нибудь вроде ТТ организовать сможешь?
— Смогу. Только зря ты это…
— Мужики! — Ян вышел из коматоза и встрял в разговор. — Слушайте, а что, у нас, что ли, никакой программы защиты свидетелей нет?
Мы с Генахой одновременно посмотрели на него. Боюсь — как психиатры на пациента.
— Ты что, Литовец, голову застудил? — поинтересовался Кавалерист. — Конечно, есть у нас такая программа. Только у нас свидетелей сами охранники и мочат. Им же тоже денежек подзаработать хочется.
— Плохо, — вздохнул Литовец и опять впал было в кому, но Генаха толкнул его локтем в бок:
— А ты сам-то сваливать будешь? Мишок чегой-то не хочет.
— Куда я свалю? — Ян посмотрел на него поблекшими от тоски глазами. — У меня теперь все родственники за границей.
— Вот и свали за границу, — Кавалерист одобрительно кивнул. — В твоем Вильнюсе тебя точно никто не найдет.
— Я из Радвилишкиса, — поправил Ян.
— Тем более.
— Нет, Генаха. Я — как Мишок. Тоже никуда не поеду. Меня там, конечно, никто не сыщет, только я до Радвилишкиса и добраться не успею. Одну только визу оформлять — две недели уйдет. Если не больше.
— Да, — Генаха стал грустным. — Конечно. За две недели можно мамонта перочинным ножиком на строганину пошинковать, не то что тебя. Значит, остаетесь оба?
— Выходит, оба, — кивнул Ян.
— Тогда не завидую, пацаны, — подвел итог Кавалерист. — Хотя я, конечно, с вами. Поехали вооружаться?
— Куда? — спросил я.
— В гараж. Я же не такой беспредельщик, как ты — оружие дома хранить.
— Я его тоже не дома храню, — возразил я и замолчал. Замолчали все. Основное было сказано. В детали вдаваться как-то не хотелось. Потом Литовец завел машину, Генаха перебрался в свою, и мы поехали в сторону таксопарка. Я и Ян — все в том же тоскливом молчании, Генаха, по случаю своего одиночества, скорее всего, тоже.
До гаража мы не доехали. Генаха слегка наврал. Метров на пятьдесят, но все же. Там он залез в кучу металлолома, который по причине тотальной проржавелости даже пионеры в утильсырье не потащат, и вынул оттуда сверток. Металлолом скопился на этом месте за долгие годы существования таксопарка и стал его неотъемлемой частью. Куча настолько замылилась взглядами, что вряд ли кто-нибудь стал бы искать в ней что-то, достойное внимания. Тем более что все, так или иначе могущее пригодиться в хозяйстве, до этой кучи не доходило — на лету расхватывалось хваткими работниками таксопарка. А то, что пригодиться не могло, в пору первичного расцвета пунктов приема металла было обменяно ушлыми бомжами на деньги. Так что Кавалерист ничем не рисковал, обустраивая здесь свою заначку.
Сверток был аккуратно расправлен на капоте Генахиного авто и оказался старым обширным халатом. Внутри, по задумке изобретателя, должно было находиться человеческое тело, но лежал только арсенал Кавалериста. Два ПМ, «Калаш» без приклада и почему-то с обрезанным на треть стволом, ТТ, как я и просил, «Маузер» и еще нечто невообразимое, видимо, из эпохи начала револьверной эры. Выглядело это нечто весьма нелепо, и я даже не знал, умеет ли оно стрелять.
— Это что? — я ткнул пальцем в нечто.
Генаха почему-то покраснел:
— Я ж тогда только-только на работу устроился, — оправдывающимся тоном пояснил он. — Мне тогда хоть самодельный пистолет под стенобитные патроны предложи — взял бы. А ты не смейся, оно стреляет. Я пробовал. Бабахнуло так, что потом два дня в башке звенело. Дыму было, как от паровоза. Правда, я только один раз выстрелил, потому что к нему только пять патронов предложили. Четыре до сих пор не использовал! А обычные патроны почему-то не подходят.
— Ты, Генаха, хоть бы лошадь себе завел, что ли? — посоветовал я ему. — В две-то головы думать сподручнее будет, раз ты в одну свою не справляешься. Сколько с тебя за этот раритет содрали?
— «Раритет»! — передразнил Генаха. На мою эскападу не обиделся, потому что выслушивал от меня и не такое. А слово «раритет», полагаю, тупо не понял. — Никакой это не раритет! Говорю же, стреляет он. А отдал я за него всего два черпака водяры. Во времена тотального дефицита, когда у меня вон там, — он ткнул пальцем в сторону багажника, — каждый день по три ящика стояло. Недорого, короче.
