Когда шасси упруго коснулись бетонной полосы, Разин взглянул на часы. Было 13.35 по местному времени. Ни киевское, ни тем более московское время тут не действовало. В силу вступили иные законы, иные правила.
Чужеродность обстановки ощущалась на каждом шагу, но особенно остро Разин почувствовал себя не слишком желанным гостем, когда ему дали заполнить «Учетно-регистрационный сертификат иностранца, желающего временно иммигрировать в Грузию», состоящий из двенадцати пунктов. Филин, не собиравшийся иммигрировать ни в эту, ни в какую-либо другую страну, нахмурился. Не улучшилось настроение и во время процедуры скрупулезного изучения его фальшивого паспорта гражданина Украины и затянувшегося просвечивания сумки на остановленной ленте транспортера.
Таможенники напоминали Разину торговцев мимозами или мандаринами, обрядившихся для пущей важности в одинаковую форму. Все как один прекрасно понимали по-русски, но все как один безбожно коверкали язык, на котором свободно изъяснялись их отцы и деды. После недавней войны с Россией от немедленной расправы спасало Разина лишь то обстоятельство, что он якобы являлся уроженцем Киева.
Очутившись под неправдоподобно голубым небом, на свежем воздухе, благоухающем розами, пиниями и кипарисами, Филин распечатал новый пакетик леденцов и решил, что, несмотря ни на что, ему здесь нравится. Как бы предлагая не спешить с выводами, к нему приблизился расхлябанный полицейский с засаленным воротником и стал настойчиво предлагать обменять доллары на лари. Разин предпочел проделать это в обменном пункте и вскоре стал обладателем грузинских купюр, которых прежде в глаза не видел. На сотне красовался какой-то подозрительный Давид Строитель, на пятидесятке – царица Тамара, а самую мелкую купюру достоинством в один лари отвели под портрет Пиросманишвили.
Ознакомившись с бумажными деньгами, Филин не поленился разменять трех «Пиросмани» на монетки, именовавшиеся здесь «тетри», то есть «серебро». Правда, по дороге к стоянке такси добрая половина мелочи перекочевала в грязные лапки тбилисских гаврошей, не дававших проходу приезжим. Один из маленьких попрошаек едва не влез за Разиным в такси, а второй безуспешно попытался стибрить ноутбук. Наградив его беззлобным подзатыльником, Разин велел ехать к гостинице «Иверия», где порекомендовал остановиться Луконин.
– Давно не бывал в Тбилиси, дорогой? – спросил таксист, скосив глаз.
– А что? – насторожился Филин.
– Почему выбрал «Иверию», а не какую-нибудь другую гостиницу?
– Один хороший человек порекомендовал.
– Хороший человек, понятно…
Из-за терпкого грузинского акцента реплика прозвучала особенно саркастично.
– Это дешевая гостиница? – предположил Разин.
– Зачем дешевая? Дорогая, даже очень дорогая, – пожал плечами таксист, уверенно ведя «Ланос» по узкому серпантину, где поминутно приходилось разминаться со встречными машинами.
Подивившись тому, что здешние автомобили до сих пор не лишились почти соприкасающихся друг с другом боковых зеркал, Филин сунул в рот леденец и поинтересовался:
– Сколько же стоит одноместный номер в «Иверии»?
– От семидесяти до ста лари в сутки, – последовал ответ. – В частных гостиницах немного дешевле, но они всегда забиты постояльцами.
– Красиво живете, – обронил Разин, прикуривая.
– Еще бы, – согласился таксист. – Буханка белого хлеба – доллар. Бутылка пива – полтора. Европейский уровень жизни, говорит наш дорогой президент. В следующем году обещает догнать американцев.
– В общем, времени не теряет…
– Не теряет, нет. Молодой, бодрый, полный сил. Вон он, на каждом углу любимым соотечественникам улыбается.
Проследив за жестом таксиста, Разин обратил внимание на множество идентичных плакатов, изображавших Шахашвили с маниакально-счастливым выражением лоснящейся физиономии. Было очевидно, что рост цен этого упитанного и хорошо одетого человека абсолютно не пугает, а может быть, даже вдохновляет на новые свершения. Его вскинутая вверх рука то ли имитировала, то ли пародировала нацистское приветствие.
