— Чушь какая-то. Нашли время шутить.
Тут ручка люка вдруг повернулась, полотно резко отворилось. Давыдовский отлетел в сторону, получив в спину тычок стволом автоматической винтовки.
В отсек шагнул Джон Смит. На руке у него покачивались широкие полоски черной материи, похожие на траурные повязки.
— Выглядит не очень обнадеживающе, — проговорил Давыдовский.
— Если вы хотите подышать свежим воздухом, то сейчас эта возможность вам представится. Завязывайте глаза и не вздумайте снимать повязки, прежде чем мы окажемся на месте, — заявил Смит.
— Какое место? Куда вы хотите нас доставить? — испуганно спросила Марина.
— Всему свое время, — рассудительно сказал Джон и принялся раздавать всем полоски черной материи.
Они были эластичные и достаточно плотные для того, чтобы через них ничего нельзя было увидеть. Ученые неохотно завязывали себе глаза. Джон следил, чтобы никто не жульничал и не мог хоть что-нибудь рассмотреть даже краешком глаза.
— Мариночка! — обратился Давыдовский к аспирантке. — Ты не откажешься завязать мне глаза? Рука что-то болит.
Островцова взяла полоску материи, приложила ее к голове руководителя, стянула на затылке и спросила:
— Не жмет?
— Немного ослабь узел, — попросил Михаил Павлович.
— По-моему, он нормально завязан.
— Но я же прошу.
Марина ослабила узел. Михаил Павлович тут же не преминул шепнуть ей:
— Мне просто приятно, когда ты прижимаешься к моей спине.
— Какие глупости вы сейчас говорите!
— В свете того, что с нами может произойти, я имею право быть с тобой абсолютно искренним. Ты мне нравишься.
Марина Островцова не нашлась, что на это сказать. В данной ситуации подобное признание от человека, к которому она обращалась на «вы», звучало более чем легкомысленно.
Да и Смит поторапливал:
— Чего возитесь! Пора уже выходить.
Наконец глаза у всех оказались завязанными. Давыдовский крепко держал Марину за руку и не разжимал пальцы, боясь потерять ее в суматохе.
— Не вырывайся. Будь рядом со мной. Так для тебя безопаснее, — прошептал Михаил Павлович.
Аспирантка поняла, что он прав.
Пленников не подталкивали к выходу. Им просто указывали направление, подавали руку, когда приходилось сходить с аппарели на снег. Кто-то придерживал Давыдовского за плечо и ненавязчиво поворачивал его, когда он сбивался с тропинки.
Михаил Павлович глубоко дышал. Он чувствовал, что совсем рядом море, и вскоре даже различил плескание волн. Почему-то от этого ощущения руководитель группы почувствовал себя почти свободным. Он держал Марину за руку, и это слегка кружило ему голову. Он ощущал в своей руке тонкие пальцы красивой девушки и хотел, чтобы она чувствовала его поддержку.
— Может, не все так плохо, как я говорил? — шепнул он аспирантке. — Черная полоса всегда сменяется светлой.
— Будем на это надеяться.
Молодая женщина с удивлением ощутила, что испытывает к Давыдовскому не только уважение, но и расположение. В его цинизме, в манере вести себя имелось что-то обворожительное. Говорить о глупостях в такой критический момент?.. Но почему, собственно, глупости? Что может быть важнее чувств, симпатии перед лицом опасности?
Давыдовский выражался так, словно и впрямь наступил последний день их жизни. Нужно сказать недоговоренное, попытаться подарить друг другу минуты счастья.
Море было уже совсем близко. Слышалось, как волны накатывали на гальку и шуршали ею.
— А теперь осторожней, — проговорил невидимый провожатый. — Вам предстоит забраться в лодку.
Давыдовский приподнял ногу, нащупал ею упругий борт надувной моторки, не очень умело перешагнул его и качнулся. Чтобы удержать равновесие, ему пришлось выпустить руку Марины.
— Где ты? — Михаил Павлович шарил в пространстве руками.
Ему показалось, что он потерял Островцову навсегда.
— Я здесь, — раздалось совсем близко.
— Ну же, давай мне руку. — В голосе ученого чувствовался испуг.
Их пальцы соприкоснулись.
Давыдовский тут же сжал ладонь аспирантки и проговорил:
— Осторожней, тут скользко.
Марина поставила на борт ногу и, конечно же, сорвалась. Давыдовский прижал ее к себе и поставил на дно лодки. Им помогли сесть. Налетал свежий ветер. Зашуршала галька. Кто-то столкнул моторку на воду. Заурчал двигатель. Давыдовский обнял молодую женщину за плечи и прижал к себе.
— Держись рядом со мной, не пропадешь, — проговорил он ей на ухо.
Судя по звуку двигателей, группу не разъединили. Три моторки шли параллельным курсом. Шлепали под плоским дном волны. Брызги летели в лицо.