— Короче, недорого, — согласился я. — А знаешь, почему к нему обычные патроны не подходят? Да потому что тогда, когда его делали, стандарта еще не существовало. А это что значит? А это значит, что у тебя, о безлошадный брат мой, уже полтора десятка лет лежит экспонат, за который любой коллекционер, как нефиг делать, пару десятков штук выложит. В баксах, Генаха, в баксах.
— Серьезно? — реденькие, но длинные генахины брови проворно взобрались на середину лба. — Вот я дурак!
— Так ведь и я тебе о том же толкую, — я взял ТТ и засунул его сзади за пояс брюк. Генаха сделал то же самое с пистолетом Макарова. Ян стоял чуть в сторонке и присоединяться к нам, по всей видимости, не собирался. Но я взял его за плечо и силой подтащил к сокровищнице: — Выбирай!
— Да зачем мне? — он попытался улизнуть. Видимо, внезапная беременность жены серьезно подорвала его психику, затруднив и без того по-прибалтийски небыстрые мыслительные процессы и начисто отбив все мужские инстинкты в отношении огнестрельного оружия. Чего раньше за ним, между прочим, не наблюдалось.
— Затем, что за тобой теперь тоже могут плохие хлопцы прийти, — поддержал меня Генаха. — И тебе нужно будет поддержать честь третьего таксопарка. С пистолетом это сделать гораздо проще.
Ян, убежденный этой речью, раздумывать не стал и взял то, что попроще — как и Генаха, ПМ. Кавалерист так же аккуратно скатал халат в сверток, отнес его на прежнее место и, вернувшись к нам, посмотрел мне в глаза. И задал вопрос, которого я ждал и которого боялся:
— Ну и что теперь будем делать, Мишок?
— Откуда я знаю? — я нахмурился. — Я пока ничего придумать не могу. Одно знаю точно — Яну сейчас домой лучше не ехать. Пусть у тебя ночку переночует. Приютишь?
— О чем базар? — Генаха пожал плечами. — Только что он своей бабе скажет?
Мы снова синхронно посмотрели на Яна. Тот вздохнул:
— Совру что-нибудь.
— Хорошее дело, — похвалил я. — Время от времени нужно практиковать. Чтобы домашние не расслаблялись. Только про меня и Генаху не распространяйся. Мы холостяки, и твоя решит, что ты с горя решил по девкам ударить. Поехали в гараж?
Пересменка уже началась. Народу была прорва. И те, кто уже откатал свое, и те, кто готовился пуститься в плавание по городским улицам в поисках Большой Деньги. И все с интересом уставились на нас, стоило нам появиться на территории таксопарка. Потому что все, понятное дело, были в курсе моего несчастного случая. Только недавно побитый мною Макарец, с видом гордого страуса, которому напихали полную задницу ежиков, развернулся и пошел в сторону своей коморки. Вместе, между прочим, с журналом регистрации. Поэтому нам пришлось идти за ним.
Это он изобрел такой своеобразный способ отыграться. А ведь стоял всего в двух метрах от нас, брал автограф у Рамса и Дедушки Будильника. У Рамса взял, но тут появились мы, и журнал захлопнулся перед самым дедушкиным носом. Тот удивился, клацнул единственным живым зубом и заковылял за нами.
Я хорошо знал Дедушку. Он был старенький и все равно помирать со дня на день собирался, поэтому ему было все пофигу. Он года три назад губернаторского сына из машины пинками вышиб, когда тот прямо в салоне начал проявлять свои педерастические наклонности. Будильник же, не смотря на преклонность своих годов, оставался махровым натуралом, потому и осерчал.
Губернатор, помнится, обиделся тогда, пытался дедушку из таксопарка изгнать, чтобы тот жил на одну пенсию, и даже лично, в сопровождении четырех черноглазых очкариков в костюмах от Версаче на стрелку приезжал. Чего он там Дедушке наговорил, сие есть тайна великая, ни Будильник, ни тем более сам губернатор о том разговоре не распространялись, но первое лицо области уехало с весьма кислым этим самым лицом. Через неделю сынок лица скоропостижно убыл во Францию повышать свое образование и предаваться радостям однополой любви, а Дедушка остался работать в таксопарке, как ни в чем не бывало.
Вот такой он был, наш Дедушка Будильник. И что бы он сделал с Макарецом — страшно представить. Одно знаю наверняка — за это самого Дедушку по его седой головке не погладили бы. Поэтому я его спас. Тем более, что уже имел сегодня прокол в отношениях с завгаром.