Разин перевел взгляд на город, раскинувшийся за окнами. Подобная панорама могла привести в восторг любого безумца, одержимого страстью разрушения. Склоны гор представляли собой невообразимое скопище трущоб, а центральные улицы Тбилиси напоминали полки гигантской этажерки, на которых каждый мостил все, что взбредет в голову. Из окон каменных скворечников торчали уродливые трубы, что свидетельствовало об отсутствии центрального отопления. Женщин было мало, и все они изнемогали под тяжестью набитых кошелок. Мужчины чинно сидели на корточках, беседуя о том о сем, или же отчаянно жестикулировали, крича друг на друга. Вооружись они автоматами, и Тбилиси превратился бы в точную копию любого города Ближнего Востока, пережившего если не миротворческие бомбардировки, то оккупацию.
Автомобилей на улицах хватало с лихвой, но на восемьдесят процентов это были разболтанные «Жигули» или дряхлые иномарки с притороченными к крышам багажниками. После Москвы с ее «Ягуарами», «Линкольнами» и «Бентли» зрелище было довольно-таки убогим. Не вдохновил Разина и проспект Руставели. Площадь перед гостиницей казалась созданной по проекту Минотавра, представляя собой дичайшее нагромождение нелепых эстакад, пандусов, подземных туннелей и фонарей, выполненных почему-то в виде иудейских семисвечников. Что касается самого здания «Иверии», то оно походило на Ноев ковчег, поднятый со дна морского. Весь фасад был увешан байковыми одеялами, нижним бельем и простынями, помеченными желтоватыми разводами. В лоджиях, отделенных друг от друга металлическими сетками, визгливо переругивались носатые матроны в попугаистых халатах. Даже не приближаясь к гостинице, можно было с уверенностью сказать, что она кишмя кишит опасным людом, крысами и тараканами.
– Беженцы из Абхазии, – пояснил таксист, зевая. – Привыкли здесь. Вот только мы к ним никак привыкнуть не можем.
– Какие тут у вас еще имеются гостиницы? – спросил Разин, скривившись. – Чтобы без подштанников на балконах и без беженцев.
– «Метехи», – ответил таксист. – Одноместный номер там стоит около двухсот лари.
– Вези-ка меня туда.
Они поехали.
Когда оставивший вещи в номере Филин спустился в холл гостиницы, неприметный человек, листавший газету за журнальным столиком, сделал два контрольных снимка посредством камеры «Миниай», вмонтированной в корпус зажигалки. Объект фиксировался в профиль, пока стремительно шагал к выходу. Из-за того, что короткая куртка, свитер и даже брюки были на нем черные, снимки получились не слишком удачные. В холле было темновато. Идущий Разин почти сливался с общим фоном.
Выйдя на улицу, он стал выяснять у прохожих, как добраться до площади Горгасали. Это было на руку второму фотографу, следившему за Разиным из небольшого продуктового фургона с рекламой окорочков, порхающих вокруг нью-йоркской статуи Свободы. На этот раз снимки делались с помощью телевика «Кэнон-флекс», так что качество было идеальным. Дождавшись, когда Разин удалится, водитель фургона опросил тбилисцев, с которыми он беседовал. Проинформировав начальство о том, куда направляется объект, неизвестный немедленно поспешил туда же.
Не подозревая обо всей этой суете, Разин пересек проспект Руставели, прогулялся вдоль набережной и нырнул в лабиринт улочек Старого города.
Тбилиси, вытянувшийся вдоль Куры, размещался в естественном амфитеатре, стиснутом каменными ладонями гор. Жилые кварталы ярусами карабкались по близлежащим склонам, теснясь на террасах и скалистых утесах. Над всем этим хаосом возвышалась святая вершина Мтацминда.
Разин, бегло изучивший путеводитель по городу, знал, что грузинское слово «тбили» означает теплый. Название происходило от множества теплых лечебных источников, бьющих со дна котловины. В первом веке нашей эры царь Вахтанг Горгасали, охотившийся в здешних местах, ранил стрелой фазана. Упавшая в серный источник птица исцелилась, а царь повелел возвести здесь свой дворец.
С тех пор в районе площади Горгасали один за другим вырастали купола серных бань. Отдаленно напоминая мечети, украшенные цветными изразцами, они таили под собой подземные помещения, на полукруглых сводах которых никогда не просыхали капли испаряющейся воды. Несмотря на серный смрад, в Средние века бани являлись для тбилисцев чем-то вроде клубов, где с утра и до нового рассвета обсуждались сделки, устраивались смотрины или проходили шумные пирушки с песнями и плясками. Теперь из семидесяти куполов уцелели двадцать, и вокруг них не наблюдалось желающих оздоровиться.
Миновав площадь, Филин остановился перед симпатичным особнячком из темно-красного кирпича. Увитый виноградом и розами, он выглядел как жилище процветающего буржуа средней руки. Впечатление портило обилие припаркованных рядом автомобилей, решетки на окнах и очень уж официальная дверь с медной табличкой компании «Эско».
