– А если я продам тебя? Найдутся люди, которые дадут мне приличную сумму. Их родственники находятся в руках службы безопасности Наджибуллы.
– Дело твое. Повлиять на тебя я не могу. Умолять не стану, но и работать не буду, лучше сдохну. Все, давай больше не поднимать эту тему. Делай, что хочешь.
Табрай усмехнулся и вышел из сарая.
«Из меня делают предателя. Причем грамотно, так, чтобы самим по шапке за халатность не получить, – раздумывал пленник. – Я, в принципе, готовился к этому. Теперь надо подумать, как свести счеты с жизнью. Можно напасть на Исама. Тот по ночам торчит у сарая. Но для этого я пока слаб. Малый с виду крепкий. Стрелять не станет, уложит на землю прикладом или кулаком.
Веревки нет. Есть гвоздь, но до него не дотянуться. Зато в сортире стоит медный кунган, кувшин для подмывания. Афганцы, как и другие мусульмане, не пользуются туалетной бумагой. Оторвать ручку у старого кувшина не составит труда.
Ночью я острой кромкой вскрою себе вены. К утру охранник обнаружит труп. Для меня все закончится. Да, сортир, кунган, ручка.
Только в сортир надо будет попроситься перед самым отбоем. Иначе зайдет кто-нибудь в этот сортир и увидит кунган без ручки.
Стоило бы подготовиться к смерти. Желательно побриться, помыться. Я попрошу мыло и бритву, когда придет Ламис. Все остальные меня просто не поймут».
Только он подумал об этом, как пришла дочь Табрая.
Она, как и всегда, светилась радостью. Он явно приглянулся ей. Да что греха таить, и Ламис нравилась Козыреву. Жаль, что будущего у них быть не могло.
Михаил улыбнулся девушке:
– Здравствуй, Ламис!
– Здравствуй, Миша. Как твое самочувствие?
– Гораздо лучше, спасибо. Сауни почему-то сегодня не приходил.
– Он позже зайдет. У нас мальчишка сломал ногу, доктор сейчас с ним.
– Понятно.
– Вот твой завтрак. – Ламис поставила поднос на край топчана, присела рядом, по обыкновению опустила платок на плечи и распустила роскошные волосы.
– Сегодня у нас кусок отварной курицы, лепешка, чай и немного сладостей. В обед принесу чал.
– Хороший напиток, взбодрит.
– И целебный.
– Да, я слышал о лечебных свойствах верблюжьего молока.
Девушка внимательно посмотрела на Козырева и сказала:
– Ты сегодня какой-то не такой, как всегда. Настроение вроде хорошее, а в глазах смертная тоска. Опять вспоминал свою невесту? Или отец сказал тебе что-то неприятное?
Козырев улыбнулся:
– Все нормально, Ламис. Да, я вспоминал свою бывшую невесту, но думал о другом. О своей судьбе и о тебе.
– А что ты думал обо мне?
– Ты очень хорошая девушка. У тебя будет достойный муж, вы заживете счастливо, нарожаете детей. Закончится война, наступит мир.
– Нет, ты думал вовсе не о том, – заявила вдруг девушка.
– Я не понял тебя.
– Не понял, вот и не надо. Ешь!
Михаил съел завтрак, но так и не смог найти причины столь резкой перемены настроения девушки.
Она забрала поднос, накрыла голову платком и вышла.
Пришел Сауни. Осмотрел раны, наложил свежие бинты, дал горького отвара, спросил что-то, показывая на голову.
Козырев понял. Афганец хотел знать, болит ли. Михаил показал, что нет. Санитар кивнул, собрал пожитки и ушел.
Козырев остался один. Он размышлял над тем, почему изменилось настроение Ламис. Ведь он не обидел ее, не оскорбил, напротив, пожелал счастливой мирной жизни в семье. Почему это испортило настроение девушки? Ответа Михаил не нашел.
Обед ему принесла тетя Халида. Она скривила лицо, молча поставила поднос на топчан и убрала его, как только Михаил доел последний кусок лепешки. Женщина оставила ему глиняный кувшин с чалом и ушла.
Козырев тут же взял кувшин. Если его разбить, то осколки получатся достаточно острые. Ими можно будет перерезать вены. Лишь бы вечером не забрали кувшин. Он пригодится, если сорвется дело с кумганом. Значит, надо оставить в нем половину молока. Тогда его не заберут. Лейтенант твердо решил покончить с собой.
Во второй половине дня к пленнику вновь пришел Табрай.
Он выглядел довольным и заявил:
– Ситуация меняется к лучшему, Козырев.
– О чем ты? Тебе сообщили, что с меня сняли все обвинения, решили обменять на кого-то из ваших?