— Странное ощущение, — признался Давыдовский, уткнувшись лицом Марине в волосы. — Мне кажется, что мы просто на морской прогулке.
— Вот только глаза зачем-то завязаны.
— Хочешь, я сниму повязку и расскажу тебе, что происходит вокруг?
— И не думайте так делать. Не рискуйте. Вспомните, что произошло с другими. К тому же я и так могу все описать. Вокруг нас волны, серые от пасмурного неба. На горизонте тянутся ледники и скалы. Там и сям виднеются льдины, айсберги. Вот только непонятно, куда мы плывем.
— Не надо об этом думать. От нас пока ничего не зависит, — напомнил Михаил Павлович.
— Не знаю почему, но мне стало спокойно рядом с вами, — призналась аспирантка.
— Это хорошо. Даже очень. Это лучшее, что я слышал в своей жизни.
Давыдовский не мог бы сказать, как долго они плыли. По ощущениям выходило, что часа три. Но теперь он знал, что внутренние часы его обманывают. Михаил Павлович не мог понять, сокращает ли время беззаботный разговор с Мариной или, наоборот, растягивает его. Они старались не затрагивать самое главное — то, что ждет их впереди. Просто беседовали о приятном. Общая беда быстро сближает людей.
Марина честно признавалась себе, что, не случись всего этого, ухаживания Давыдовского тоже возымели бы свое действие. Но не так скоро. На сближение ушло бы несколько месяцев. Теперь же она сидела рядом с ним. Они еще не перешли на «ты», а Михаил Павлович уже обнимал ее, и она не делала попыток сопротивляться.
Тут у кого-то из сопровождающих затрещала рация. Пленникам стало понятно, что путешествие подходит к концу. Моторка замедлила ход и приткнулась бортом к чему-то твердому.
— Поднимайтесь, только осторожнее. Тут лестница, перекладины слегка обледенели.
Ученому пришлось выпустить Марину из объятий. Кто-то взял Давыдовского за запястье и подвел его руки к перекладине, жутко холодной, покрытой ледяной коркой. Он стал карабкаться вверх, еще не зная, какой длинной может оказаться эта чертова металлическая лестница.
Наверху Давыдовского не очень-то приветливо взяли за воротник и помогли выбраться на палубу. О том, что это она и есть, говорило легкое покачивание и свежий ветер.
Взаимоотношения, наладившиеся между Михаилом Павловичем и Островцовой, не укрылись от глаз конвоиров. Кто-то подвел Марину к нему. Давыдовскому не сказали ни слова, да и Марина испуганно молчала, но он всем своим естеством ощутил ее присутствие рядом с собой. Хотя ученый тут же нашел этому и рациональное объяснение. Он различил еле уловимый аромат духов, которыми пользовалась женщина.
— Ты здесь? — спросил Михаил Павлович.
Марина вместо ответа взяла его за руку. Так их и повели куда-то по слегка раскачивающейся палубе. Загрохотали засовы, заскрипели ржавые петли. Пленникам пришлось спуститься по крутому металлическому трапу. Сварные ступеньки гулко отдавались под ногами. Но тут хотя бы имелись поручни, и за них можно было держаться.
Еще раз грохотнул засов, скрипнули петли. Девять пленников оказались в каком-то помещении.
— Можете снять повязки, — разрешил чей-то голос.
Давыдовский уже настолько освоился в темноте, что даже не сразу сообразил, зачем, собственно, снимать-то. Марина сделала это за него. Пелена упала с глаз ученого.
Еще не осмотревшись, Михаил Павлович взял Марину за плечи, развернул к себе спиной и осторожно, боясь дернуть за прядь волос, развязал плотную ленту. В этот момент заскрипела дверь и лязгнул засов. Теперь пленникам стало понятно, что они находятся в каком-то корабельном помещении. По стене шел ряд мутных, словно намазанных мылом, иллюминаторов, за которыми просматривалось море.
Силовая установка молчала. Помещение слабо освещалось сквозь иллюминаторы да огнем, пробивавшимся из кустарных металлических печей. Судя по запаху, топили их мазутом или соляркой. Металлические стены давно не красили. Местами панели покрывала ржавчина.
В углу, под глухой стеной, лежала целая стопка новеньких надувных матрасов, предусмотрительно наполненных воздухом. Тут же имелась стопка теплых одеял и белья.
Между двумя иллюминаторами на раскладном походном столике стояла газовая плита с двумя конфорками. На полочке краснел портативный газовый баллон. В шкафчиках, развешанных на глухой стене, виднелись упаковки с крупами, сухими завтраками, поблескивали банки консервов. На этажерке аккуратными стопками стояла незамысловатая посуда и упаковки с пластиковыми ложками, вилками, ножами.