– Нет. Ты и сам прекрасно знаешь, что этого не будет. Я о том, что Москва продолжает вывод своих войск. После того как из Афганистана ушли первые пятьдесят тысяч гяуров, мы подумали, что все, скоро страна избавится от неверных. Потом вывод прекратился. Да и выходил в первые три месяца в основном тот личный состав, который был задействован в тылу. Боевые части оставались на своих местах. И вот недавно со мной связался командир соседнего отряда. Ему из Кабула пришла весть о том, что русские готовятся вывести еще пятьдесят тысяч солдат. Командованию соединений и частей передан приказ из штаба сороковой армии. Кстати, твой полк остается. Но уже ненадолго. Если Союз выполнит обещание в девятимесячный срок, то последний советский солдат покинет Афганистан не позднее середины февраля следующего года.
Козырев вздохнул и сказал:
– Да, и я вернулся бы на Родину. Но ты, Амир, особо не обольщайся. Нам говорили об обязательствах нашего правительства, принятых в Женеве. Но ведь и вы должны прекратить войну, а этого не происходит. На все американские доллары отработали?
– Мы воюем не за какие-то паршивые доллары.
– Конечно, за идею. Только вот какую? В Кабуле она есть. Построить новый Афганистан, свободный от средневековых пережитков. А у вас? Вернуть все назад?
– Как бы то ни было, но ваши войска постепенно уходят. А идея у нас тоже есть. Мы желаем быть свободными, строить свое настоящее и будущее так, как посчитаем сами, а не как решат в Москве.
– А ты, Амир, бывал в Москве?
Главарь банды сощурил глаза и осведомился:
– С чего ты взял, что я мог быть там?
– Ты же долгое время находился в Таджикистане, мог слетать в Москву, в Ленинград, посмотреть на наши столицы.
– Откуда ты знаешь?.. Да, конечно, Ламис разговорилась. Несносная девчонка!
– Нет, с дочерью тебе повезло. Я знаю, что твоя жена умерла, соболезную от всей души. Дочь у тебя очень красивая и добрая девушка. Ты береги ее, Амир. Она достойна счастливой жизни.
– Тебе какое дело до ее жизни?
– Никакое. Просто будет несправедливо, если она станет жертвой ваших предрассудков.
– Замолчи! – угрожающе процедил Табрай. – Не называй предрассудками наши обычаи.
Козырев пожал плечами, откинулся на подушку.
Главарь банды ходил по сараю и курил.
– Ты ведь заканчивал автомобильное училище? – спросил он.
– Да, и что?
– Твоя гражданская профессия?
– Инженер-механик. Автомобили, гусеничные машины.
– Значит, в технике ты разбираешься?
– Да.
– Хорошо, но об этом поговорим после. Сауни сказал мне, что ты уже можешь делать короткие прогулки, лучше рано утром или вечером. На жаре не стоит.
– Здесь всегда жарко. Даже ночью не особо прохладно. Ты назначишь время моих прогулок?
– Сам определишься, но пока не более двух раз в день. Каждая прогулка не дольше пятнадцати минут.
– А ты не знаешь, куда делись мои часы? Чтобы время отслеживать. Когда я вел бой против твоих бандитов, они были на руке.
– Часы, говоришь? – переспросил Табрай. – В караване я не видел их у тебя. Может, они разбились?
– Вместе с ремешком?
Табрай погладил бородку:
– Я разберусь. Если разбились, дам другие.
– Договорились. Я могу сегодня начать прогулки?
– Как сядет солнце.
– Благодарю.
Табрай присел на табурет и заявил:
– Козырев, что ты нарываешься на неприятности? Другой на твоем месте старался бы угодить мне или хотя бы вести себя вежливо.
– Это потому, Амир, что я не другой.
– Вы с Ламис чем-то похожи. Она тоже, если что не по ней, молчать не станет.
– Говорю же, у тебя прекрасная дочь. Жаль будет, если достанется какому-нибудь придурку.
– Тебе до этого не должно быть никакого дела.
– Ты еще что-то хотел спросить?
– Хотел, но спрошу позже.
– А какая будет охрана во время прогулок?
– Зачем?
– Вдруг сбегу?
– Далеко ли уйдешь?
– Кто знает. Может, и до своих доберусь. Мы же где-то недалеко от наших позиций. Ты говорил о поиске разведвзвода, а он по горам далеко не пойдет.
– К своим, говоришь? А хочешь, я отпущу тебя, даже вывезу на дорогу, идущую, до Хакара, и сообщу в полк, что ты у переправы?
Козырев промолчал.
– Вот! Некуда тебе бежать, лейтенант. Так что и охранять тебя нет никакой необходимости. За пределы кишлака выходить не советую, особенно к арыку. Там много змей, скорпионов, даже, я слышал, каракурта видели. Все ясно?
– Ясно.
– Жалобы на содержание, уход, лечение есть?
– Какие могут быть жалобы у пленного?
– Опять уходишь от ответа?
– Нет жалоб. Все хорошо, жизнь прекрасна.
Табрай посмотрел на Козырева, покачал головой и ушел.
В семь вечера, когда почти стемнело, на пост, как и всегда, заступил Исам. Он открыл дверь, шагнул в сарай, посмотрел на Козырева, что-то пробормотал, вышел, присел на деревянный чурбан, поставил автомат между ног. Шуршание приклада о глину было слышно в сарае.
